Читать интересную книгу Программист - Игорь Денисенко

Стоп! Не будет он так повязанного Сашку именовать — Александр, будь это на самом деле так, сказал бы Сашку или Саню, а то Александр…, словно тот рядом стоит, и потому неуважительное отношение к старшему по возрасту не допустит. И точно, слышу рядом Сашкин смех, и тут он берет трубку:

— Шутка! Давай спускайся!

— Куда спускайся?

— Да мы возле твоего подъезда стоим.

В спешке натягиваю трико, накидываю на плечи куртку и, обув кроссовки, сбегаю по лестнице. Так и есть, у подъезда белеет «Пожиратель дорог», как любовно называет Сашка свой старый Москвич «пирожок». Сашкин батя в начале века, когда дачу строил, усилил на «пирожке» кузов, подвеску, и впендюрил вместо родного движка двигатель от малогабаритного китайского трактора. Из-за этих наворотов грузоподьемность увеличилась до двух тонн, а крейсерская скорость упала до шестидесяти км в час. Причем, когда москвич набирал шестьдесят, он начинал идти рывками, словно дорогу перед собой укусить пытался.

— Что дружок? Обмишулился чуток? Только тот чуток потянет лет примерно на пяток, — заговорил стихами Сашка, довольно улыбаясь и похлопывая меня по плечу. Он у нас в школьной постановке генерала исполнял, и Филатовскую сказку не хуже меня помнит.

— Готов лицезреть? Тема, давай!

Артем распахивает задние дверцы кузова и включает фонарик.

В ярком свете фонарика как показалось сначала видна приличная куча земли. Лишь через мгновения я усмотрел, что это тускло блестят темные золотые монеты.

— Чо смотришь? Залазь! Поехали!

— Куда?

— Ко мне в гараж. Там и посчитаем…

— А вы чего так рано? — оторопело говорю я, наступая на золотую кучу.

— Да, бомжей твоих припахал, покопали чуть-чуть… Не даром же им водку жрать?

Вторник.

Время легкой эйфории и подсчета денег. Считали до утра. Утром Саня с Артемом отбыли, дабы завершить начатое. К десяти часам Сашка отзвонился, и сказал, что всё чики-пуки. Трубы в траншею закидали, а потом пришел бульдозер и всё заровнял. В общем сделали практически так, как коммунальщики всегда. Настоятельно просил Саню и Артема, хотя бы месяц золото нигде не светить. Сегодня народу у меня, как в очереди на премьеру «Аватара». И записать в дневник сделать некогда, хотя впечатлений море, но сильно спать хочется Ладно, завтра.

Среда.

Операция «Эльдорадо» свое название оправдала. Но вот только радость и смятение чувств, отступили. А головной боли прибавилось. Кому и как свою долю спихнуть? Позавчера ночью, когда считали в гараже, вышло сто пятьдесят три килограмма. Семь кило осталось под гаражом. Погребок мало того, что почти полностью завалился, засыпав и перемешав с землей монеты, так ещё к тому же деревянные ящики, в коих хранились монеты, сгнили и превратились с труху. Бомжей, на свой страх и риск Саня припахал, как только уехал экскаватор, в шесть вечера, и они прорыли два метра. А когда земля стала помягче, их отпустили и дальше копали вдвоем с Артемом. На клад наткнулись буквально сразу, через метр. А вот выгребали и просевали землю меж пальцев примерно час. Обидно было что-то оставить. А то, что всё равно не хватает, выяснилось уже в Сашкином гараже при пересчете. Саня любовно протирал пальцами каждую монетку и укладывал в столбик, состоящий из десяти монет. Червонцы отдельно, пятерки отдельно. Такими столбиками был уставлен весь верстак. Хотели делить по счету, но монет дохрена… Червонец весит около 9 граммов, а пятерки 4 с мелочью. Возни много. Поэтому чтобы не морочится, решили просто безменом по 10 килограмм развесить. Саня хотел поделить так: мне 60 кило, ему 50, Артему 40. Но я возразил. Рисковали все, поэтому будем делить поровну, по 51 кг. Но Сашка заявил, что все затраты понес я, значит мне больше. На три кило больше я взял, отказываться не стал. Теперь две тяжеленные сумки у меня дома под диваном пылятся. В принципе как организатору мне вроде и положено больше, но я боюсь человеческой жадности, а более всего человеческой зависти. На какую только подлость люди не идут из-за зависти, вы даже не представляете, а я уж тут наслушался от моих пациентов. А самое главное, на информационном уровне зависть к человеку порождает своего рода проклятие, которое порчей часто именуют. Не завидуйте никому, и вам старайтесь, чтобы не завидовали. Поэтому не хвастайтесь успехами, но и о бедах своих помалкивайте. Зло притягивает зло. И как жить в таком обществе, если ничем делиться нельзя? Вот и я не хочу.

