Читать интересную книгу Лорд и егерь - Зиновий Зиник

«Эдмунд сбежал. В лес. Четверть часа назад». Гулкий голос доктора Генони и стук его башмаков переходил из холла по лестнице наверх, в спальни. От неожиданного известия — комната за комнатой — пробуждался весь дом. Неутомимый доктор отдавал распоряжения прислуге и гостям одновременно. «Надо приступать к охоте немедля. Одевайтесь», — тряс за плечо дремлющих участников охотничьей драмы доктор Генони. Внизу их уже ждал полный маскарадный набор: охотничьи картузы и куртки, сапоги с отворотами и ягдташи.

Увлажненный после грозового ливня, как будто после долгих ночных рыданий, лес встречал их с неуловимым, как переход на интонационное «ты» в английском языке, радостным шебуршанием в ожидании запоздавших гостей. За променадами дубов и вязов, в чащобе из орешника и остролиста, вереска и дрока, в зарослях ежевики и гроздьях шелковицы шла неустанная возня, хлопотливая перестрелка птичьих трелей и писк всякой другой живности, для которой еще долго не подыщется перевода, где все называется по-другому и потому-безымянно. На обочине тропы, как разодетый в ливрею лакей, перед ними вырос лиловый куст запоздалых, перепутавших времена года рододендронов, преграждавший выход на поляну, уходящую вниз косогором к противоположной части леса, откуда и должны были вылететь фазаны, напуганные битерами-загонщиками. Сорокопятов с Дианой Майерс, Голомштоком, Лиз Уинтер и Буковским на одном конце, Браверман с Верой Чалидзе, Глузбергом и Машей Слоним на другом конце цепочки, с Куперником, Бернардом и Миерсом, Пятигорским и Мэри-Луизой в центре, двигались вереницей к поляне на вершине косогора, сжимая кольцо под руководством Чарли — он позабыл и про свою катаракту, и про две мировых войны, про свою подагру и мозоли: перебегая от одного своего подопечного к другому по всей цепочке загонщиков, он подстегивал каждого окриком, помогал выбивать колотушками и погремушками, похлестыванием и посвистом из-под каждого куста ленивых отъевшихся фазанов. Однако вся энергия загонщиков уходила на то, чтобы самим не упасть, не споткнуться, зацепившись за корень, путаясь в зарослях папоротника и стеблях вьюнов. На щеке Куперника уже алел след хлестнувшей по лицу ветки, Мэри-Луиза до крови оцарапала себе локоть, а Сорокопятов с Браверманом продолжали собачиться по поводу правильности направления. Теоретически они должны были сжимать кольцо вокруг фазанов, засевших в этом леске, в надежде, что они, в свою очередь, спугнут Эдмунда, прячущегося в зарослях. Фазаны с Эдмундом оказались бы в конце концов вытесненными к опушке на косогоре — под охотничьи дула.

Там распоряжался доктор Генони. Он расставил Сильву, Феликса и Виктора по краю опушки полукругом, вбил рядом с каждым его номер (Карваланов, конечно же, под первым номером) и приготовился выполнять роль оруженосца, меняя и перезаряжая ружья. Оставалось выжидать. Сами крики загонщиков внизу лишь подчеркивали магическую тишину, завороженность этого места, где все на мгновение предстало как застывшее движение: свет метался в прогалинах между круговертью листвы в верхах и зарослями папоротника внизу. Шелковистая, очнувшаяся после зноя трава как рыбья чешуя изворачивалась под налетами ветерка и хороводом теней от облаков, убегающих за лиственные кроны, как будто облака смущались голого неба, а деревья, в свою очередь, смущенно бормотали, сами не решаясь вступить в танец ветра с тенями в магическом полукруге опушки. Карваланов пытался вспомнить, не на этой ли полянке он столкнулся с егерем — страшилищем этих мест. Ощущение, что это однажды уже было, усилилось собачьим лаем. Карваланов застыл, вглядываясь вниз, откуда доносились окрики загонщиков и гортанный клекот непуганых фазанов.

И тут они его увидели. Гигантского роста, одно плечо слегка вперед, главный герой драмы шел напролом сквозь заросшую просеку, навстречу ясно осознанной цели. В руках у него была ветка орешника. Он размахивал ей, как дирижер гигантского невидимого оркестра — вверх и вниз и влево и вправо, а потом по диагонали — нет, как фанатик-мусульманин. В акте самобичевания. С каждым шагом, с каждым ударом прута по окрестным кустам из его горла вырывался хриплый оклик, и всякий раз из зарослей, как будто из рукава фокусника, вылетал напуганный фазан. И с каждым шагом роилось их число в воздухе. Ему было жарко — тем зноем, что еще вчера выжигал траву, а сейчас пылал у висков. Он отбросил в сторону шелковый шарф. Вслед за ним в кусты полетела бабочка и бархатная жилетка. Сползла с плеч шелковая рубашка. Он уже шел голый до пояса, в бриджах. Спешивший за ним Куперник во главе толпы загонщиков чуть не упал, споткнувшись сначала об один из его башмаков, а через несколько метров о другой. А Мэри-Луиза, потеряв всех из виду, наткнулась на его белые трусы, свисавшие с ветки. Она выбралась на поляну, размахивая этими белыми трусами, как будто призывая к перемирию.

