Что же касается Конселя, то он, кажется, ни о чем не думал, а только с нетерпением ждал обещанного удовольствия.
В половине шестого первые лучи зари обозначили более четко линию гор на горизонте. Низменный на востоке, остров был гористым на юге. Мы находились теперь в пяти милях от него.
Между островом и нашей шлюпкой море было пустынно. Не видно было ни одного суденышка, ни одного ныряльщика.
Капитан Немо оказался прав: мы прибыли сюда слишком рано.
День наступил о шесть часов утра с той внезапностью, которая свойственна тропическим странам, не знающим ни рассвета, ни предвечерних сумерок. Солнечные лучи прорвались сквозь облачную завесу, заслонявшую горизонт, и дневное светило быстро поднялось на небосвод.
Теперь я отчетливо видел землю и даже отдельные деревья, растущие на берегу.
Шлюпка повернула к острову Манаар, береговая полоса которого закруглялась на юге. Капитан Немо поднялся со скамейки и посмотрел на море.
По его знаку шлюпка стала, и якорь был брошен в воду. Но пришлось вытравить не больше одного метра якорной цепи — так мелка была в этом месте жемчужная отмель.
Отлив тотчас же подхватил шлюпку и потащил назад в открытое море, сколько позволяла якорная цепь.
— Вот мы и приехали, профессор, — сказал капитан Немо. — Видите эту замкнутую бухту? В ней через месяц соберутся сотни промысловых судов, и тысячи смелых ныряльщиков погрузятся в эти воды. Эта бухта очень удобна для ловли жемчуга: она защищена горами от ветров, и в ней никогда не бывает сильного волнения — два обстоятельства, чрезвычайно важных для работы ныряльщиков. Теперь мы наденем скафандры и начнем свою прогулку.
Я ничего не ответил и, не отрывая глаз от этих опасных вод, стал при помощи одного из матросов облачаться в тяжелый скафандр. Капитан Немо и оба мои товарищи также стали надевать скафандры. Оказалось, что никто из матросов «Наутилуса» не будет сопровождать нас в прогулке по дну залива.
Вскоре мы были заключены по самую шею в каучуковую одежду, и на спину нам повесили резервуары с сжатым воздухом. Аппаратов Румкорфа и электрических фонарей в шлюпке не оказалось. Перед тем как надеть металлический шлем па голову, я указал на это капитану Немо.
— Фонари нам не понадобятся, — ответил он. — Мы не будем забираться в глубину, а мелководье совершенно достаточно освещается солнцем. Кроме того, было бы непростительной неосторожностью зажигать электрические фонари в этих водах: их свет мог бы привлечь к нам внимание опасных хищников.
В то время как капитан Немо говорил это, я посмотрел на Неда Ленда и Конселя. Но неразлучные друзья уже напялили на головы металлические шлемы и ничего не могли слышать.
Мне осталось только предложить капитану Немо последний вопрос, — А где же ружья? — спросил я. — Неужели мы пойдем невооруженными?
— Ружья? К чему они нам? — возразил капитан Немо. — Разве горцы ходят когда-нибудь на медведя с ружьем? Кинжал в руке вернее всякой пули. Вот отличное лезвие. Суньте его за пояс и идем.
Я посмотрел на наших спутников. Они были вооружены так же, как и мы, и, кроме того, у Неда Ленда в руках был большой гарпун, который он захватил с собой с «Наутилуса».
Мне ничего не оставалось делать, как продеть голову в тяжелый медный шлем, позволить завинтить его и открыть кран резервуара с сжатым воздухом.
Через минуту матросы спустили нас одного за другим в воду, и на глубине не более полутора метров мы нащупали ногами слой слежавшегося песка.
Капитан Немо сделал нам знак рукой, мы последовали за ним и по отлогому спуску углубились под воду.
Угнетавшие меня предчувствия внезапно рассеялись. Я обрел глубокое спокойствие и весь отдался чудесному зрелищу подводной жизни.
Солнце достаточно ярко освещало дно. Даже мельчайшие предметы были отчетливо видны. После десяти минут ходьбы мы опустились на глубину в пять метров, и дно стало плоским и ровным.
Мы вспугнули несколько стаек рыбок из отряда одноперых, не имеющих другого плавника, кроме хвостового. Я заметил полосатых змееголовов длиной почти в метр с желтовато-серой спиной и таким же брюхом, отличающихся от змееголовов китайских большим размером и более светлой окраской. Далее нам встретилась окрашенная в яркие цвета рыбка-парус, спинной плавник которой напоминает воротничек. Это съедобная рыбка; высушенная и замаринованная, она считается деликатесом у местного населения. Я знаком обратил внимание Конселя на принадлежащую к семейству каранговых рыб ставриду, тело которой покрыто очень мелкой чешуей; сверху ставрида голубовато-серого цвета, снизу — серебристого; длина ее не превышает тридцати сантиметров.
Между тем восходившее солнце все ярче и ярче освещало воду.
Характер дна мало-помалу изменялся.
Мелкий, плотно слежавшийся песок уступил место некоторому подобию шоссейной дороги, словно замощенной круглыми обломками скал, поросших ковром из зоофитов и моллюсков.
Я увидел здесь плацен с неровными тонкими створками раковины, принадлежащих к семейству устричных и водящихся только в Красном море и Индийском океане; оранжевых люцин с круглой раковиной; несколько персидских пурпурниц, снабжавших «Наутилус» прекрасной краской; анатин — съедобных раковин, продающихся на индостанских базарах, и, наконец, окулин, очаровательные веера которых представляют, пожалуй, самое красивое зрелище океанской фауны.
По дну сновали легионы членистоногих, в частности многоколенчатые, с кругловатым телом, заканчивающимся с одной стороны хоботком, а с другой — брюшком с семью парами конечностей; палеостракоз — почти вымершую группу, лишенную предротовых конечностей; гигантских крабов, которых наблюдал и Чарльз Дарвин; природа наделила их огромной силой: они взбираются на прибрежные деревья, срывают с них кокосы, разбивающиеся при падении, и потом раскрывают их своими мощными клешнями. Здесь, в этих ярко освещенных водах, крабы передвигались с удивительной быстротой, в противоположность малабарским крабам едва-едва ползущим между скалами.
Около семи часов утра мы, наконец, добрались до жемчужной отмели, где разбросаны миллионы раковин. Эти драгоценные моллюски прилепляются при помощи выделяемой ими слизистой жидкости к скалам и больше уже не двигаются, в отличие от съедобных ракушек, которые не теряют способности передвигаться.
Жемчужница, в которой образуется жемчуг, представляет собой закругленную раковину с почти одинаковыми, очень толстыми, створками, шероховатыми снаружи.
Некоторые из ракушек были изборождены зеленоватыми полосами, лучами, разбегавшимися во все стороны. Это были молодые ракушки. Другие, старые, возрастом в десять и более лет, были темные, почти черные и доходили до пятнадцати сантиметров в ширину.