Первый послевоенный год был полон драматических событий. Революционные события, прокатившиеся по всей России, отозвались и на Дальнем Востоке. Во Владивостоке поднимались рабочие, солдаты гарнизона и флотские экипажи. Эти выступления были подавлены с особой жестокостью.
Однако все события обходили Сидеми стороной, — у Янковских не было врагов среди простого народа. Жизнь на полуострове входила в мирное русло, ждали домой Анну. Она сообщила, что уже демобилизовалась, распрощалась с госпиталем, но хочет съездить с новыми друзьями ненадолго в Крым и скоро будет дома. Как вдруг письма ее оборвались — ни одного. Послали запрос в Москву. Оттуда ответили, что Нюта с компанией молодежи уехала на юг, и пока о ней ничего не слышно. Родители немного успокоились: наверное, Нютка отдыхает после госпиталей, ей не до писем, пусть развлечется!
И вдруг, как гром в ясном небе, — извещение: ваша дочь арестована за антиправительственную деятельность. Сообщили через прокурора, официально, сомнений быть не могло.
Ольга Лукинична никогда не выставляла напоказ своего горя. На людях она не плакала, но заметно поблекла. Все близкие были подавлены, Михаил Иванович ходил молчаливым и задумчивым. Перед глазами все время стояла дочь… Эх, Нютка, Нютка, неужели и ее не минует его участь — тюрьма и каторга?
Он жалел дочь, считал, что политика не женское дело. И все-таки чувствовал, что именно он посеял это зерно: слишком часто говорил при ней о неравенстве и угнетении. Как-то все теперь обернется?..
Но вот проскользнула мимо носа начальства второпях нацарапанная записка: «Не беспокойтесь, родные папа и мама, я не опозорила вашу семью, не сделала ничего низкого. Видимо, понесу наказание за то, что желала людям добра. Но правда восторжествует и мы снова будем вместе. Во всяком случае знайте, что теперь у меня много надежных друзей, они не оставят в беде. А если вам сообщат, что нужно перевести деньги для „товарища Гали“ и укажут адрес, пожалуйста, пошлите. Они могут очень пригодиться…»
Деньги сумели перевести, и друзья «товарища Гали» сообщили, что они вручены. Кому, зачем, — об этом не говорилось. Михаил Иванович прекрасно знал по опыту, что подследственным писать не разрешается, поэтому терпеливо ждал известий и как умел успокаивал жену. И вдруг…
Дом-форт спал, как всегда, чутко. Прошли времена ночных караулов, но оружие по-прежнему стояло наготове в пирамиде, собаки ночью свободно бродили по двору, и по первому их бреху старшие вскакивали.
Однако в эту ночь случилось необычное. Ухо Ольги Лукиничны уловило дребезжание стекла в окне, а собаки молчали. Стояла теплая ночь, форточка была открыта. Хозяйка осторожно приблизилась к окну и вдруг услышала со двора шепот:
— Мама, откройте тихонько, это я… Нюта. Только не зажигайте огня. Я буду ждать у двери на кухню…
Ольга Лукинична разбудила мужа. Волнуясь, они открыли дверь черного хода и не сразу узнали дочь. Худая, обтрепанная, в старом, с чужого плеча, платье, коротко остриженная Анна мало напоминала цветущую девушку, три года назад покинувшую дом. Даже голос сильно изменился, стал хрипловатым, чужим. При свете ущербной луны Анна казалась мертвенно бледной.
— Спрячьте меня где-нибудь… Я… убежала из тюрьмы, и меня разыскивают!
Через несколько минут, умывшись и став более похожей на прежнюю Нюту, она жадно пила молоко с хлебом и вполголоса рассказывала подробности последних месяцев. Как они устраивали сходки и распространяли среди рабочих листовки, как ее с друзьями внезапно арестовали. Как переводили из одной тюрьмы в другую, как допрашивали, провоцировали. Следствие затянулось, но вскоре должен был состояться суд. И тут оставшиеся на воле товарищи воспользовались посланными родителями деньгами и подкупили стражу. Ушло сразу несколько арестантов. Она в чужой одежде и с подложным паспортом вчера добралась до Владивостока.
Там, на явочной квартире, узнала — ее уже разыскивают. Товарищи советовали поскорее добраться домой и надежно спрятаться. Предупредили, что на Сидеми на днях обязательно будет обыск… Она сразу побежала в корейскую слободку и, к счастью, встретила старых знакомых: Василия Цоя и Иннокентия Магая. Они отнеслись к ней, как к дочери, посадили вечером на шаланду, а после полуночи высадили около Кроличего острова.
Анну накормили, переодели и спрятали, на первых порах в просторном темном подвале дома. На рассвете Михаил Иванович разбудил сыновей и отправился с ними в Озерную падь. На сухой укромной площадке, возле ключика, окруженного густым дубняком, построили балаган, соорудили узкие нары. К балагану подходили только кружным путем, не оставляя никаких следов.
Вернувшись, отец взял свечу и спустился в подвал. Там было темно, но не сыро. Анна, съежившись, лежала в своем углу, на матрасе, укрывшись старым одеялом. Он подумал, что дочь спит, и хотел уйти, но она порывисто села. Михаил Иванович прилепил к выступу фундамента свечу, нашел пустой ящик и сел.
— Слушай, мы в Озерной построили для тебя балаган. Сейчас ребята отнесут матрас и одеяло, посуду, еду. Потом мама принесет сюда свое платье и чепец. До вечера здесь оставаться опасно, поэтому ты переоденешься в мамино и пойдешь на кладбище, вроде отнести цветы Платону и Сереже: часто туда ходит. Оттуда братья проводят тебя в убежище. Будем по очереди навещать, но и там долго жить опасно. Нужно придумать что-то более надежное.
— Папа, теперь, когда я рядом с вами, мне уже не страшно. Я выполню, что вы скажете, но хочу, чтобы вы знали обо мне все!
— Спасибо за доверие. Вечером я приду к тебе в лес и ты не торопясь мне расскажешь. А пока нам не следует рисковать, — сама сказала, что с часу на час могут нагрянуть ищейки.
Вскоре в темном чепце, кофте и длинной юбке, ссутулившись и сразу сделавшейся похожей на мать, Нюта с букетом цветов просеменила на кладбище, откуда братья проводили ее в зеленый вигвам. Таким образом, ни один посторонний не был посвящен в эту тайну, все следы заметены и все на хуторе сохранило свой обычный вид.
После обеда во двор трусцой въехал один из бывших пастухов, а позднее член дружины Нэнуни, Василий Цой. Михаил Иванович встретил его на крыльце, протянул руку.
— Здравствуй, Микау Иваныч, пойдем куда-нибудь в отдельную комнату. Надо тихо говорить, чтобы никто не слышал.
Михаил Иванович проводил гостя в спальню, усадил на стул.
— Говори, Василий, здесь никто не услышит.
— Аню крепко спрятали?
— Крепко-то крепко, но надо что-то придумывать.
— Вы и бабушка Ольга Лукинична нам всегда помогали, теперь мы, корейцы, будем выручать. Мы Аня совсем маленька девочка знали, потом она наши дети учила. Наши все знают, Аня бедным людям помогала, поэтому полиция ее не любит. Хотят в тюрьму посадить. Это нельзя. Наши старики ночью долго, долго думали. Придумали так: надо в Японию бегать! Там Аня училась, языки понимает, знакомых людей много. Несколько лет там жить можно.