Читать интересную книгу Санин - Михаил Арцыбашев

Безобразным сном представлялось ей их случайное сближение и еще безобразнее следующий день. Все, что говорил ей Санин и во что инстинктивно она поверила, показалось ей гнусностью и собственным падением в такую пропасть, из которой уже не будет возврата. Когда Санин подошел к ней, она взглянула на него глазами, полными отвращения и испуга, и сейчас же отвернулась.

Мимолетное ощущение ее холодных пальцев в руке, поданной для крепкого дружеского пожатия, передало Санину все, что она теперь чувствовала и думала, и он сам почувствовал себя уже навсегда чужим ей. Он скривил губы, подумал и отошел к Иванову, который раздумчиво плелся позади всех, уныло свесив свои желтые прямые волосы.

- Вон как Петр Ильич старается! - задумчиво сказал Санин.

Далеко впереди, за колыхающейся крышкой гроба, высоко забирали похоронные печальные голоса, и октава Петра Ильича ясно и грустно дрожала и тянулась в воздухе.

- Удивительное дело, - заговорил Иванов, - ведь слякоть был человек, а... вишь ты что!

- Я думаю, друг, - ответил Санин, - что он за три секунды до выстрела не знал, что застрелится... Как жил, так и умер.

- Такое дело!.. Значит, все-таки точку свою нашел человек! - непонятно сказал Иванов и вдруг встряхнул своими желтыми волосами и повеселел, очевидно, поймав что-то, что одному ему было понятно и его одного могло успокоить.

На кладбище была уже совсем осень, и деревья казались осыпанными золотым и красным дождем. Только трава местами зеленела под слоем листьев, а на дорожках ветер смел их густою массой, и казалось, что по всему кладбищу текут желтые ручейки. Белели кресты, мягко чернели и серели мраморные памятники и золотились решетки, а между безмолвных могил чудилось чье-то невидимое, но грустное присутствие, точно только что, перед приходом возмутивших покой людей, кто-то печальный ходил по дорожкам, сидел на могилах и грустил без слез и надежды.

Черная земля приняла Юрия и зарылась, а над ямой еще долго толпились люди, с жутким вопрошающим любопытством заглядывая в черную тьму своей участи и распевая жалобные песни.

В тот страшный момент, когда не стало видно крышки гроба и между живыми и мертвым навсегда легла вечная земля, Карсавина громко зарыдала, и высокий женский голос в рыдании поднялся над тихим кладбищем и замолчавшими в тайной грусти и тревоге людьми.

Она уже не думала о том, что люди узнают ее тайну. И все догадались о ней, но так был очевиден ужас смерти, навсегда оборвавшей связь между плачущей прекрасной молодой женщиной, хотевшей отдать ему всю жизнь, всю молодость и красоту, и мертвецом, ушедшим в землю, что никто черной мыслью не оскорбил раскрытой души женской, и только ниже наклонились головы в бессознательном уважении и жалости.

Карсавину увели, и рыдания ее, переходя в тихий и безнадежный плач, затихли где-то вдали. Над ямой вырос продолговатый земляной бугор, зловеще напоминавший скрытое им человеческое тело, и сверху стали быстро и ровно укладывать зеленую ель.

Тогда засуетился Шафров.

- Господа, надо бы речь!.. Господа, что ж так? - деловито и вместе с тем жалобно говорил он то тому, то другому.

- Санина попросите, - ехидно предложил Иванов.

Шафров удивленно взглянул на него, но лицо Иванова было невозмутимо, и он поверил.

- Санин, Санин... где Санин, господа? - заторопился он, всматриваясь близорукими глазами. А!.. Владимир Петрович... скажите вы несколько слов... что ж так!

- Сами скажите, - сумрачно ответил Санин, прислушиваясь к замолкшему голосу Карсавиной.

Этот высокий, богатый и в рыдании, голос все еще чудился ему в воздухе.

- Если бы я мог сказать, то, конечно бы, сказал... Ведь это был, в сущности говоря, за-ме-чательный человек!.. Ну, пожалуйста... два слова!

Санин в упор посмотрел на него и с досадой сказал:

- Что тут говорить?.. Одним дураком на свете меньше стало, вот и все!

Резкий громкий голос его прозвучал с неожиданной силой и отчетливостью. И сначала все как будто застыли, но в ту же секунду, когда многие еще не успели решить, услышать им или нет, Дубова рвущимся голосом крикнула:

- Это подло!

- Почему? - вздернув плечами, спросил Санин.

Дубова хотела что-то крикнуть и потрясти рукой, но ее окружили какие-то барышни. Все зашевелились, задвигались. Раздались несмелые, но возмущенные голоса, замелькали красные возбужденные лица и, как будто ветер пахнул в кучу сухих листьев, толпа быстро метнулась прочь. Шафров куда-то побежал, потом вернулся. В отдельной кучке возмущенно размахивал руками Рязанцев.

