Я продолжал скитаться, наблюдал, прислушивался, впитывал в себя все, что удавалось узнать от людей. Я понял, что в мире существуют огромные империи, что люди, его населяющие, живут в разных странах и принадлежат к разным национальностям, что среди них есть самые настоящие бандиты, причем, даже совершив какой-нибудь маленький взрыв, они могут попасть на экраны телевизоров и обрести славу. Человек, под началом которого состоит полсотни человек, становится героем выпусков теленовостей с таким же успехом, как и тот, кто командует миллионами.
Злодеи служили объектами не менее пристального внимания соперничающих между собою наблюдателей, чем жертвы.
Лица Эвалов — Билли Джоэла, Доби и Хайдена — были знакомы всем, ибо тоже часто мелькали на телевизионных экранах. Принадлежали ли убийцы Эстер к какой-либо тайной организации? Много говорили о законспирированном движении за выживание, участники которого скрывались в глуши лесов, прячась за высокими заборами с колючей проволокой, под охраной свирепых псов, ибо не доверяли любой власти.
Разнообразные тайные организации существуют везде. Есть, например, общины христиан-фундаменталистов, члены которых заявляют о приближении Судного дня. И имеют на то более веские, чем прежде, основания.
Возможно, братья Эвалы принадлежали к подобной общине.
Грегори Белкин, отчим Эстер, негромко, но вполне убедительно говорил о заговорах против богобоязненных людей. Невинность Эстер имела символическое значение — ее убийц ждала кара небесная. Террористы, бриллианты, фанатики — эти слова чаще всего звучали, когда на экранах появлялось лицо Эстер и упоминалось ее имя.
Случайно или намеренно, но все сообщения — в печати, по радио или телевизору, в Интернете — были полны тревоги, фатализма, страха перед будущим и при этом казались нелепыми и даже смехотворными.
Как я уже говорил, понять все это мог любой призрак.
Однако я не понимал, почему мне вообще приходится думать о чем-то. Почему я пробудился от глубокого, так похожего — лишь похожего — на смерть сна и очутился в компании Билли Джоэла, Хайдена и Доби, чтобы затем стать свидетелем их ужасного преступления?
Как бы то ни было, но я утратил интерес к бесцельному странствованию, желание просто существовать и ненавидеть.
Теперь я хотел все видеть и постигать, в полной мере использовать возможности своего свободного от плоти бессмертного разума, мощь которого увеличивалась с каждым пробуждением. Ведь всякий раз, возвращаясь во тьму, вместе с приобретенным опытом я уносил с собой новые чувства, становился решительнее и смелее.
Конечно, все это дарил мне очередной повелитель — своими ответами, поступками, приказаниями.
Меня, однако, мучил еще один важный вопрос. Да, я вернулся. Да, я хотел вернуться. Но разве своим поведением в прошлом я не исключил возможность возвращения?
При желании я, пожалуй, готов вспомнить, что именно совершил. Нужно позабыть на время об окружающем мире со всей его роскошью и суетой. Я Азриэль. Азриэль помнит собственные поступки.
Я убил своих повелителей.
При желании я могу рассказать о множестве магов помимо тех, о которых уже поведал. Я, например, до сих пор ощущаю запах кожи, слонов и ароматического масла, окружавший меня в лагере Великих Моголов, вижу мерцание огней за колышущимися шелковыми стенами, перевернутую шахматную доску и раскатившиеся по разноцветному ковру крохотные фигурки из золота и серебра.
Крики людей: «Убей его! Это демон! Отправь его обратно в прах!..»
А вот Багдад. Под самыми окнами домов идет битва. И снова крики: «Обратно в прах! Исчадье ада!..» Замок неподалеку от Праги… Комната с ледяными каменными стенами высоко в Альпах… Более того, я словно вновь слышу слова, произнесенные в Париже, в комнате колдуна, где на оклеенных пестрыми обоями стенах плясали отсветы газовой лампы: «Этот Служитель больше не служит!»
Да, я доказал и себе, и всем им, что способен убивать и порабощать.
Так где же таится тот загадочный коварный разум, который вызвал меня и заставил стать свидетелем столь ужасной демонстрации силы?
Я, может, и хотел бы возненавидеть его за свое возвращение в мир, к жизни и ко всему с нею связанному, но — увы. Я не в силах был забыть ни глаза Эстер, ни сверкающие витрины на Пятой авеню, ни тепло, гревшее подошвы моих ботинок, ни руку обнявшего меня доброго незнакомца.
Я был свободен и полон любопытства. Я вновь оказался на орбите жизни. Я попал в самую гущу странных событий. Однако меня направлял отнюдь не Господь Бог.
Эстер узнала меня, но не она меня вызвала. Неужели кто-то сделал это ради нее, а я потерпел столь трагическую неудачу?
Только спустя две ночи я осознал, что вновь пробудился и парю в воздухе. Кто я — ангел силы или ангел зла? Ответа я не знал.
И вот что предстало моим глазам…
16
Город располагался совсем рядом, он был уже в поле зрения. Под дождем ехала та же машина, что привезла Эстер к месту гибели, туда, где девушку встретили вооруженные ножами Эвалы. В других машинах сидели охранники, внимательно оглядывавшие темные безлюдные дома вокруг.
Процессия выглядела скромно и в то же время величественно.
Сквозь струи дождя я видел сияющие небоскребы улицы, где умерла Эстер. Не менее грандиозный, чем Александрия или Константинополь, Нью-Йорк, эта суровая, полная энергии каменная столица западного мира, сверкал во всем своем блеске. Однако его устремленные ввысь здания, прочные и заостренные кверху, напомнили мне ножи братьев Эвалов.
Человек, сидевший в машине, явно гордился ею, равно как и сопровождавшими его охранниками, и своим добротным шерстяным пальто, и аккуратно подстриженными густыми вьющимися волосами.
Я приблизился, чтобы лучше рассмотреть его сквозь тонированное стекло. Это был Грегори Белкин, отчим Эстер, основатель Храма Божественного разума, человек невероятно богатый, чье состояние превышало даже самые смелые мечты правителей древности. К тому же они не имели возможности летать на волшебных коврах-самолетах.
Что касается машины… Это был совершенно нетипичный «мерседес-бенц»: к небольшому седану безупречно присоединили еще три секции, и сияющий черный автомобиль, словно вырезанный из обсидиана и отполированный вручную, стал в два раза длиннее обычного.
Машина проехала несколько кварталов, и шофер, беспрекословно повинуясь жесту Грегори Белкина, остановил ее.
Исполненный гордости священник — а быть может, пророк, или бог знает, кем еще мнил себя этот человек, — не прибегая ни к чьей помощи, вышел на ярко освещенный тротуар, будто хотел, чтобы в сиянии уличных фонарей все увидели его моложавое, гладко выбритое лицо и прекрасные вьющиеся волосы, коротко, как у римских легионеров, подстриженные на затылке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});