Энергия Галана поражает его друзей и знакомых.
«Как-то в октябре 1949 года, — рассказывала А. Кривицкая, — Ярослав Александрович позвонил мне и попросил, чтобы я подготовила художественное чтение на один торжественный вечер. Я была больна и сказала, что не могу, к сожалению, исполнить его просьбу.
— Что с вами? — сочувственно спросил Ярослав Александрович.
— Да, наверное, старость уже приходит, — ответила я.
— Нет, нет, нельзя нам теперь ни стареть, ни болеть. Мы не можем себе разрешить этого, потому что у нас полным-полно работы…
В эту минуту мне припомнились слова, которые Ярослав Галан вложил в уста революционера Оскара — героя пьесы „Груз“: „Какое счастье, девушка, бороться за грядущий день и даже погибнуть за него…“»
Так проходили его дни…
12 часов ночи. Галан разбирает почту. Писем много. Галан — член правления Союза советских писателей Украины, член президиума Львовского отделения ССП, он входит в состав редколлегии журналов «Перец» и «Радянський Львив», корреспондент газеты «Радянська Украина» по Львовской области. Много самых разнообразных вопросов нужно решать быстро и оперативно.
Ответив на все письма, Галан садится за машинку. Друзья из газеты «Вильна Украина» просили сделать статью. Работы много, но Галан не отказывается. Ведь с этой газетой связаны самые лучшие дни его жизни — дни, когда исторической осенью 1939 года во Львов вошли части Советской Армии, пришла «вторая молодость». Тогда он вместе с советскими писателями составлял первый номер свободной газеты на родном языке — «Вильна Украина».
Сами собой рождаются уверенные, взволнованные слова: «За эти тридцать лет мы, воспитанные партией Ленина, выросли как народ, выросли как государство. Тень трагического прошлого не ложится больше на наши души. Солнце социализма согревает нам сердца. Народ-труженик золотом хлебов Украины, миллионами тонн угля и стали мостит путь к коммунизму. Зловещему мраку, что окутывает капиталистический мир, мы противопоставляем свет наших дней, свет, который уже тридцать лет неугасимым огнем горит над Советским Отечеством, в этом величие и красота наших будней».
«И снова поднимаясь в атаку…»
Осенью 1948 года вместе с Ярославом Галаном львовские писатели были на приеме у секретаря обкома партии И. С. Грушецкого. Говорили о работе издательства, о писательских нуждах, о творческих командировках, а потом, в конце беседы, И. С. Грушецкий пожурил их за то, что они слабо осваивают темы современности: «Жизнь дает множество острейших сюжетов, а некоторые львовские литераторы проходят мимо них равнодушно и сочиняют баллады на спокойном, отлежавшемся материале». И, как бы подтверждая свою мысль о многообразии острейших сюжетов, которыми снабжает литератора жизнь, Грушецкий рассказал одну историю.
За день до встречи он выезжал проводить собрание в одно из глубинных сел области. Было известно, что село это хорошо выполняет все поставки и вообще является передовым в районе. Во многом оно было обязано этим председателю своего Совета, инициативному человеку, хорошо знающему местные условия, в прошлом участнику движения за воссоединение, коммунисту. За революционную деятельность он был арестован оккупантами в 1941 году, сидел в гитлеровских концлагерях и чудом избежал смерти.
Однако в то же самое время не проходило и месяца, чтобы в этом образцовом, казалось, селе не было националистической вылазки. Судя по всему, в селе засел хитрый и опасный враг, который держит в руках с помощью угроз и террора какую-то часть населения и, не стесняясь в выборе средств, пытается сорвать колхозное строительство.
Зная обо всем этом, секретарь после собрания, за обедом у председателя, повел откровенный разговор о вражеских вылазках в селе. Он прямо сказал, что председатель не может не знать, кто в селе «мутит воду», а зная или хотя бы догадываясь об этом и не принимая решительных мер против преступной деятельности националистического подполья, он зачеркивает тем самым собственное революционное прошлое, свою честь борца за народное дело, а также все те хорошие показатели, каких добилось село.
— Пора кончать с бандитским охвостьем! — так заключил разговор за обеденным столом секретарь.
Председатель сельского Совета некоторое время молчал. Черты его сурового, сразу помрачневшего лица выражали глубокую внутреннюю борьбу. Потом он встал и, тихо сказав: «Одну минуту», — тяжелыми, твердыми шагами вышел в соседнюю комнату.
Сперва там послышались приглушенные голоса, потом чей-то крик и вдруг два пистолетных выстрела! Не успел секретарь обкома сообразить, в чем дело, как открылась дверь и на пороге появился бледный от волнения председатель сельского Совета с пистолетом в руке.
— Я кончил, товарищ секретарь! — сказал он глухо и, подавленный, сразу какой-то обмякший, опустился на скамью.
А когда люди вбежали в соседнюю комнату, то увидели на полу убитой его дочь, заядлую националистку, которая и была организатором всех вражеских вылазок на селе.
Собравшиеся в обкоме писатели не обсуждали тогда, прав или не прав был отец, не выясняли, какое он понес наказание за этот самосуд и каким образом произошло так, что его родная дочь очутилась во вражеском лагере. Они почувствовали в этой глубоко взволновавшей их истории главное: большую, гоголевского размаха тему, услышали в ее подтексте слова старого Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью», — как бы перешедшие в нашу эпоху из далекого прошлого.
Надо полагать, вот эта-то история, рассказанная во Львовском обкоме партии, и послужила отправной точкой для рождения пьесы Ярослава Галана «Любовь на рассвете» — драмы острых социальных страстей и сильных характеров.
Приходится сожалеть, что преждевременная гибель от руки врагов помешала Галану самому завершить работу над пьесой и она попала на сцены театров не в той «кондиции», в какой ее хотел видеть автор.
Лев Николаевич Толстой сказал однажды, что на хорошем сюжете книга всходит, как на дрожжах. История, услышанная Галаном и несколько видоизмененная им впоследствии, полностью может быть отнесена при всем ее трагизме и исключительности именно к числу таких сюжетов. Но для того чтобы будущий зритель поверил в нее, чтобы он сказал, уходя из театра: «Да, так могло быть в жизни», Галану предстояло еще многое продумать.
Он откладывает работу над другой задуманной им пьесой «Граф на скале» — о митрополите Андрее Шептицком и его растлевающем влиянии на галицийскую общественность, и начинает тщательно изучать молодые колхозы, борьбу, происходящую в них. Драматург наращивает на удачно найденный сюжет жизненные наблюдения, подыскивает такие детали, которые усилили бы правдивость основной сценической ситуации. Он уезжает в Закарпатье на отдых, но, вместо того чтобы сидеть в санатории, целыми днями разъезжает по отдаленным селам, беседует с крестьянами, присутствует на первых организационных собраниях новых колхозов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});