– Граждане присяжные! – сказал судья. – Сейчас вы удалитесь в закрытую комнату и там вынесете приговор, руководствуясь собственным суждением, законами Города и Золотого Государя. Вам надлежит решить следующее:
Первое: виновен ли покойный в смерти свободного гражданина Худды? По Законам Золотого Государя убийство карается смертью, но по городским установлениям в случае согласия семьи покойного позволительно заменить смерть вирой в тысячу золотых.
Второе: виновен ли покойный в поджоге морского корабля? По законам Золотого Государя такое преступление карается смертью. – Судья приостановился, погладил бородку и произнес: – В городских прецедентах подобного преступления не значится. Стало быть, тут присяжные должны судить по закону Золотого Государя, что и было публично признано противной стороной.
В зале ахнули. Адвокат-хромоножка схватился за голову: «Великий Вей! Вот это ловушка!»
– Негодяи! – закричал кто-то в зале. – Вы бы и пальцем не посмели дотронуться до живого Кукушонка!
Но Кукушонок был мертв. Присяжные, удаляясь на совещание, знали: королевский советник и сам король ждут от города подтверждения преданности. А мертвецу – мертвецу, согласитесь, все равно.
И вот, когда на столы для голосования стали выкладывать камушки, – на левый стол красные камушки обвинения, а на правый – белые камушки оправдания, то правый стол оказался пуст.
Суд постановил: покойник подлежит смерти, но так как боги уже исполнили приговор, для юридической гарантии вечером на площади сожгут его чучело. Кроме того, городскому сыщику Доню за вознаграждение в пятьсот ишевиков поручается разыскать его сообщника.
Ликующая толпа вынесла присяжных из ратуши на руках.
* * *
Судьи покинули зал. Сыщик Донь, оставшийся в одиночестве, внимательно рассматривал морской апельсин.
Доню было около сорока лет. Он родился от городской шлюхи. Успел побывать писцом, наемным дружинником, контрабандистом, торговавшим с империей, и главой воровской шайки. Вражда с другой шайкой вынудила его предложить свои услуги городским магистратам. Испуганная ростом преступлений в городе за последние десять лет, ратуша пошла на беспрецедентное решение: взяла бывшего вора на службу, но, храня самые печальные воспоминания о всесилии доносчиков и ярыжек, отказалась от учреждения регулярной полиции.
Сотрудников себе Донь подбирал, исходя из принципа: «Вора может одолеть лишь вор». А сотрудники его исходили из принципа: «Сажай того вора, который не платит отступного».
Донь завел регулярные картотеки по образцу империи и за один только год с пятнадцатью сотрудниками арестовал сто восемьдесят семь грабителей и убийц и разогнал притоны, где детей сызмальства кормили человечьим мясом, дабы приучить к убийству.
Итак, сыщик Донь внимательно рассматривал морской апельсин. Ванвейлен подошел к нему со словами:
– Вы как будто сомневаетесь, что это – талисман Марбода Кукушонка?
Донь промолчал.
– Ратуша платит пятьсот ишевиков за сведения о втором сообщнике Марбода, – продолжал Ванвейлен. – Я плачу за то же самое три тысячи.
Донь сказал:
– Господин обвинитель сказал много верного. Морской апельсин был личным богом, хотя, конечно, и светильником тоже. Морские апельсины в городе теперь не водятся. У Марбода Кукушонка был бог – морской уродец. Кто говорил – крабья клешня, кто – раковина. кто – губка. Однако в этом деле есть два «но». Во-первых, морской апельсин – эмблема цеха ныряльщиков. Чтобы Кукушонок взял себе, хотя бы и личным богом, обывательского предка! Во-вторых, апельсин еще светится. Значит, выловили его не больше года назад. А Кукушонок, говорят, ходил со своим богом третий год. И третье. Не представляю, чего Кукушонок испугался так, чтобы выронить свою удачу?
И Донь внимательно поглядел на чужеземца.
– А вы представляете?
Но Ванвейлен не ответил, а спросил:
– Значит, вы считаете, что апельсин принадлежал сообщнику? Кем вы его видите?
Донь пожал плечами.
– Вероятно, дружинник Марбода, иначе Марбод бы его с собой не взял. Вероятно, бывший ныряльщик, и добыл этот апельсин сам. Значит, он не из потомственных воинов и не посчитает бесчестьем остаться в живых после смерти господина. Странно, что Марбод именно такого взял с собой. Странно, что он вообще кого-то взял.
– Я уверен, – сказал Ванвейлен, – что Марбода вообще не было на корабле.
– Почему? – быстро спросил Донь.
Ванвейлен страшно сконфузился. Донь фыркнул.
– Чтобы Кукушонок сел на берегу и послал кого-то за себя отомстить? Это все равно, что жениться и послать к жене заместителя.
* * *
Тут в залу вошел какой-то вертлявый субъект и зашептался с Донем. Донь с любопытством поглядел на Ванвейлена.
– А что, – спросил сыщик, – вы с вашим товарищем, Бредшо, сонаследники или как?
Ванвейлен побледнел.
– Что такое?
– А то, – сказал Донь. – То-то я дивился, что Белого Эльсила нет в гавани, и вообще дружинников было маловато. А он, оказывается, час назад поскакал с дюжиной людей к Золотому Храму, за вашим товарищем.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой Марбод Кукушонок получает по заслугам
А теперь мы расскажем о Сайласе Бредшо. Тот гулял в священном леске Золотого Государя, когда в ухе запищал комм. Ванвейлен скороговоркой рассказал о случившемся.
– Или возвращайся в город, – сказал Ванвейлен, – или уезжай из храма. В четырех днях пути от храма – владения Лахуров, кровных врагов Кречетов. Там-то тебя уберегут.
Бредшо попробовал отвечать, но его не слышали. Он сунул передатчик за пояс, поднялся к конюшне, оседлал коня и ускакал, пока его никто не увидел.
Он поехал от города. Он думал, что во время Золотого Перемирия никто не покусится на одинокого путника. Преследователей своих он опережал часов на пятнадцать.
К несчастью, Бредшо скоро понял, что не умеет ездить на лошади, и лошадь это также поняла. Плохо закрепленное седло стерло животному всю спину. Бредшо провел два часа, торгуя в деревне новую. Бредшо сказали, что одинокий всадник может спрямить путь, проскакав тропой у Сизого Лога, добавив, «Там, правда, есть ручеек».
Ручеек был – Ниагарский водопад. На скале, нависшей с другой стороны, надпись на языке богов отчитывалась в отменном состоянии общественной дороги и требовала предъявить подорожную в ближайшей управе. Бредшо спешился, достал из-за пояса круглую трубку, прицелился – крючок со сверхпрочной нитью зацепился за расщелину между букв. Бредшо, ведя лошадь в поводу, стал переправляться. Уже у самого берега треклятая нить не выдержала и лопнула, Сайласа проволокло течением метров тридцать, пока он не зацепился за случившуюся кстати корягу. Все кости были целы, только комм нахлебался воды и замолчал вовсе. На переправу Сайлас затратил часа два, однако, по его расчетам, мало кто мог тут переправиться без хорошего снаряжения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});