В ответ Маурик самодовольно усмехнулся.
— Как ее родственник, я имею полное право, по закону. И здесь у тебя нет права голоса.
— Зато оно есть у меня.
Церрикс обернулся и удивленно посмотрел на шагнувшую вперед женщину. Ее лицо было пепельно-серым, походка неровной, и все же в ней ощущалась сила.
Поплотнее запахнув одолженную ей накидку, она в упор смотрела на порочащего ее человека, отвечая на его горящий взор вызовом.
— У меня есть право голоса. И у меня есть другие права. Право выбора, который я сделала. И если уж я объявила нем, по закону ты не можешь помешать мне.
Начиная понимать, Маурик покраснел.
— О чем ты говоришь?
— О том, что твое право на нее отныне не существует… это право беру я.
Когда римлянин выступил вперед, Церрикс не мог не заметить взгляд, которым он обменялся с женщиной. Ее глаза затуманились от чувства, которое несомненно представляло собой беспредельную веру, тогда как в его глазах светилась уверенность мужчины, чьи права на обладание были подтверждены взаимными чувствами. Если у Церрикса до этого еще оставались сомнения, то теперь они исчезли. Связь между этим мужчиной и этой женщиной была крепче любых цепей и кандалов. Из пламени ненависти, пепла войны и семян надежды выросла любовь.
Прозвучал издевательский смех Маурика.
— Раб, у тебя нет никаких прав.
— Тогда я вызываю тебя, — быстро парировал римлянин. Он подошел к ней, положил руку на плечо и поставил ее позади себя. — Сразись со мной за нее в поединке.
— Чтобы получить ее, мне нет нужды сражаться с тобой.
— Может быть, и нет, — согласился он со снисходительной улыбкой. — Но, собственно, почему? Ты боишься исхода боя?
Рука Маурика потянулась за мечом, но римлянин даже не моргнул. Церрикс увидел достаточно.
— Прими его вызов, Маурик.
Маурик выкатил на него глаза.
— Ты серьезно?
— Совершенно. Ты объявил, что желаешь удовлетворения. Вот и получи его — в честном бою. По обычаю, докажет свое мужество тот, кто будет лучшим. Победи его, Маурик, и ты снимешь пятно со своей репутации. Она останется под твоей властью, и ты будешь решать, как с ней поступить. Если, однако, выиграет он, ты потеряешь свои права на нее. А она сможет воспользоваться своим правом и предложить себя любому мужчине по своему выбору.
Довольный собой Церрикс наблюдал, как его противник прикидывает возможные варианты. Наконец он понял то, что давно знал Церрикс — у него нет выбора. Он не мог отказаться от вызова. Нужно было сражаться, или его назовут трусом. Однако поединок с таким противником таил в себе весьма реальную возможность поражения. Ничто не могло лучше послужить целям Церрикса, чем руками римлянина еще больше унизить претендента на королевское место.
Но даже если Маурик случайно или по воле богов умудрится победить, Церрикс ничего не потеряет, Римский посол все-таки останется живым, а мирный план — осуществимым. Честно говоря, Церрикс предпочел бы победу центуриона. В конце концов, он поместил его у этой женщины, чтобы между ними возникла та самая связь, которая сейчас вынуждала его сражаться за нее. Жалко, если она все же достанется Маурику.
— Что скажешь, британец?
Обращение римлянина заставило Маурика выругаться и прорычать в ответ.
— На рассвете. Как только станет достаточно светло, чтобы я смог различить твою черную шкуру. — Он повернулся и направился к выходу.
Глядя в спину выходящему Маурику, Церрикс рассудительно заметил:
— На твоем месте я бы убил его. Но я прошу тебя не делать этого. Не потому, что это противоречит нашим правилам поединка, но мертвый он будет гораздо опаснее для наших целей. Не надо создавать мученика для его сторонников.
— Я понял.
Церрикс улыбнулся.
— Тогда оденься. — Он многозначительно посмотрел на Рику. — Я подожду тебя снаружи.
Рика стояла, опустив глаза. Сейчас, оставшись с Галеном наедине, она почему-то боялась смотреть ему в глаза, но вдруг почувствовала, как он взял ее за подбородок. Подняв голову, он вытер ей кровь в уголках рта.
— Ты в порядке?
Она кивнула, все еще избегая смотреть на него.
— Прости меня.
— За что?
Ее сердце сжалось. То, чего она так боялась касаться и о чем старалась даже не думать, все-таки всплыло на поверхность. И не стоило больше скрывать это от себя. Она взглянула ему в глаза.
— За это обстоятельство, — тихо ответила она. — Я знаю, ты не хотел, а теперь ты вынужден…
— Сражаться, чтобы защитить тебя? — Он с нежностью улыбнулся. — Я уже делал это, домина, и сделаю еще раз.
— Сейчас все по-другому. Ты был вынужден сказать о поединке. Я знаю, ты не сделал бы этого при других условиях.
Гален покачал головой.
— Я сам решил домогаться тебя и понимаю все возможные последствия этого решения. Но я также знаю, что если нечто становится моим, то таким и остается.
— Но надолго ли? — Она увидела, как напряглось лицо Галена. Такая реакция подтвердила ее предположения и причинила боль. — Мне не нужен ответ, Гален. Я всегда знала, что твое пребывание здесь не случайно, с самого первого дня. Там, на помосте, я подслушала разговор Церрикса с Мауриком про «план». Позже, когда я увидела, какой свободой и каким доверием ты пользуешься, я поняла, что ты не просто военнопленный, превращенный в раба. — Она улыбнулась, вспоминая. — Я так часто слышала от тебя это признание, что оно звучит у меня в ушах: «я не раб». И ты никогда им не был. Почему-то этот обруч на твоей шее походит больше на знак отличия, а не рабства.
— Ты просишь меня, Рика, рассказать тебе о цели моего пребывания здесь?
— Нет. Причина меня не интересует. Но я действительно должна знать то, о чем всегда догадывалась. Ты не останешься?! Поэтому часть меня проклинает обстоятельства, которые привели тебя сюда и в мою жизнь. Но другая, большая часть, принимает все как есть. Я никогда уже не заговорю об этом. Мне не надо вымученных объяснений в любви, Гален, и было бы глупо верить в то, чего никогда не может случиться. Не хочу знать, сколько нам отмерено времени. Мне нужно только то, что до сих пор получала от тебя: честное отношение и уверенность в том, что в те недолгие моменты, когда я в твоих объятиях, ты находишься со мной, а не с твоими Орлами.
Он молча обнял ее. Рика не знала, хотелось ли ей услышать жалобу, которую он прошептал в ее волосы. Но если существовали слова, которые могли бы успокоить и одновременно причинить боль, то Гален произнес именно их.
— Могу ли я изменить судьбу, домина, моя любовь.
Глава 18
Руфус Сита прокладывал себе дорогу сквозь толпу. Его лицо уже примелькалось в крепости, так что лишь немногие бросали на него любопытные или настороженные взгляды. Большей частью он вообще не привлекал внимания. Маловероятно, что кто-либо из воинов пожертвует предстоящим зрелищем, чтобы помешать ему присутствовать здесь. Да еще и уступит позицию в первых рядах. Но все же Сита старался продвигаться осторожно.