Он перекатился на спину и схватился за раненую ногу. Слезы градом катились по его потному багровому лицу.
— Чуть не забыла, — добавила я. — Отдай мне ключи.
На этот раз он не стал спорить, просто сунул руку в карман, вытащил ключи и метнул их ко мне по полу. Я ногой выкинула их в коридор, вышла и с трудом закрыла дверь, все еще сжимая связанными руками пистолет. Чтобы запереть замок, мне пришлось положить оружие на пол, но я сделала это как можно быстрее, прислушиваясь к стонам и крикам Барри внутри.
Вернувшись в комнату с Эриком, я торопливо подбежала к саркофагу. Он лежал, как и раньше, молчаливый и неподвижный, как сам гроб, но сердце его билось, и я поняла, что он жив. Рана на груди больше не дымилась. Она не кровоточила, как человеческие раны, но и не затягивалась. Мне больше ничего не оставалось делать, только ждать ночи, когда Эрик проснется. Надеюсь, ему хватит сил, чтобы разобраться с Барри. А я должна освободить руки. Отыскав на полу кинжал, я села, поставила его у себя между ног и пробормотала:
— Главное, не распори себе запястья, лихая девчонка.
И начала двигать веревками по острому, как бритва, клинку, с радостью отметив, что холодный металл меня не обжигает. Хватило всего два-три раза поднять и опустить руки, и веревки лопнули.
Порывшись среди потрясающего содержимого комнаты, я отыскала восхитительный шелковый гобелен не меньше десяти футов длиной, с изображением средневековой девушки в заостренной шляпе, лежавшей рядом со львом на лугу, заросшем зеленой травой. Цвета все еще оставались яркими. Стараясь не думать о том, насколько этот гобелен древний и сколько он может стоить, я закуталась в него, как в шаль, и села на полу изножья саркофага. Пистолет я держала в руке, на случай если Барри как-то сумеет выбраться из комнаты, где я его заперла.
Было очень трудно бодрствовать, но я себя заставляла. Видимо, перед глазами у меня двоилось из-за сотрясения мозга, а я где-то читала, что если при контузии уснуть, можешь никогда не проснуться. Поэтому, чувствуя, что начинаю клевать носом, я вставала и ходила по комнате, восхищаясь произведениями искусства и проверяя, как там Эрик. Я не имела возможности узнать, сколько прошло времени, но каждая минута тянулась, как час. Время от времени из соседней комнаты раздавались глухие удары, и тогда я бежала туда, целясь в дверь, но там снова затихало.
Наконец из саркофага послышался шорох, и прежде чем я успела встать, что-то мелькнуло и взлетело в воздух. Но это был не Эрик, а дикое существо с пылающими глазами и сверкающими клыками. Он прыгнул на меня, стиснув мои руки, как тисками. Он проснулся, чувствуя боль и угрозу, и стремился уничтожить источник опасности. Он наклонил голову, готовясь вонзить клыки в мою шею.
— Эрик, это я!
Я еще кричала, когда он обнял меня.
— Анджела, пожалуйста, прости. Слава Создателю, я тебя не убил!
— Да уж, слава Создателю.
Эрик выпрямился, прекрасный в своей наготе, посмотрел на рану в груди, на кинжал, валявшийся на полу. На лице его отражались замешательство и боль.
— Что тут произошло? — спросил он.
— О, Эрик, ты же не думаешь, что это сделала я?
Он покачал головой:
— Конечно, нет. Где он? Ты его убила?
— Нет, заперла в соседней комнате. Впрочем, ногу я ему прострелила.
Услышав это, он улыбнулся:
— Ты ранена, Анджела? У тебя странные глаза.
— Ага, только ты и сам выглядишь странно. Вы оба.
— Ты ударилась головой?
Я легонько кивнула — к этому времени я уже поняла, что если держать голову прямо, она не так болит.
— У тебя есть ключ? Нужно пойти одеться.
— А как же Барри?
— Я о нем позабочусь, а потом отвезем тебя в больницу.
— А ты? Тебе тоже необходим врач.
Эрик осторожно потрогал пальцем рану на груди.
— Хмм, — протянул он. — Да, похоже на то. Я знаю доктора, который мне поможет, но это подождет.
Он взял у меня ключ и исчез в коридоре.
Я очнулась в незнакомой комнате, на узкой кровати, укрытая жесткими простынями. Было темно и тихо, только откуда-то из-за головы слышалось пиканье и гудение. Из повязки на левой руке торчала трубка. Я бы испугалась, но над кроватью плавал роскошный аромат Эрика, вызывавший эйфорию и наслаждение, при которых тревожиться невозможно. Минуту спустя я вспомнила, что меня положили в больницу «Калифорния» из-за сотрясения мозга.
— Эрик?
Он сидел в дальнем углу комнаты, глядя в окно на мигающие огоньки города. Неоновые огни отбрасывали на бледное лицо красный оттенок. Эрик встал и подошел к моей кровати. Он был в брюках и темном свитере с V-образным вырезом, а короткие волосы аккуратно зачесал назад с высокого лба. Он улыбнулся мне:
— Думаю, я обязан тебя поблагодарить. Более того, я обязан тебе жизнью.
Даже в этом тусклом свете я увидела, как увяла его улыбка, а красивое лицо опечалилось.
— Что, ты предпочел бы, чтобы я дала тебе умереть? — Я не сумела сдержать гнев. Как он смеет так выглядеть, когда я ради него рисковала жизнью!
Эрик сел, осторожно, чтобы не задеть капельницу, и погладил меня по щеке.
— Ну конечно, нет. Я очень благодарен тебе. Искренне благодарен. И мне очень стыдно, что я не пришел к тебе на помощь, как должен был.
— Как твоя грудь? — спросила я.
Он приподнял свитер, обнажив рельефные мускулы, которые я так любила. Длинная красная ножевая рана была перекрещена дюжинами коротких черных стежков.
— Пришлось накладывать швы? — Я провела пальцем по второму, маленькому шраму, вспоминая поднимавшийся от него дымок и мой страх навеки потерять Эрика.
Он уныло рассмеялся:
— Полагаю, такое со мной впервые в жизни.
— Эти шрамы когда-нибудь исчезнут?
Он покачал головой:
— От этого кинжала — нет. Мне придется носить их вечно.
— А что случилось с Барри?
Его взгляд переместился на аппараты, висевшие на стене позади меня.
— Он… гм… очень помог моему исцелению.
— Понятно.
— Я планировал для него не такой конец, но теперь он никому ничего плохого не сделает.
— А что с «Тангенто»?
Эрик загадочно улыбнулся:
— Нужные документы отправлены нужным людям. Надеюсь, они получат то, что заслужили.
— И что будет теперь? — Стараясь не смотреть на Эрика, я потерла запястья, по-прежнему саднившие после веревок.
— Все закончилось, Анджела. Ты можешь вернуться домой и жить как нормальный человек.
— Я набрала в грудь побольше воздуха.
— А если я не хочу домой? Если не хочу быть нормальной?
Он покачал головой, словно отталкивая мои слова.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь.