Читать интересную книгу Записки санитара морга - Артемий Ульянов

Я сломлен, раздавлен и не способен снова тащить эту кошмарную головоломку сквозь проклятое утро. Готов сам лечь в проклятый ящик, нацепив на себя бирку с любой фамилией, только бы выбраться из этого вязкого помутнения, беспричинного и необъяснимого. Хочется зайтись надрывными слезами, но только мелко вибрирую, с трудом сдерживая нездоровый смех. «Я неадекватен», – ухают в голове тяжелые гудящие мысли. «И все это началось когда? Когда забывать фамилии начал. А когда выдачи только начинались – все было нормально. Не успевали слегка, но без катастроф! Что же произошло? Что?!» Услышав шаги Бумажкина, идущего в холодильник, я вздрогнул, дернув ослабшими ногами. Присмотревшись, понял, что старший санитар совершенно спокоен. И даже как будто чем-то доволен. «Тёмыч, бросай эту бабку», – как ни в чем не бывало сказал он. «На выдаче ящик стоит, и клиент на поддоне. Отдай его по-быстренькому. Последний на сегодня». Молча кивнув, я вышел из холодильника, нетвердо ставя непослушные вибрирующие ноги. «Господи, что происходит?» – снова и снова спрашиваю я у Всевышнего, не надеясь на ответ. Стараясь стряхнуть липкое наваждение, захожу в зону выдачи. И там действительно стоит подъемник, на поддоне которого лежит труп. И пустой гроб на подкате. Пугающая фантасмагория пятится назад, потихоньку отступая перед этой обыденной картиной. Медленно глубоко вздохнув, пытаюсь успокоиться. И вдруг…

Замечаю рубашку, надетую на покойника. Красную, в широкую жирную синюю клетку, в шотландском стиле. «У меня такая же есть», – понимаю я, подходя к телу. Протягивая руку и стаскиваю с головы трупа формалиновую маску, закрывающую лицо…

Сипло вскрикиваю, отшатнувшись. Крепко зажмуриваюсь, не найдя в себе сил поверить в увиденное. Заполошно молюсь, путая обрывки молитвы с жалобными ругательствами. Спустя какое-то время, не то секунды, не то минуты, медленно открываю глаза, боясь опустить взгляд на мертвеца. Собрав последние остатки воли, смотрю на него. И замираю…

На поддоне лежит санитар Антонов. Всматриваясь в свое собственное лицо, застывшее в тисках смерти, понимаю, что должен обслужить собственные похороны, выдав себя безутешной родне. Всего-то надо: быстро пройтись бритвой, убрав редкую щетину, уложить в гроб, закрыть глаза, чуть припудрить, скрыв следы трупных пятен. Причесать слабые мертвые волосы несколькими движениями зубастой расчески. Платок в руки, пристроить на подушку пластмассовую гирлянду из крупных алых цветов, обрамив ею голову. И наконец, церковное покрывало, покрытое словами заупокойной молитвы. Всего несколько минут привычной работы, и я буду готов выкатить себя в траурный зал. Потом открою массивные высокие черные двери и, сделав шаг на крыльцо, громко скажу: «Антонов, заказчик». «Кто подойдет ко мне? Кого я увижу?!» – подумал я, задыхаясь от ужаса. Возможно, я смогу подготовить Артёма Антонова к выдаче. Возможно… Но встретиться лицом к лицу с горем любимых близких людей. Это было выше моих сил.

Судорожно прокашлявшись, я хриплым надтреснутым шепотом позвал Бумажкина. Я всегда так делал, если возникали какие-то серьезные проблемы. Сейчас был именно такой случай. Надо мною склонилась самая серьезная, неразрешимая и масштабная проблема в жизни – собственные похороны. «Во-ва!!!» – что было сил выдавил я, побагровев от напряжения. Но ответа не было…

«Постойте… минуточку, минуточку. Допустим, это и впрямь я», – с содроганием вглядывался я в свое мертвое лицо. «Если это я, Антонов… я же… я же совсем молодой… Как же это я попал к нам в отделение, а?! Двадцатилетнего парня точно отправили бы в судебный морг. Без вариантов! Только в судебку, и никак иначе! Значит… все это бред, какой-то дурной сон! Сон? Сон!!! Я сплю, просто сплю!!!» – мысленно вопил я, умоляя эту догадку быть правдой. «Надо себя ущипнуть. И я проснусь. Нет, лучше с размаху башкой об стену, так будет надежней!» – решил я. И уже собрался исполнить задуманное, сделав шаг к стене. Как вдруг услышал хохот и аплодисменты, обрушившиеся на меня сзади. А когда обернулся, передо мною стояли Бумажкин и Плохотнюк, заливающиеся задорным смехом.

«Ну, молодец, красавец! Сознание не потерял, и даже не обосрался», – смеялись они, хлопая меня по плечу. «Силен, братуха!» – уважительно протянул Борян. «С тебя бутылка и закусь», – сказал он Вовке, довольно потирая руки. «Я ж говорил, что сдюжит! А ты не верил! Мы тут немного поспорили…» – глядя на меня, пояснил он с извиняющимся видом.

