Причиной этому послужило, как мне рассказывали, данное им добро на выезд за границу жителю Армении, оказавшемуся невозвращенцем. Георгия Арташесовича якобы сознательно подставили под удар подчиненные, доложив ему недостаточно проверенные материалы.
Прошло много лет с того времени, Георгий Арташесович давно ушел из жизни, а мне в деталях помнится день 31 мая 1972 года. Я приехал в Ереван проститься с армянскими коллегами в связи с предстоящим отъездом к новому месту службы в Группу советских войск в Германии. В первой половине дня мы с Георгием Арташесовичем посетили второго секретаря ЦК компартии Армении Тер-Газарянца, курировавшего органы безопасности. С этим умным, интересным и интеллигентным человеком я периодически встречался, бывая в Ереване.
Во время нашей беседы раздался телефонный звонок, и, как я понял, секретарю ЦК доложили о подготовке к футбольному матчу между командами «Ара-рат» и тбилисским «Динамо», предстоящему в этот день. Тер-Газарянц напомнил звонившему о необходимости проявления гостеприимства и уважения к «динамовцам», создания обстановки, исключающей какие-либо нарушения общественного порядка.
Футбольные фанаты почти всегда несут в себе потенциал малоприятных сюрпризов. В те годы встречи армянских и грузинских футболистов нередко выходили за рамки спортивных состязаний и обретали окраску национальных антагонизмов. Поэтому забота и волнения Тер-Газарянца выглядели вполне объяснимыми.
Положив трубку, Тер-Газарянц обратился ко мне:
— Борис Васильевич, мы приглашаем вас на футбол. Вы за кого будете болеть, наверное, за тбилисское «Динамо»?
— За хороший, красивый футбол. Кстати говоря, уверен в сегодняшней победе «Арарата», — ответил я.
Футбольное состязание на стадионе «Раздан» прошло по-боевому, но страсти болельщиков выше критической нормы не накалились. «Арарат» выиграл со счетом 2:0, чему мои армянские друзья были безмерно рады.
Вечером в гостинице «Армения» за рюмкой ароматного армянского коньяка Бадамянц и Тер-Газарянц тепло меня проводили, подарив на память замечательную чеканку с выбитым на металле изображением величественной женщины, олицетворяющей собой Армению…
О руководителях Комитета госбезопасности Азербайджана Семене Кузьмиче Цвигуне и сменившем его на этой должности Гейдаре Алиевиче Алиеве расскажу на следующих страницах воспоминаний.
В 1970 и 1971 годах республики Закавказья пышно и шумно отметили 50-летие установления советской власти. По утвердившейся партийной традиции, в столицах республик состоялись торжественные заседания и приемы, в Тбилиси прошел военный парад. В праздновании участвовали многочисленные гости: все первые лица союзных республик, представители Москвы, комсомола, профсоюзов и армии. Конечно, самым важным гостем на торжествах в Баку, Ереване и Тбилиси стал Леонид Ильич Брежнев.
50-летие советской власти в Армении отмечалось осенью 1970 года. Зная об отсутствии у Брежнева намерения посетить войска 7-й армии, я в Ереван не собирался. Планы пришлось изменить после звонка из Москвы зампреда КГБ, давшего указание выехать в Ереван и принять участие в обеспечении безопасности генсека в части, касающейся войск.
В Ереван я прибыл поздно вечером, уже в разгар торжеств. Заслушал доклад начальника особого отдела армии и встретился с руководством КГБ Армении. У меня сложилось мнение, что план обеспечения безопасности Брежнева и самих торжеств реализуется без срывов.
Воспользовавшись приглашением коллег из КГБ, посетил юбилейное собрание, проходившее в театре оперы и балета. Во время праздничных поздравлений в театре один из выступавших, местный армянин, служивший в Отечественную войну в политотделе 18-й армии, подарил генсеку листовку, написанную Брежневым еще в ту боевую пору. Леонид Ильич, растроганный до глубины души, долго обнимал и целовал бывшего товарища-фронтовика и в конце концов разрыдался. Сентиментальная сцена глубоко растрогала всех, сидящих в зале, среагировавших на нее продолжительными аплодисментами.
На следующий день утром меня разбудил в гостинице телефонный звонок. Начальник особого отдела армии сообщил, что с самолетом генсека произошла неприятность, и просил срочно прибыть в аэропорт.
Что же выяснилось на месте? Личный самолет Брежнева военные взяли под охрану. Выставили пост. В 50–60 метрах от самолета, за ограждением аэродрома, организовали в штабном автобусе караульное помещение. Начальник караула, младший офицер, перезаряжая в автобусе пистолет, произвел случайный выстрел. Пуля пробила стекло окна и ушла в сторону самолета. Стоявший на посту солдат заявил, что он слышал слабый щелчок и считает его ударом пули об обшивку самолета.
Закрутилось разбирательство. Надо отдать должное командиру экипажа самолета и сотрудникам охраны Брежнева. Они оказались разумными и спокойными людьми, не склонными делать из мухи слона. Договорились до завершения расследования шума не поднимать и о случившемся никому не докладывать.
Приглашенные специалисты по баллистике сделали заключение, что пуля, пробив двойное стекло окна автобуса, потеряла убойную силу и до самолета не долетела. Однако поиски пули на земле положительных результатов не дали.
В это время командир самолета вместе с экипажем буквально сантиметр за сантиметром обследовал обшивку огромного Ил-62. Возможную пробоину не нашли. И все же решили подстраховаться. Поднять самолет в воздух и проверить герметизацию. Ил-62 взлетел, пошел на Ставрополь, затем развернулся на Баку и возвратился в Ереван, вылив по трассе полета запасы горючего. Наши опасения отпали. Герметизация самолета нарушена не была.
Офицера, руководившего караулом у самолета, убрали и дисциплинарно наказали. Охрана Брежнева посчитала выстрел глупой случайностью. Уверен, что о случившемся ни генсеку, никому другому не докладывалось.
* * *
Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота практиковало периодическое направление на «стажировку» в армию и на флот известных писателей и поэтов, желая приобщить их к армейской тематике.
В 1965 году такую творческую командировку в Закавказский военный округ Главпур организовал Евгению Евтушенко. Естественно, поэт военной формы не носил, в строю не находился, жил в тбилисской гостинице и ездил по воинским частям, знакомясь с жизнью и бытом военнослужащих, выбирая тематику для будущих произведений.
Зарубежные корреспонденты, «пронюхав» о поездке Евтушенко на Кавказ, подняли в прессе антисоветскую шумиху, утверждая о ссылке непокорного поэта, подобно Лермонтову, в кавказскую армию.
Москва порекомендовала мне предупредить политорганы и редактора окружной газеты о нецелесообразности предоставления поэту широкой аудитории и полос газет. Мое руководство не исключало и возможности местных провокаций в отношении Евтушенко в связи с его резкостями в адрес Сталина, допущенными в стихах.
Содержание разговора с Москвой я передал члену военного совета округа генералу Степченко и посетил с этой же целью редактора военной окружной газеты «Ленинское знамя». В кабинете редактора столкнулся, как говорят, лицом к лицу с Евгением Евтушенко. Я увидел перед собой высокого, худого и несколько сутулого человека, знакомого по фотографиям в газетах.
В один из дней в тбилисском Доме офицеров состоялся творческий вечер Евтушенко. Присутствовал на нем и я. Поэт рассказал о себе и своих замыслах, о впечатлениях от пребывания в войсках, прочел стихи и ответил на вопросы. Никаких идеологических «завихрений» со стороны