Сегодня поехал поговорить с матерью. Паспорт готов, но уезжать она по-прежнему не хочет.

— Сынок, да что я там буду делать? Мне уже тут лучше свой век доживать, а там мешаться вам буду только… Да ты ешь блинчки, ешь… Исхудал то как.

— Мама, да ничего я не исхудал. Нормально всё. А будет ещё лучше. Как это нечего делать? А внуков кто нянчить будет? Кто им сказки читать будет? Так, что чемодан собирай потихоньку. Лишнего не бери, всё купим на месте. Тридцать первого самолет.

— Но как же так? Я же не согласилась?

— Мам, а как без меня ты тут жить сможешь одна? Не скучно тебе будет? Не грустно? А обо мне ты подумала? Как я без тебя жить смогу, зная, что ты тут плачешь в подушку? Разве не страшно знать, что не увидимся никогда?

— Да что ж ты такое говоришь? — растерялась мама и, обняв меня, расплакалась. А я гладил её легкой, невесомой ладонью по спине, и стиснул зубы, чтобы не пустить слезу тоже. А ложка с вареньем, которую я отпустил несколько секунд назад, все крутилась в кружке с чаем и крутилась. Мы увидели это с мамой одновременно, но отреагировали по-разному.

— Ох! Сынок!

— Да вот как-то так, — замялся я, словно сделал что-то постыдное. Даже в душе моей разгоревшийся приступ радости от своего успеха, что чему-то от Лизы научился, под взглядом матери потух. До сих пор не получалось предметами управлять, а сейчас вот вышло, без всяких усилий, чисто рефлекторно.

— Значит, не миновала тебя чаша сия… А я ведь все поверить не могла этим сплетням про тебя…

— А что в этом плохого?

— Я рассказывала тебе про прадеда своего, отца Степана, что в Полтавской церкви настоятелем был?

— Конечно.

— А того не говорила, что подался он в попы, чтобы грехи предков своих замолить, отец его и дед, и прадед колдунами были сильными… А бабушка говорила, что и сам отец Степан, до того как сан принял, мог не хуже предка своего… Про того ещё Гоголь в своей книге писал.

— А? Помню, помню ту книгу… Поднимите мои веки? Вий что ли? — засмеялся я.

— Нет, — серьезно покачала головой мама, — не Вий…

Гораздо позже, уже вечером, перед сном, я понял, какого колдуна мама имела в виду, и почему Галина Ивановна при первой встрече сказала, что молится за меня отец Степан. Молится, чтобы не брал я грех на душу, не колдовал…

Четверг.

Чудной сон мне сегодня приснился, надо сказать. Хотя, если честно признаться простых снов у меня практически не бывает. Вот не снится мне почему-то рыба, и скатерть на столе не снится, и голым я себя не вижу. Фиг знает почему, но мои сны бесполезно в соннике смотреть. А приснилось вот что…

«Когда я прибыл на эту планету, она была прекрасна и пуста. Голубые океаны радовали глаз, пышная растительность континентов. Буйство красок флоры и фауны… Да, да, конечно, множество форм живых существ, и ни одного вида, выделяющего среди них умственным развитием.

А той планеты, на которой я жил раньше, больше не существовало. Её разнесло на части в результате катаклизма, её разорвало от злобы, ненависти, подлости, населявших её существ. Слепое развитие разума, не отягощенного моралью, привело к тому, что каждый ненавидел каждого, пытался лишь себя поставить во главу сущего. Амбиции, стяжательство, обман и ложь во благо лишь себе, это не могло продолжаться вечно, и это завершилось. Технический прогресс общества, оказался регрессом личностей его создающим. Нет, это больше не должно повториться….

Любуясь планетой, я принял решение: Разум не должен исчезнуть. Но как уберечь его от прежних ошибок? Решение само плавало на поверхности, скользило над бескрайним простором водной глади. И я создал этих существ: чей вид умилял и радовал глаз, чьи тела стремительны и прекрасны, и чей разум открыт для любви и счастья. Им никогда не ведомы будут зависть и корысть, подлость и предательство, ложь и ненависть.

Они искренне и самозабвенно будут любить друг друга, эту жизнь и эту планету (свой дом). Они будут счастливы, и каждое разумное существо полюбит их как братьев своих, как само воплощение любви и радости. Одного не дал я им — возможности создавать орудия труда, которые всегда могут стать орудиями убийства. Очень трудно создать что-нибудь ластами… … я создал — Дельфинов.

Пусть они будут как вечные дети. Пусть резвятся и играют. И сердце моё переполнилось любовью и радостью, за детей моих, и слёзы навернулись из глаз, пусть хоть кто-нибудь будет счастлив… …