Читать интересную книгу У каждого своя война - Виктор Тюрин

Всю ночь я бредил. Иногда просыпался, смотрел на россыпь звезд над головой, затем закрывал глаза и снова проваливался в беспокойный, пышущий жаром, тяжелый сон. Утром очнулся оттого, что меня настойчиво трясли за плечо и что-то радостно орали в ухо. Так я узнал, что подошла армия Аззо ди Кастелло и собирается дать сражение.

Из отряда в двести двадцать человек, принявших участие в сражении на утесе, в строй вернулось только сорок семь человек.

Во дворце маркиза Николо д`Эсте был праздник. Сотни свечей и десятки факелов освещали в этот вечер дворец хозяина Феррары. На позолоченных шестах развевались шелковые знамена, арки были украшены гирляндами из живых цветов, а внутренний дворик и галереи были украшены разноцветными шелковыми тканями. Где-то в глубине парка звучала музыка. В зале, в саду и на галереях плясали и шутили, дурачились и целовались беззаботно веселящиеся люди. В воздухе витали любовь, веселье и беззаботность.

Я был одет в свой парадный костюм, сшитый специально для таких случаев. Белый шелковый полукафтан, расшитый золотыми позументами и золотой оторочкой на воротнике и понизу; поверх кафтана подпоясался двойным золоченым поясом с серебряными бляшками, на котором висел кинжал с рукоятью, инкрустированной слоновой костью и серебром. Шоссы, где одна штанина была красной, а другая фиолетового цвета. Завершали мой праздничный наряд красные сафьяновые башмаки с длинными носами и маска, которую мне дал офицер охраны, после того как удостоверился, что я тот за кого себя выдаю.

Не успел войти в парк, как мимо меня с игривым смехом пронеслась молодая пара в масках и скрылась в кустах. Какой-то кавалер на галерее дворца, под мандолину, распевал кучке дам любовные куплеты с весьма нескромным содержанием.

Уже третий раз я присутствовал на подобном празднике, но так и не приноровился отдаваться веселью всем сердцем и душой, как это получалось у итальянцев.

Сегодняшний день был своего рода преддверием турнира, который должен был начаться завтра. Для простого народа еще днем выкатили на площадь с десяток бочек вина. Зная о предстоящем празднике, в город съехались труппы бродячих артистов, крупные купцы и мелкие торговцы, бродяги, воры и нищие. Стержнем первого дня празднества должна была стать потеха, устроенная маркизом на потребу самым низшим инстинктам человека. Уже с раннего утра по городу из конца в конец ходил глашатай, в сопровождении барабанщика. Под стук барабанных палочек он размахивал флагом, на котором была изображена свинья. Останавливаясь в людных местах, глашатай приглашал всех на большую торговую площадь, где с последним ударом колокола, возвещающим полдень, начнется потеха. Пятеро слепцов, одетые в деревянные доспехи и вооруженные короткими копьями на огороженном участке земли будут охотиться на свинью, и… друг на друга. Наградой тому, кто заколет свинью, была сама свинья, а вот второй приз – пять серебряных монет, должен был достаться тому, кто станет победителем среди людей.

Узнав об этом развлечении от хозяйки гостиницы, я подумал: – «А не сходить ли?», – но как только представил, что придется стоять на солнцепеке среди вонючей, возбужденной, дико орущей толпы, желание пропало мигом. Поэтому я решил ограничиться той частью праздника, которая будет проходить во дворце Николо д`Эсте, тем более что был в числе приглашенных. Здесь гвоздем программы должен был стать спектакль какой-то прославленной актерской труппы.

Некоторое время я бродил по парку, изредка раскланиваясь со знакомыми, потом встретил приятеля, офицера личной охраны правителя и некоторое время болтал с ним. Наш разговор прервал серебристый звук трубы, а затем громкий и звонкий голос мальчишки-пажа, раздавшийся с верхней галереи дворца, известил во всеуслышание о скором начале спектакля.

Место, где должен был пройти спектакль, находилось в самом просторном зале нижнего этажа дворца. Сначала стража пропустила хозяина дворца со свитой, а уже после того, как те расселись, был открыт проход для всех желающих. Когда в зал набилось столько людей, что сквозь ряды не просочиться самому худому человеку, огромное покрывало, служащее занавесом и загораживающее дальний конец зала, наконец, упало, и моему взгляду предстала сцена. На грубом полотне был изображен вход во дворец, украшенный колоннами и статуями, а рядом с ним стоял трон, на котором сидел, по всей видимости, царь, окруженный придворными. По другую сторону импровизированной сцены возвышалась нарисованная гора с пещерой, покрытая деревьями и кустами. Все это было изображено настолько бездарно и примитивно, что мой интерес к спектаклю практически сразу угас, а когда услышал первое четверостишие, сказанное, вышедшим на сцену, главным героем:

– Аргонавты имя нам, Из христианских едем стран Мы к султану Вавилона,

Бог храни его корону! – понял, что не дорос до уровня любителя местной драматургии, после чего, протиснувшись через толпу, покинул зал. Минут пять стоял, с наслаждением вдыхая свежий воздух и отходя от тяжелой и душной – приторной атмосферы «зрительного зала».

