Дышать становилось все труднее. Остап зажал нос рукою, пробормотал:
— Ты что уморить ее решила? Да и меня заодно…
Старуха не откликнулась, а продолжала колдовать над Рогнедой. Наконец оглянулась.
— Ты еще здесь? Ступай вон и не мешай душе ее беседовать с богами. Не нонешними, а теми, древними, что издревле охраняли нашу землю. — Опять повернулась к Рогнеде, проворчала: — Очнется она вскоре, тогда и можно будет забирать. А пока не мешай, не твоего ума это дело.
— Ну, карга старая! — Остап закашлялся и выскочил из горницы.
Ватажники все бока отлежали, прежде чем дождались ночи. Хотя в подполе было не понять — то ли день на дворе, то ли ночь. Темно и темно кругом. Свеча давно догорела, и ватажники так и сидели в кромешной тьме. Кистень, устав лежать, встал, прошелся, огибая врытый столб. В темноте задел ногой за скамью, зло чертыхнулся, потирая ушибленное место, и в этот момент услышал, как наверху кто-то открывает люк.
— Эй, народ лихой! — раздалось приглушенно сверху. — Живы вы там, али мыши вас сожрали?
— Ты кто, человече? — Кистень задрал голову.
— Спаситель ваш. Остап меня послал, хозяин мой. Давайте, поднимайтесь осторожно по лесенке, хватит вам там сидеть. Сейчас за город отправимся.
— Что, неужто уже ночь на дворе? — спросил Митрий, когда поднялся из душного погреба.
— Да не день, паря. Ладно, хватит рассусоливать, время дорого, айда за мной! Меня, кстати, Прошкой кличут, ежели что.
— Пес-то привязан? Этот… как его… Черныш вроде! — опасливо спросил Митрий.
— Да запер я его, не боись! — Прошка поднял руку, выглянул из овина. — Теперь замолкните и не балабоньте.
Выскользнули из овина, пересекли небольшой двор, освещенный бледным лунным светом, и уперлись в ворота.
— Ну-ка, подсоби, — прошептал Прошка.
Вдвоем с Митрием подняли тяжеленные засовы, приоткрыли створки и по одному вышли наружу. Напротив харчевни росли заросли ракиты, способные укрыть не одну сотню воинов. Туда и повел Прошка ватажников. Как только оказались в кустах, Прошка остановился, присел на корточки.
— Теперь ждем.
— Кого? — не понял Митрий.
— Не знаю, так хозяин велел. А раз велел, то будем ждать.
— Не егози, Митрий. Подождем немного, время есть еще. Обещал Остап девицу с нами отправить. Ее и будем ждать. А не дождемся, так придется возвернуться. — Кистень недобро посмотрел на Прошку, отчего тот съежился, став как будто даже меньше ростом.
— Я чего? Я ничего. Мне велено, я и исполняю! — Прошка чуть подвинулся в сторону, выискивая глазами в темноте укромный утолок, куда можно в случае чего и нырнуть. Веселость его вмиг пропала, когда вдобавок наткнулся на такой же угрюмый взгляд Молчуна.
Из темноты раздался легкий свист. Прошка очнулся, ответил так же тихо, подражая ночной птице. Через мгновение кусты раздвинулись, и перед ватажниками выросло две фигуры.
— Держи, — проговорил Остап, запыхавшись. — Как и обещал.
И подтолкнул Рогнеду вперед. Если бы не Кистень, вовремя подставивший руки, то она тут же и свалилась бы. А так устояла, ткнувшись макушкой в грудь атамана.
— Живая?
— Раз на ногах стоит, значит, живехонька девка твоя. Лукерья над ней колдовала, чуть меня не уморила, ведьма старая. Напоследок сказала, что будет пока как кукла, а дня через три в себя придет. Оклемается, значит. Лопотала еще насчет духов земли, что вселились в девицу. Я и не понял всего.
— Лукерья свое дело знает. Раз сказала, значит, оклемается. Верю я ей.
— Тогда все, атаман, прощевай. Даст Бог, свидимся.
— Свидимся, а как же иначе.
— Человек мой где?
— Да вон сидит.
— Прошка! Сделай все в точности, не оплошай.
— Сделаю, хозяин! — донеслось из темноты.
Остап повернулся и, больше не говоря ни слова, исчез за воротами.
— Вперед! Веди, Прошка!
Прошка встал и начал продираться сквозь кусты, выискивая одному ему ведомые тропки. Следом пыхтели Молчун с Митрием, зажав между собой Рогнеду. Кистень шел последним.
Атаман и сам не понимал, зачем он потащил Рогнеду в лес. Куда было бы проще узнать у нее все там, у Остапа, да и похоронить, благословясь. Но не стал этого делать, побоявшись, что кто-нибудь еще проведает про золото бояр Колычевых. Что золото существует, Кистень верил с каждым днем все сильней. Так лютый зверь, изголодавшись после бескормицы, чует неведомую добычу и идет по следу, чутко улавливая направление. К тому же обложили их, и время дорого. Не вырвись они сейчас за городские стены, неизвестно — как дальше все сложится. Так одно к одному и получилось, что приходится тащить девку в лес. Через сколько времени, — Лукерья сказала, девка в себя-то придет?.. Три дня? Долго… но ничего, подождем. За это время надо дружка ее разыскать. Когда очнется да узрит друга своего тайного — разомкнет уста и заговорит, никуда не денется. А узнав все там, в лесу, и захороним в обнимку, чтоб никогда более не расставались. Прости меня, Господи, за мысли такие, но по-другому никак.
Воинов и вправду в городе было полно. Даже ночью приходилось хорониться, чтоб не попасть в их руки. Кабы не Прошка, то, наверное, уже давно сцапали бы. Остапов проводник дело свое знал. Вывел он их на берег Сулы, пересекающей город почти надвое, и повел вдоль каменистой насыпи. Справа на водной глади виднелись рыбацкие лодки, слева — снасти, развешенные на просушку. Чуть поодаль стояли хижины, в которых жили со своими домочадцами рыбаки. Шли осторожно, лишь иногда только гавкнет какой пес из-за невысокого плетня, да проводит их злобным ворчанием. Воинов заметно не было, и потому вдоль стены продвигались быстро. Река, разрезав город пополам, ныряла под стену и убегала дальше, вдоль покосов. Там, где река соприкасалась со стеной, в темноте блестела чугунная решетка, уходившая почти до самого дна. Не раз и не два спасала Сула жителей Борисова во время осады, когда к городу подходили кочевники на своих полудиких конях.
Уткнувшись в стену, Прошка остановился. Прошел немного вдоль каменной кладки и исчез, словно провалившись под землю.
— Эй, куда это он? — Митрий прошел вперед, вернулся назад. — Атаман, а он… пропал.
Кистень обшарил глазами высоченную стену, пожал плечами, нащупал на поясе кинжал.
«Продал Остап, — мелькнуло в голове. — Продал, сын собачий!»
— Ну, вы где там? — внезапно раздалось из-за кустов, и показалась голова Прошки. — Долго я вас ждать буду? Давайте быстрее, а то рассветет вскоре. А мне еще обратно переть.
Кое-как продрались сквозь колючие кусты репейника. Хуже всех пришлось Рогнеде в ее худой одежонке. Но она оставалась безучастной ко всему, двигаясь, как в забытьи. У самой стены Прошка остановился, пошарил рукой, поднатужился и стал сдвигать в сторону небольшую дверцу, едва приметную. Если не знать о ней специально, то и не заметишь.