Характерный факт – стоило даже на время замедлить свою активность, как работать становилось труднее. Басмачи четко следили за нашей активностью и искали случая единым махом уничтожить нас.
Особую опасность представляла «Дорога жизни» из кандагарского аэропорта в город Кандагар. Во многих местах дорога была разбита гусеницами танков, изрыта воронками от снарядов и бомб. Здесь проходили ожесточенные бои, дорогу так и не отремонтировали, и автомашины на участке до одного километра двигались очень медленно, со скоростью верблюжьей упряжки. Вовнутрь автомашины постоянно кто-то заглядывал, что-то искали или кого-то высматривали. Это переодетые в нищенскую одежду басмачи. Они выискивали очередную жертву своего террора, как правило, высокопоставленных чиновников кандагарской администрации или офицеров бригады Шатина, приставали с вопросами к водителю, просили милостыню, отвлекали водителя своими вопросами, пытаясь понять, кто едет в автомашине, чтобы «подстрелить» важную птицу и свести таким образом риск до минимума, получив хорошее вознаграждение.
Всякий раз, когда удавалось проскочить опасный участок на «Дороге жизни», раздавался вздох облегчения: «Слава богу, проскочили!» Но кто-то из разведчиков напоминал, еще предстоит возвращаться по этому же маршруту и рано радоваться, что проскочили.
В городе Кандагаре была встреча с ценным источником информации и напряженность не ослабевала.
Особую тревогу за себя и подчиненных испытывал я, командир группы разведчиков, находясь рядом с водителем. Все внимание подозрительных лиц, заглядывающих в автомашину, было обращено, прежде всего, на меня. Они действительно хотели удостовериться, что в машине, раскрашенной голубками, лебедями и русалками, едет религиозный деятель Кандагара, а не подсадная утка, и не кукла, за которую спрятался русский начальник Генади, как меня звали в Кандагаре.
Чтобы придать правдивый характер тому, кто едет в автомашине, переводчики разведгруппы, Ахмет и Хаким, тщательно готовили меня для образа «муллы», приклеивали бороду, своя лишь только отрастала, на голову накручивали чалму, длина которой достигала до двух метров, одевали национальный афганский халат. Вся процедура «вхождения в образ» занимала до часа времени. Переводчики Хаким и Ахмет были хорошими знатоками обычаев и нравов Афганистана и Средней Азии. Ахмет долгое время был нелегалом в Иране, Саудовской Аравии, а переводчик Хаким готовился в нелегалы в Афганистан, но впоследствии обстановка изменилась и он оказался в оперативной группе Кандагара.
Переводчики все делали со знанием дела, но не знали, как спрятать мои голубые глаза от любопытного взора подозрительных лиц, то и дело заглядывающих в автомашину.
Приклеенная седая борода, неизвестно каким образом оказавшаяся у переводчиков, сильно воняла потом, грязью ее бывшего владельца, мешала не только говорить, но и думать. От дурного запаха, к которому было трудно привыкнуть, постоянно подташнивало, кружилась голова, так и хотелось сорвать ее и выбросить, но переводчики были неумолимы и расхваливали бороду и меня с ней:
– Борода очень к лицу, командир, – говорил Ахмет, – ты в ней – вылитый мулла Кандагара.
Всякий раз перед выездом на встречу в Кандагар, переводчики меня собирали в дорогу со всей тщательностью и усердием. Обряд вхождения «в образ» мне не нравился, но приходилось терпеть. От моей безопасности зависела безопасность переводчиков и водителя Саши Григорьева. Втайне от переводчиков я мыл бороду в горячей воде с мылом, кипятил, полоскал в воде и в уксусном растворе, добиваясь устранения отвратительного запаха от бороды, но тщетно. Борода пахла, словно мстила мне за гибель хозяина этой бороды, грязного басмача, борода которого, по-видимому, была отрезана вместе с головой.
– Аллах, пошли нам удачу в делах праведных! – говорил переводчик Ахмет перед отъездом в Кандагар на встречу с ценным агентом или информатором из числа чиновников местной администрации, работающих с нами на материальной основе. А я мысленно для себя повторял слова последнего русского царя, Николая Второго, обращенные к Родзянко: «Нет такой жертвы, которую я бы не принес на алтарь своей Родины!» Главным для меня в этот тревожный момент жизненного пути были наставления моего деда, Баева Ильи Васильевича: «Важно, не как человек начал свою жизнь, а как он ее намерен закончить!»
Проезжая по Кандагару, я видел страшную разруху, монотонно и последовательно превращавшую красивый и цветущий город в зловещий хлев. Обе стороны – как нападавшие, так и защитники – проявляли жестокость друг к другу и к городу, повторяя библейские страницы прошлого: «и предали закланью все, что в городе, и мужей, и жен, и молодых, и старых, и волков, и овец, и ослов, все истребили мечом».
«Где взять добрых пастырей, чтобы они положили свою жизнь за овец?» – думал я, отправляясь на задание.
Облачившись в одежду религиозного деятеля Афганистана, я смотрел в зеркало и видел там глубокого старца, лет 75–80 и не знал, огорчаться мне или радоваться такому перевоплощению. На меня смотрел из зеркала старец со смеющимися глазами русского человека, словно взятыми напрокат.
– Жизнь учит, глаза наблюдают, уши слушают, – говорил переводчик Ахмет не то мне, не то своему товарищу Хакиму, и от его слов становилось еще тревожнее и неспокойнее на душе.
– Командир, старайся рукой прикрывать свои глаза, – советовал прапорщик Микаладзе, – иначе любой афганец заглянет тебе в лицо и скажет, никакой он не мулла, а переодетый русский. Твои фотографии, по данным агентов, давно розданы басмаческим осведомителям, и они не станут тебя разглядывать в этом маскараде и сразу пристрелят.
– Так что же делать? – спрашивал переводчик Хаким. – Как поменять голубые глаза на черные, серые, карие, как у афганцев? Скажи, Микаладзе, если знаешь, а если не знаешь, лучше молчи – и без тебя на душе кошки скребут.
– Ну, с богом, поехали! – говорил я, усаживаясь в машине на переднее сиденье. Следом за мной занимали места переводчики Ахмет и Хаким, оба в афганских национальных халатах, истинные мусульмане, садились степенно, в азиатском поклоне и со стороны могло показаться, что в «Мусомяки» живут религиозные деятели Кандагара, а не разведчики, от действия которых стоит шум и треск по всему Кандагару.
Водителю Саше Григорьеву переводчики подарили свой халат, и он полностью вписывался в общий настрой религиозных деятелей, проводящих все время в молитвах и в разучивании глав Корана, меньше всего думающих о хлебе насущном, больше о вере. Пример более молодым мусульманам показывал сгорбленный годами седой старец с длинной, ухоженной бородой, передавал свои знания и веру в Бога более молодым своим коллегам, стараясь ничего не забыть, все донести людям и не зарыть свою неуклонную веру и знания в землю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});