Читать интересную книгу Тайны финской войны - Борис Соколов

А что случилось бы с РНА, если бы война все‑таки продолжилась? Смогла бы она дойти до Москвы, как мечталось Бажанову? Думаю, что нет. Советско — финский конфликт мог затянуться только в том случае, если бы Финляндия решительно обратилась за помощью к западным союзникам и англо — французский экспедиционный корпус прибыл вовремя на фронт, пропущенный через свою территорию Швецией и Норвегией. Но и в этом случае война не продлилась бы долго: слишком велико было советское превосходство в людях и технике. А свою освободительную миссию Русская Народная Армия могла выполнить только в том случае, если бы Красная Армия под натиском превосходящих сил отступала и отступала, оставляя в руках неприятеля тысячи и тысячи пленных. Только тогда горстка людей Бажанова могла бы действительно обратиться в стремительный снежный ком. Но даже времени для такого развития событий уже не оставалось. Майское наступление немцев на Западе и крах Франции заставили бы англо — французские войска быстро эвакуироваться из Финляндии, как это и произошло в июне 1940–го с экспедиционным корпусом в Норвегии, и финская армия, потерявшая почти все укрепления линии Маннергейма, смогла бы сопротивляться не более нескольких недель. А потом — оккупация финской территории советскими войсками и пленение РНА, если бы, конечно, ей не посчастливилось эвакуироваться вместе с англо — французскими экспедиционными силами. Совершенно очевидно, что весной — летом 1940 года Русская Народная Армия не имела никаких шансов на успех.

Вместе с тем было бы ошибкой ставить РНА на одну доску с РОА. Бажанов и поверившие ему пленные красноармейцы, в отличие от генерала Власова и его армии, собирались выступить на стороне коалиции демократических государств, а не тоталитарной диктатуры. Правительство Финляндии рассматривало Русскую Народную Армию как вполне реальную военно — политическую силу на случай продолжения войны в союзе с Англией и Францией. Ни одно из трех этих демократических государств, в отличие от нацистской Германии, не имело планов оккупации советских территорий, а тем более ликвидации Российского государства. В Финляндии, правда, существовали экстремистские организации, отстаивавшие идею «великой Финляндии» с включением в нее территории советской Карелии. Однако финское правительство эту идею тогда не поддерживало (после поражения в «зимней войне» его позиция изменилась), а в Лондоне и Париже к ней тем более не могло быть никакого сочувствия. Но если бы чудо свершилось: Красная Армия разбита, и армия Бажанова доходит до Москвы — в нашей стране наверняка сложилось бы демократическое правительство, вроде тех, что после Второй мировой войны с помощью союзников были образованы в оккупированных ими Западной Германии, Италии и Японии. РНА в отличие от РОА стояла за коалицию и демократическую альтернативу советскому строю, а генерал Власов, даже в случае победы Германии, не имел никаких шансов возглавить новое Российское государство, ибо существование такого государства Гитлер отвергал. РОА боролась в союзе с преступным режимом и боролась попросту за какую‑то государственную химеру.

Добавлю, что в отличие от западных союзников, выдавших в 1945–м Сталину Власова, власовцев, казачьи формирования и служивших там эмигрантов во главе с Красновым и Шкуро, финны в 1940 году, несмотря на поражение, не допустили насильственных выдач. Те бойцы РНА, кто пожелал этого, остались в Финляндии или смогли выехать в другие страны. Но значительная часть соратников Бажанова решили вернуться в СССР. Возможно, они рассчитывали, что удастся скрыть свою причастность к Русской Народной Армии, или надеялись на снисхождение советской власти… Как мы вскоре убедимся, судьба всех вернувшихся в СССР из Финляндии военнопленных, за редким исключением, сложилась трагично. Но особенно ужасна участь тех, кто вместе с Бажановым собирался идти походом на Москву.

Последний день войны хорошо запомнился П. Шилову:

«Недалеко от нашей обороны в тылу был сложен огромный штабель из убитых бойцов… Командир взвода повел меня туда и поставил часовым у этого трагического штабеля. Стоял я один и охранял, точнее — исполнял роль «почетного караула» у нескольких сотен погибших. Так в последнюю ночь кровопролитной войны я с винтовкой в руках, в сильный мороз, в темноте прощался с безымянными товарищами.