Пройдясь еще немного по парку, где оставалось не так уж много людей, в основном это были влюбленные парочки, я решил, что с меня хватит праздника. Выйдя, сел на лошадь, которую подвел мне Игнат и вернулся в гостиницу «Медведь и чарка», где я постоянно останавливался, пока жил в городе. Хозяйкой этого заведения была дородная, с пышными формами, итальянка. Лючия Паррезе. Такие нравились Джеффри, поэтому я не удивился тому, что хозяйка и телохранитель нашли не только общий язык, но и общую постель на то время, когда мы жили в Ферраре.

Переодевшись в будничную одежду, спустился вниз. В глубине зала увидел сидевшего за кувшином вина Джеффри. Подойдя, сел напротив.

– Что так рано, Том? Я думал, что ты со своими приятелями из стражи виконта в загул ударишься. Или в свите правителя перевелись смазливые девчонки?

– Чего-то не хочется, старина.

– Ты меня удивляешь Томас. Ты не заболел?

– Нет. А сам чего?

– Лючия не любит, когда я сильно пьяный. Говорит, что я тогда на постельные утехи слаб.

– Может, при ней останешься? Женщина, как ты любишь. В теле. Да и дело у нее, вроде, неплохо идет. Деньги у тебя есть, а если еще понадобятся – только скажи.

– Мне и так неплохо, парень. Ты мне вот что лучше скажи: чего ты ввязался в ссору с этим немцем?

– Старина, да брось ты! Ну, ввязался! Что теперь? Дело сделано.

– Сделано, – проворчал Джеффри. – Раньше ты нравом был спокойнее. Сначала думал, а теперь как прежний Томас. Норовишь все на рожон лезть!

Он был прав. Вопреки логике и здравомыслию человека будущего, который должен стоять выше условностей четырнадцатого века я взял и ввязался в поединок. Раньше я старался избегать подобных схваток, так как считал, что подобное выяснение отношений больше относиться к детским пониманиям чести и справедливости, чем к взаимоотношению взрослых людей. Со временем пересмотрел это мнение и стал относиться к турнирам, как к спортивным состязаниям, где требуется проявить силу, отвагу и мужество, но так как мне хватало подобных забав на поле боя, то я не стремился на арену, чем вызывал удивление своих знакомых и приятелей. А тут…

Все произошло в самом начале обеда, который дал правитель Феррары Николо д`Эсте для своих гостей. На нем присутствовал немецкий рыцарь Дитрих фон Дерфельд. О нем ходили слухи как о сильном турнирном бойце. Он уже успел прославиться в Италии, зарубив в поединке двух своих противников секирой. Этим оружием он особенно хорошо владел.

Шут правителя славился тем, что хорошо умел подражать животным и птицам, а сегодня он стал подражать жужжанью пчелы, да так искусно, что те гости, за чьими спинами он демонстрировал свое искусство, начинали отмахиваться, как от настоящей пчелы, тем самым, вызывая смех присутствующих. Так же он пошутил и над немцем. Тот в свою очередь, тоже стал отмахиваться от несуществующей пчелы, но когда понял, что над ним смеются, догадался оглянуться за спину. Увидев шута, резко развернулся. Секунду смотрел на улыбающегося во весь рот шута, а затем сказал: – Пчел отгоняют, а вот трутней бьют! – после чего отвесил шуту мощную оплеуху, от которой тот кубарем полетел на пол. Народ, сидевший за пиршественным столом, просто взорвался от смеха. В принципе тем бы это и закончилось, если бы маленький, тщедушный, похожий сложением на ребенка, шут, не разрыдался. Он заплакал навзрыд, как ребенок, что еще больше усилило всеобщий смех. Не смеялся только один я. Почему-то эта сцена вызвала у меня ощущение гадливости. Когда-то в той жизни вопреки своему принципу не играть в Робин Гуда, я все же влезал в драки, пытаясь хоть таким образом восстановить справедливость, но, сейчас будучи наемником, у которого руки по локоть в крови, должен был счесть это детской шалостью, но что-то мне в этом помешало. Что это было, не знаю, но очевидно было только одно, где-то в самой глубине души эсквайр Томас Фовершэм оставался все тем же Евгением Турминым.