Дамиан замолчал и застыл, уставившись в стену.
— И эта информация стала известна противнику? — предположила я.
Он вздрогнул, словно я пробудила его ото сна.
— Стала. Вместо того, чтобы поймать в ловушку вражеский отряд, мы оказались в ловушке сами. Это имело очень серьёзные последствия для дальнейшего хода военных действий. Послужило переломным моментом. Одна не слишком-то большая кампания… но так бывает. И это можно было предвидеть. Отсюда такая секретность. И я не успел оглянуться, а меня уже обвинили в государственной измене.
— Почему именно тебя? — спросила я, хмуря брови. — Ты же говорил, что обо всём знало десять человек.
— Почему меня? — Дамиан усмехнулся, но эта усмешка совсем мне не понравилась. Уж лучше бы он заплакал. — Знаешь, я тоже задавался этим вопросом. Долго задавался. Почему меня, и ещё где в это время были боги. Неважно. — Он нетерпеливо махнул рукой. — По прошествии времени всё прояснилось. С первым вопросом, — снова усмешка, — не со вторым. Во-первых, большинство из этой десятки сидели так высоко, что подобных людей не подозревают по определению. А во-вторых, были улики.
— Улики?! — изумилась я.
— Улики, — будничным тоном повторил он. — В моей палатке обнаружили кошелёк с ланрежскими деньгами.
— Который лежал на самом видном месте? — хмуро спросила я.
— Не на самом видном, но запрятан и правда был из рук вон плохо, — кивнул Дамиан. — Но этот нюанс никого не заинтересовал. Меня просто схватили и бросили в тюрьму. Не вдаваясь в объяснения и не слушая. Сначала я думал, что это недоразумение, и всё вот-вот само прояснится. Потом стало очевидно, что само ничего не сделается. Я пытался говорить. Объяснять. Доказывать. Без толку. Я кричал, пытался надавить авторитетом, но весь авторитет — весьма немалый — как-то моментально сошёл на нет. И выяснилось: что бы я ни говорил и как бы это ни делал, никакой роли не играет. Меня желали слушать лишь в одном случае: если я признаюсь. И допросы вели соответствующим образом.
— Тебя пытали? — полушёпотом спросила я.
— Всё, хватит. — Он ударил кулаком по столу. Потом плеснул в кубок вина и выпил залпом. — Остальное тебе знать необязательно.
— Дамиан, пожалуйста.
У меня в глазах стояли слёзы, и, наверное, мне действительно было бы легче не слушать продолжение. Но я хотела знать всё. И, кроме того, мне казалось, что для него не менее важно рассказать всё до конца. Поэтому я подошла к нему, обняла и, прижавшись щекой к его груди, попросила:
— Продолжай.
Я слышала, как колотится где-то там под кожей его сердце. Гораздо быстрее, чем положено. Дамиан ответил на моё объятие, обхватив руками мою спину.
— Как, по-твоему, поступают с теми, кто обвиняется в государственной измене и не признаёт свою вину? — Он выпустил меня из объятий, окинул взглядом комнату и всё-таки опустился на стул. Я встала у него за спиной и положила руки на плечи. — Подвешивают на дыбе и ждут, пока он сам подпишет себе смертный приговор. И только вопросы продолжают задавать. Одни и те же. Равнодушно и монотонно.
Он резко тряхнул головой. Я, вместо того, чтобы отвести руки, сильнее сжала пальцы у него на плечах.
— Долго… это продолжалось? — тихо спросила я.
Дамиан сдержанно улыбнулся.
— Недолго. Два раза, где-то по полчаса. Так мне потом сказали. Мне-то казалось, что это длится бесконечно, и боль не пройдёт никогда. На самом деле такие допросы не длятся обычно дольше часа.
Он с шумом выдохнул воздух.
— Ты сознался?
Мне казалось само собой разумеющимся, что ответ будет положительным.
Снова улыбка.
— Если бы я сознался, меня бы сейчас здесь не было. Независимо ни от чего. После таких признаний долго не живут.
— А твои друзья? Те, с кем ты ходил в разведку? Они ничего не могли сделать?
Дамиан откинул голову назад, взглянул на меня снизу вверх.
— А ты умеешь задавать правильные вопросы. Они приходили ко мне. В тюрьму. Вдвоём. Разговор не клеился. Они говорили холодно и натужно. Сначала я думал, это от атмосферы, от того, что мы стоим с двух сторон от решётки. А потом понял, что они мне не верят. Один из них, Джастин, хотя бы пытался сделать вид, будто в наших отношениях всё, как обычно, пусть и не слишком успешно. Он вообще всегда был очень корректен в общении. А вот второй, Нортон… Держался-держался, и, наконец, со злостью спросил, зачем я это сделал. Я даже не сразу понял. Что "это"? Ах, да. Продал государственную тайну. Тогда я не смог сдержать себя в руках. Заорал, чтобы они убирались. А когда они ушли, плакал, как ребёнок. На дыбе не плакал. А тут…
Дамиан зажмурился, скривившись, как от боли. Я поцеловала его в макушку и, обойдя стул сбоку, крепко обняла. Он усадил меня к себе на колени.
— Остановился только тогда, когда понял, что стражник смотрит на меня и ухмыляется. Это возымело правильный эффект. Я понял, что заслужил хороший удар в челюсть. Мужчиной надо оставаться до конца, тем более, что до конца было недолго. Просто так спустить этого стражнику я не мог. Когда он принёс еду, дождался удобного момента и хорошенько приложил его головой о решётку. После этого меня заковали в кандалы. Мне в общем-то было уже всё равно. К тому моменту я получил письмо.
— Какое письмо?
— О расторжении помолвки. Я был помолвлен до этой истории. Свадьба должна была состояться через два месяца. Когда невеста узнала, в чём обвиняется жених, поспешила помолвку разорвать.
— Вот так, пока ты был в тюрьме, когда твоя жизнь висела на волоске, взяла и разорвала помолвку? — переспросила я, не до конца веря собственным словам.
— Вот так.
Дамиан равнодушно повёл плечом.
— Тварь.
Я добавила ещё пару крепких словечек, которые неоднократно произносились в моём присутствии.
— Да нет. — На мою распущенность Дамиан никак не отреагировал, только на содержание сказанного. — Посуди сама, что такое быть невестой изменника? Это довольно опасный статус. Чревато крупными неприятностями. Так что она в сущности правильно поступила.
— Правильно?!
— Вполне. Логично.
Он снова равнодушно пожал плечами.
К демонам такую логику.
— Ты не думай, потом, когда всё закончилось, она приходила ко мне, просила прощения. Объясняла, каялась… Просила всё забыть и начать заново. Но я уже сам послал её к демонам.
— Естественно! — фыркнула я.
Дамиан натужно рассмеялся.
— Естественно? Вот так просто? Я потом все локти себе искусал, а она говорит "естественно"… Но назад всё равно её не принял.
— А разве можно принять назад того, кто предал? — удивилась я. Будем честны сами с собой: мне крупно повезло, что тогда он не женился на этой девушке, но я старалась концентрироваться не на этом. — Даже если она чего-то боялась. Она же знала, что ты получишь это письмо, сидя в камере. Тогда, когда тебе больше всего на свете была нужна поддержка. Ты же мог сломаться после такого письма. Это стоило бы тебе жизни. Ты получил его до последнего допроса?