В ту последнюю ночь и утром до 12 часов дня гремела канонада. Поступил приказ: выпустить в сторону врага без особого прицеливания как можно больше боеприпасов — снарядов, мин и патронов. Трескотня пулеметная, автоматная и винтовочная, грохот пушек и разрывы снарядов вдали были такие, что лопались ушные перепонки.

Но ровно в 12 часов 13 марта 1940 года установилась непривычная тишина, которой не было с тех пор, как батальон прибыл на передовую. Радостное настроение: жить хотелось, хоть и пошли умирать добровольно.

А вернулись — новое событие. Командир взвода находит меня, дает пистолет и приказывает спрятать его под куртку, благо она широкая и с поясом, так как берет меня в качестве сопровождающего на встречу с финскими офицерами. Суть переговоров заключалась в следующем: чтобы финны позволили собрать трупы наших на территории, занимаемой ими, а мы позволяем им забрать трупы на территории, занимаемой нашими. Наша делегация захватила несколько бутылок водки, буханок хлеба и немного мясных консервов. Все это угощение с удовольствием было принято финскими офицерами. С каким восторгом они схватили бутылки с водкой! Нам вручили несколько коробок конфет — леденцов… На переговорах… финский офицер показал, как наши бойцы ходят на лыжах: невероятно наклонился и, опираясь на палки, враскорячку прошел метров 20–30. А потом показал, как финны ходят на лыжах: оперся на палки, подпрыгнул и побежал, словно олень. Так закончились переговоры».

Подписанный в Москве мир был для Финляндии достаточно тяжелым. Советскому Союзу отошла территория Карельского перешейка с Выборгом, острова в Финском заливе, западное и северное побережье Ладожского озера с городами Кексгольмом, Сортавала, Суоярви, территория далее к северу от Ладоги с городом Куолаярви и часть полуостровов Рыбачий и Средний на Крайнем Севере. Полуостров Ханко поступал на 30 лет в аренду Советскому Союзу для создания там военно — морской базы. 31 марта 1940 года уступленные Финляндией территории, за исключением Карельского перешейка, были объединены с Советской Карелией в Карело — Финскую ССР, партийную организацию которой возглавил все тот же Куусинен. О «Финляндской демократической республике» больше не вспоминали, но Карело — Финская ССР и 71–я особая дивизия оставались как бы «бронепоездом на запасном пути». В случае благоприятной военно — политической обстановки к ней всегда можно было присоединить и остальную Финляндию. Сталин хотел, чтобы правительство в Хельсинки об этом помнило.

В приказе по армии по случаю окончания войны, изданном 14 марта 1940 года, Маннергейм благодарил своих солдат и офицеров за мужество, умение и стойкость:

«Солдаты героической финской армии!.. Я сражался на многих полях битв, но еще ни разу не видел воинов, подобных вам. Я горжусь вами, как если бы вы были моими детьми… Я равно горд жертвой, принесенной как фабричным рабочим и парнем из бедного крестьянского дома, так й богатым человеком. Я благодарю вас всех — офицеров, унтер — офицеров и рядо — выху но особо хочу подчеркнуть мужество офицеров резерва, их самоотверженность и профессионализм в том деле, которое не являлось для них основным занятием. Жертвы среди них были наибольшими в процентном отношении, но они принесли их с радостью, ни разу не изменив своему долгу.

Я благодарю офицеров штаба за их мастерство и неустанный труд, благодарю своих ближайших помощников, начальника Генерального штаба и главного квартирмейстера, командующих армиями, корпусами и дивизиями, часто делавших невозможное возможным.

Я благодарю армию Финляндии (все ее рода войск с самого первого дня войны совершали замечательные подвиги), за храбрость, с которых они выступали против многократно превосходящих сил неприятеля, за то упорство, с которой она цеплялась за каждую пядь родной земли. Более 1500 танков и более 700 самолетов, уничтоженных вами, говорят о подвигах, которые нередко совершались в одиночку. С радостью и гордостью я думаю о женщинах «Лотта — Свэрд» и их вкладе в борьбу — их самоотверженном и неустанном труде, высвободившем тысячи мужчин для фронта. Их благородный дух воодушевлял и поддерживал армию, чью благодарность и признательность они заслужили в полной мере. Почетное место принадлежит и тем тысячам рабочих, которые добровольно во время бомбежек оставались у станков, изготовляя для армии все необходимое, и тех, кто без устали под огнем трудился на фортификационных работах».