Сверху Карваланову было видно, как ей в ответ на горчичном поле слева, где чернел дальний лес, панически замахало рукавом чучело. И сам Карваланов ощутил себя чучелом в своем охотничьем маскараде: в его лакированных сапогах вишневой кожи отражались и белые облака, и голое тело Эдмунда, вышагивающее вверх по косогору, и взлетевшие в воздух черные гроздья фазанов. Охотничий картуз с козырьком в обе стороны делал его похожим на двуликого Януса, но всякий намек на прозорливость, на двойственность и кругозор видения исчез из его взора. Он не мог оторвать взгляда от гипнотизирующей голизны Эдмундова тела. Его бородка под князя Мышкина развевалась на ветру. Он улыбался и размахивал зеленой ветвью в такт неслышному барабанному бою. В такт тем же маршевым мотивам раскачивались с каждым шагом и его гениталии. Нелепость совершенно неприкрытой голизны на фоне развесистых лесных одежд и заросшей поляны была настолько разительна, что именно это, а не взметнувшееся над головой Эдмунда облако фазанов заставило Карваланова вздернуть к плечу двустволку.

В этот момент Феликс, совершенно забыв о своей роли в этой психодраме, забыв, что заряды в стволах холостые, поверил на мгновение в мстительные намерения друга. Он бросился к Карваланову, успев ухватиться за ствол ружья и отвести его вниз в момент выстрела. Эдмунд остановился, застыл и стал медленно опускаться на колени с протянутой в молитвенном жесте рукой с зеленой веткой. Игнорируя церемониал охоты, все участники бросились к завалившемуся на спину Эдмунду, окружая его кольцом. Доктор Генони, приблизившись, заставил стоящих расступиться типично авторитарным взмахом руки и, привстав на одно колено, принялся выстукивать и выслушивать распростертое на траве тело. Капельки пота выступили на его шишковатом лбу, когда он стал сверять пульс по карманным часам на цепочке.

«Кто бы мог подумать», — забормотал он в явном замешательстве: «кто бы мог подумать, что у него окажется такое слабое сердце? Я совершенно не учел слабого сердца!»

* * *

«Мой расчет был в лучших традициях шоковой терапии: Виктор был в охотничьем костюме отца лорда Эдварда, а Эдмунд — на месте своего отца-егеря, убитого по его вине во время фазаньей охоты в детстве, не так ли? Следите за ходом мысли? Не запутались?» — спросил доктор Генони, стараясь уклониться от взгляда присутствующих, вперившихся в него в состоянии шока и замешательства. В его голосе чувствовалась неуверенность: он старался убедить себя в не меньшей степени, чем всех остальных. «Палач становится на место жертвы, становясь, таким образом, жертвой самого себя. Вместе с искуплением вины через наказание возвращается рассудок. Элементарно, не так ли». Судя по его скороговорке и капелькам пота на лбу, даже доктор Генони не мог скрыть собственного шока, замешательства и даже страха. Он ни в чем не был уверен и отказывался ставить какой-либо психиатрический диагноз, пока Эдмунд не придет в сознание. Учитывая, что тяжелейший психический шок от холостого выстрела спровоцировал тяжелейший инфаркт, полное восстановление сознания, по его прогнозам, займет несколько недель. Доктор Генони сопровождал свои объяснения профессорскими похлопываниями по плечу, покачиванием головы и хватанием за пуговицу собеседника: взяв каждого поочередно под локоть, он постепенно выдворил всех из огромной комнаты на втором этаже особняка-клиники, где у окна уложили Эдмунда. Вокруг него суетились со шприцами и кислородными трубками медсестры. Несмотря на царившую в поместье неразбериху, доктор Генони позаботился о том, чтобы все, кроме Сильвы, Феликса и Виктора, были отправлены в Лондон на такси, на забыв предварительно напоить всех гостей чаем с бутербродами (к бутербродам, нужно сказать, никто не притронулся). Генони сорвался лишь тогда, когда предложил каждому из участников фазаньей охоты по паре фазанов в дорогу, как это полагалось по охотничьему ритуалу — в последний момент вспомнив, что охота была сплошной фикцией.