Хотя Йодль явно пытался как мог остановить подобное распыление сил, устные заявления, сразу же сделанные представителями сухопутных войск, не возымели никакого действия. Гальдер отметил:
«Он [Гитлер] выбрал для себя цели и твердо стоит на своем, не считаясь с возможными действиями противника и не принимая во внимание другие точки зрения. Это означает, что фон Боку придется отдать свои танковые группы и двигаться на Москву с одной пехотой. В любом случае в данный момент фюрер не проявляет интереса к Москве, только к Ленинграду».
Когда Браухич вернулся из поездки на фронт, единственное, что он сделал, – так это позвонил Кейтелю и заявил, что указание Гитлера в ближайшем будущем осуществить невозможно, поскольку «не выполнены необходимые предварительные условия». Этим он достиг еще меньших результатов, чем Гальдер.
Но через несколько дней и самому Гитлеру пришлось изменить свои намерения, потому что Красная армия усиливала сопротивление почти по всей линии фронта и танковые и моторизованные части остро нуждались в передышке для восстановления сил. Произошло это лишь после «длительных и порой ожесточенных споров с армейскими командирами по поводу упущенных возможностей окружить противника». Более того, Гитлер начал теперь все больше забирать в собственные руки командование операциями. Он заявил: «Крупномасштабными победами русских не разгромить, потому что они просто не признают, что побеждены. Поэтому мы должны громить их по частям в ходе мелких тактических операций». Гальдер готов был согласиться, что в оценках Гитлера, видимо, есть доля истины, но тем не менее он записал: «Для меня такой ход мысли как предвестие конца мобильных операций, которые мы вели до сих пор»; он даже считал, что замаячил призрак позиционной войны. Именно тогда Гальдер понял, что Гитлер «просто отверг его аргументы в пользу Москвы, не приведя против них каких-либо реальных доводов»[160].
Йодль, как всегда, был единственным представителем штаба оперативного руководства ОКВ, присутствовавшим во время этих переговоров с командованием сухопутными войсками. И в ходе самих дискуссий, и в последующих беседах наедине с Гитлером он явно искал слабое место и использовал каждую возможность, чтобы вставить слово в пользу удара на Москву. Его доводы основывались не на важности захвата вражеской столицы, а на убежденности в том, что только там можно было встретить и разгромить значительные силы противника. Гитлер противопоставил этому аргументу аргумент экономического характера, состоявший в том, что важно как можно скорее «прибрать к рукам» промышленный район и залежи каменного угля Донецкого бассейна, а также нефтяные промыслы Кавказа. Но буквально на следующий день, видимо под влиянием неблагоприятных донесений с центрального и северного участков фронта, он неожиданно проявил готовность отказаться от крупномасштабных операций на юге.
Итак, вечером 28 июля Гальдер снова яростно выступал перед своим главнокомандующим против «абсурдности назначенных операций, которые приведут к распылению наших сил и остановят решающий удар на Москву». Между тем мы в штабе оперативного руководства были настроены веселее и усиленно трудились над документом, подтверждающим изменение планов Гитлера, – новой директивой № 34. Введение к ней гласило:
«Развитие обстановки в последние несколько дней, появление более многочисленных сил противника на линии фронта и у флангов группы армий «Центр», ситуация со снабжением и необходимость дать 2-й и 3-й танковым группам около десяти дней на пополнение частей вынуждают нас отложить на время осуществление дальнейших задач и целей».
Далее в пунктах директивы говорилось, что обе группы армий, «Север» и «Юг», должны сейчас обходиться собственными силами, а группа армий «Центр» сохранит все свои танковые соединения, но постепенно должна перейти к обороне. Гальдер записал по этому поводу:
«Это решение означает, что все мыслящие военачальники свободны теперь от страшной угрозы последних дней, когда казалось, что из-за упрямства фюрера застопорится вся Восточная операция. Наконец снова хоть какой-то свет на горизонте!»[161]
Справедливости ради надо признать, что эту победу над гитлеровским безрассудством следует отнести в основном за счет той обстановки и тех фактов, которые упоминались в директиве № 34. Тем не менее мне приятно вспомнить, что однажды Йодль выступил заодно с ОКХ и в конце концов именно благодаря его чутью в выборе подходящего момента была одержана эта победа и Гитлер изменил свою точку зрения на более разумную. Однако пока мы только подготовили почву для возобновления наступления на Москву, и не более того. На какое-то время все успокоилось, но вскоре опять появились сомнения в незыблемости новых решений. В следующие несколько дней Гитлер нанес серию визитов в штабы групп армий и в нескольких случаях заводил пропаганду собственных идей и планов – полностью в духе и, несомненно, с целью подрыва позиции ОКХ. 12 июля, посетив фельдмаршала фон Лееба в группе армий «Север», он сказал, что Москва – это «просто географическое понятие», и сослался на «славянский национальный характер» как новый фактор, позволяющий ему рассчитывать на быстрый коллапс Советов. 4 августа в штабе группы армий «Центр» он поставил удар на Москву третьим по значимости пунктом в своих планах. Он заявил, что гораздо важнее лишить русских «жизненно важных для них территорий»: во-первых, Ленинграда и Балтийского побережья с их высокоразвитой промышленностью, включая, предположительно, единственный завод, где можно производить тяжелые танки; во-вторых, Донецкого бассейна и Харькова – «важной базы для российской экономики», потеря которой приведет к «неизбежному краху экономики противника в целом». Здесь он нечаянно обронил признание, явно с целью критики военной разведки, что «решение напасть на Россию было бы гораздо более затруднительным», если бы его заранее проинформировали, что противник обладает большим количеством танков и самолетов. Аналогичные мысли он высказал 6 августа во время визита к фельдмаршалу Рундштедту в штаб-квартиру группы армий «Юг». Тем не менее в верховной ставке в промежутках между двумя этими визитами он бросил вполне определенные замечания, которые убедили главнокомандующего сухопутными войсками, что теперь Гитлер полностью осознает значение Москвы![162]
Гальдер оказался в центре всех этих столкновений взглядов. 7 августа он лично разговаривал с Йодлем – никто не мог вспомнить, когда в последний раз случалось подобное. Гальдер, несомненно, надеялся в ходе встречи расширить вновь возникшее понимание между ними. Он начал с главного вопроса: «Мы хотим разгромить врага или преследуем экономические цели?» На это Йодль ответил, что «фюрер считает, мы можем сделать и то и другое одновременно». После этого Гальдер развил свою мысль, сказав, что для захвата Ленинграда не надо отдавать ничего, что можно использовать для Москвы. С другой стороны, в вопросе «Москва или Украина» или «Москва и Украина» мы должны склоняться к «и», потому что, «если мы этого не сделаем, мы будем не в состоянии разбить противника до осени». Однако для того чтобы это сделать, сказал он, нет нужды в дополнительных силах на юге; вместо этого мы должны сосредоточить все силы на «операциях, нацеленных на более отдаленные и важные объекты», – под этим он подразумевал главным образом Москву. Уезжая, Гальдер был убежден, что укрепил Йодля в его поддержке позиции армии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});