Нелепо улыбаясь, я повернулся к поддону. Мертвеца Антонова на нем больше не было. «А этот… где?» – спросил я, через силу выговаривая слова. «Этот? Ты, что ли? Да у тебя внутри, в башке! Это твой страх смерти, он у каждого есть», – ответил Вовка, прикуривая. «Я сплю. Это сон, да?» «Ну, слава богу, допер», – ухмыльнулся старший санитар, выпуская дым из ноздрей. «И мы с Боряном тоже спим. И всем нам троим работа снится. Редкое совпадение. Грех было не воспользоваться, уж прости. Больно любопытно было на твою реакцию глянуть. Да еще Борька со своим спором…» «Уроды вы! – зло произнес я, бессильно присаживаясь на край пустого поддона. И добавил: – Суки!» «А мыто чего? Ты, между прочим, сам виноват», – немного обиженно возразил Плохотнюк. «Я?» – «Конечно! Если бы в твоем подсознании этой истории с собственными похоронами не было, как бы мы тебя разыграли, а? Ну, сам подумай!» «Все, хватит!» – выпалил я. «Дал бы я тебе, Борян, в морду! Но не стану, если скажешь, как проснуться. Понял?» – угрожающе добавил я. «Да ладно тебе, ладно… – примирительно развел тот руками. – Проснуться, говоришь? А ты, Тёмыч, часом, ссать не хочешь ли?» «Хочу вроде», – кивнул я, прислушиваясь к ноющей тяжести внизу живота. «Тогда вставай, а то постель намочишь», – хохотнул Плохиш. И хитро подмигнул.

В следующее мгновение картинка потускнела, с шипением разваливаясь на части. И я открыл глаза, все еще смертельно обиженный на своих напарников.

Вернувшись из туалета, я посмотрел на часы, показывающие половину девятого. Первенцевы со своим покойником до сих пор не появились, а значит, должны быть с минуты на минуту. Похлебав воды из крана, я включил телевизор, стараясь отвлечься от фрагментов жуткого сна, которые настырно лезли в голову. Лишь только я начал перебирать каналы, усевшись у кресле, как раздался протяжный звонок, доносившийся со стороны служебного входа. Буркнув себе под нос «так, вот и они», я пошел открывать дверь.

На пороге стояли двое хорошо одетых мужчин среднего возраста. Один из них держал в руках черный полиэтиленовый пакет. Они были немного похожи друг на друга и выглядели подавленно, что было неудивительно в этой ситуации. «Наверное, сыновья покойного», – решил я, окинув их опытным взглядом. Но ошибся.

– Здравствуйте, – произнес я.

– Здравствуйте, – ответил один из них, крепкий коренастый брюнет с волевым лицом и легкой сединой на висках. – Мы… – как-то неуверенно начал он, шумно сглотнув. Потом кивнул на старенький японский микроавтобус, стоявший у ворот морга, и сказал: – Привезли…

– Первенцев? – уточнил я.

– Да. Мы завтра забирать будем, – сказал другой.

– Я знаю. Сейчас вывезу каталку, а вы машину к крыльцу подгоните пока, – озвучил я порядок действий. – Это вещи?

– Одежда, да, – произнес родственник, тяжело прерывисто вздохнув и протягивая мне пакет. В глазах его блеснули слезы.

Взяв у него одежду, я пошел в зал холодильника за каталкой. Поставив пакет на стол, на котором мы раскладывали вещи постояльцев перед одеванием, я решил сперва глянуть на его содержимое. На всякий случай. Вдруг родственники забыли положить какую-нибудь важную мелочь, вроде носок? Опрокинув пакет, одним движением вытряхнул одежду на поверхность стола, застеленного коричневой медицинской клеенкой.

– Твою мать, – с чувством протянул я, взявшись за голову. – Ну, Бумажкин! Ну, ты… – не став обзывать Вовку, в сердцах сплюнул. И принялся перебирать вещи, в которых Первенцев отправится в последний путь.

Передо мной лежал обычный набор, почти такой же, как и все те, что я день за днем доставал из бесчисленного множества пакетов. Трусы, майка, носки, рубашка, пиджак, брюки, ботинки, мыло, полотенце, одеколон… Почти, почти такой же. И все же он отличался от остальных. Отличался болезненно, тоскливо взывая к состраданию, атрофированному от тысяч казенных похорон, которые несут в себе работу, а не трагедию. Глядя на темно-синий вельветовый пиджак, я отчетливо понимал, что завтра в этих стенах трагедии будет больше, чем работы.

Пиджак как пиджак. Но… Размер. Судя по размеру, тому, кого я одену в него, было лет десять или около того. Штаны, рубашка и ботинки были детскими. И потерянные лица мужчин, говоривших со мною минуту назад, подтверждали неизбежное. Мне предстояло работать с ребенком. А когда все будет готово к похоронам – отдавать его людям, чья жизнь разом рухнула в пропасть такого горя, из которого им не выбраться уже никогда. Оно не отпустит их, делая каждый новый день еще более бессмысленным и гнетущим, чем предыдущий. Невообразимое горе, масштаб которого невозможно представить, не испытав, наполнит завтра двор отделения и траурный зал. Его частичка останется в журнале регистрации трупов, в зале холодильника, на подкате… И будет еще долго напоминать о себе, неожиданно возникая среди обрывков непрошеных воспоминаний.