Санин невнимательно посмотрел в чье-то негодующее лицо в очках, зачем-то очутившееся у него под носом, но совершенно безмолвное, и повернулся к Иванову.

Иванов смотрел неопределенно. Натравливая Шафрова на Санина, он отчасти предчувствовал какой-нибудь инцидент, но не то, что произошло. С одной стороны, вся эта история восхитила его своей резкостью, с другой стороны, чего-то стало жутко и неприятно. Он не знал, что сказать, и неопределенно смотрел поверх крестов, в далекое поле.

- Дурачье, - с искренней тоской сказал Санин.

Тогда Иванов устыдился, что мог колебаться над чем бы то ни было, и, притворяясь невозмутимым, поставил сзади себя палку, оперся на нее и сказал:

- Черт с ними. Пойдем отсель!

- Что ж, пойдем...

Они прошли мимо враждебно смотревшего на них Рязанцева и кучки бывших с ним и пошли к выходу. Но еще издали Санин заметил группу малознакомой ему молодежи, столпившейся, как бараны, головами внутрь. В центре Шафров суетливо размахивал руками и говорил, но при виде Санина замолчал. Все лица повернулись к нему и на всех было странное выражение: смеси благородного возмущения, робости и любопытства.

- Это против тебя злоумышление! - сказал Иванов.

Санин вдруг нахмурился, и Иванов даже удивился, увидев выражение его лица. А когда из группы студентов и девиц, не то с испуганными, не то с восхищенными розовыми личиками, выделился Шафров и весь красный, как бурак, щуря близорукие глаза, направился к Санину, тот остановился в таком повороте, точно хотел ударить первого попавшегося.

Шафров, должно быть, подумал именно так, потому что остановился дальше, чем нужно, и побледнел. Студенты и барышни, точно маленькое стадо за козлом, столпились за ним.

- Чего вам еще? - негромко спросил Санин.

- Нам ничего... - смешавшись, ответил Шафров, - но мы хотели от всей группы товарищей выразить вам свое порицание и...

- Очень мне нужно ваше порицание! - сквозь зубы и с недобрым выражением возразил Санин, - вы меня просили, чтобы я сказал что-нибудь о покойном Сварожиче, а когда я сказал то, что думал, вы выражаете мне свое негодование?.. Ладно!.. Если бы вы не были глупыми и сентиментальными мальчишками, я бы сказал вам, что я прав, и Сварожич действительно жил глупо, мучил себя по пустякам и умер дурацкой смертью, но вы... а вы мне просто надоели своей тупостью и глупостью, и подите вы все к черту! Трогаю я вас?.. Марш!..

И Санин пошел прямо, разрезав заслонивших ему дорогу.

- Вы не толкайтесь, пожалуйста! - тоненьким голосом, в котором было что-то петушиное, запротестовал Шафров, красный до слез.

- Это безобразие! - начал кто-то, но не кончил.

Санин и Иванов вышли на улицу и довольно долго молчали.

- Ты ж чего людей пужаешь! - заговорил Иванов, - зловредный ты человек опосля этого!

- Если бы тебе всю жизнь так упорно лезли под ноги эти вольнолюбивые молодые люди, - серьезно ответил Санин, - так ты бы и не так их пугнул!.. А впрочем, черт с ними!

- Ну, не плачь, друг! - не то серьезно, не то шутя возразил Иванов, знаешь что... Пойдем-ка мы купим пивка и помянем раба божия Юрия! А?..

- Что ж, пожалуй! - равнодушно ответил Санин.

- Пока приедем, все разойдутся, - оживленно заговорил Иванов, - мы у него на могилке и выпьем... И покойничку почет, и нам удовольствие!

- Так.

Когда они вернулись на кладбище, там уже никого не было. Кресты и памятники стояли точно в ожидании, неподвижно придавив желтеющую землю. Ни одного живого существа не было видно и слышно и только, шурша опавшей листвой, проползла через дорожку скользкая черная змея.

- Ишь ты, гадина! - вздрогнув, заметил Иванов.

У свежей могилы Юрия, на которой пахло взрытой холодной землей, гнилью старых гробов и зеленой елкой, они вывалили на траву груду тяжелых пивных бутылок.

XLV

- А знаешь, что... - сказал Санин, когда через час или два они вышли на темную сумеречную улицу.

- Что?

- Проводи меня на вокзал, да и поеду я отсюда. Иванов остановился.

- Чего ради?

- Скучно мне тут!..

- Испужался, что ли?

- Чего? Хочется уехать, и все тут.

- Зачем?

- Друг, не задавай глупых вопросов! Хочется, только и всего... Пока людей не знаешь, все кажется, что они дадут что-нибудь... Были тут интересные люди... Карсавина казалась новой, Семенов умирал, Лида как будто могла пойти необычной дорогой... А теперь скучно. Надоели все. Или тебе этого недостаточно? Понимаешь, я вытерпел этих людей, сколько мог терпеть... больше не могу.