32
Бертье одиноко стоял на веранде. Он смотрел, как экипаж скрывается за поворотом. Еще мгновение — и она навсегда исчезнет из его жизни.
Как легко Виола согласилась. Без колебаний, без вопросов. Видимо, заранее все обдумав, она сама пришла к тому же решению. Он вряд ли сумеет удерживать себя в рамках дозволенного.
Нет, в любом случае хорошо, что она уехала. Она слишком уязвима. Люди, которые его ищут, могут оказаться в его доме. И она станет платой за его месть.
Но каким образом они смогли его вычислить? Кто они?
В городе ей казалась разумной эта мысль. Она понимала, что не сможет покинуть эти места, и решение вернуться оправдывалось целым потоком убедительных доводов. О долге жены и о чем-то еще… Но теперь, когда мимо летели знакомые деревушки и холмы, она уже не находила оправдания. Это было прямое неповиновение мужу, отказ выполнить его четко высказанное пожелание.
Управляющий Зореску, казалось, с удовольствием выполнил ее приказание повернуть карету.
— Очень хорошо, что вы решили остаться здесь. Хозяин не станет очень сердиться. Размолвки между молодоженами заканчиваются всегда бурными примирениями, а любовь разгорается еще жарче. Вот увидите, — он заговорщицки подмигнул ей и велел кучеру ехать не очень быстро.
Виола и сама не очень торопилась вернуться в усадьбу. Она вовсе не разделяла уверенности управляющего, что Мишель обрадуется, увидев ее вновь. Но хотя лошади бежали, не утомляясь, ворота усадьбы слишком быстро появились перед каретой.
Слегка приподняв край юбки, девушка стала медленно подниматься по ступенькам, ведущим в дом.
— Какого черта ты вернулась! — на веранде стоял Бертье. Глаза его стали чернее грозовой тучи.
— Я… решила… быть может, мы это обсудим слегка позднее? — Виола замерла, чувствуя на себе внимательные взгляды слуг.
Она услышала его вздох. Затем шаги. Мишель остановился чуть выше ее на ступенях. На его лице бушевал гнев.
— Что ты здесь собираешься делать?
— Быть может… я смогу работать.
— Что?! Работать?
Она набралась мужества.
— Мой долг — сделать твой дом уютным. Для тебя.
Он смотрел на нее молча, словно осмысляя услышанное. Это сделало ее более смелой.
— Я могу проследить, как будут обставлены твои комнаты. Нужно хорошенько подумать, что следует приобрести из мебели. Надеюсь, в здешних краях можно найти хорошего мастера.
— Я смогу сделать для вас плетеную мебель, — проговорил стоящий рядом с Мишелем старик в меховой безрукавке, обшитой выцветшей тесьмой. — Что угодно — столы, кресла…
— Я не хочу, — сказал Мишель.
Виола покраснела. Она облизнула пересохшие губы и сделала пару шагов назад.
— Но в доме нужна мебель.
— Нет, — он зло смотрел на нее. — Тебе следует уехать. Заночевать ты можешь в отеле, а утром отправишься в дорогу. Я сам отвезу тебя. Кажется, я никому не могу доверить такой пустяк, — он бросил тяжелый взгляд на управляющего.
— Господин Зореску здесь ни при чем, — быстро проговорила Виола.
— В доме нужна хозяйка, — строго заметил старик и сказал что-то еще на непонятном Виоле языке.
Мишель резко повернулся к жене:
— Занимайся домом! Наслаждайся! — и быстро ушел в дом, словно забыв о ней.
— Отлично, — старик улыбнулся ему вслед и снова взглянул на Виолу: — Меня зовут Левон. Я умею плести отличную мебель. Что бы ты хотела?
Больше всего на свете девушка сейчас хотела отправиться за мужем, чтобы все выяснить, но старик смотрел на нее так, словно самое главное сейчас — решить вопрос с мебелью.
— Быть может, стол для летней столовой и стулья…
— Понятно. Что еще? Я умею делать все. Например — сундуки, этажерки, — он старательно выговорил это слово. — Еще могу сделать кресло-качалку и шкатулки любого размера. Такого вы нигде не видели.
— Благодарю. Это очень мило с вашей стороны. Стоит ли так беспокоиться…
Она печально посмотрела на старика и управляющего.
— Могу ли я у вас спросить… давно ли вы знаете вашего хозяина?
Виола понимала, что очень часто слуги знают о своих хозяевах намного больше, нежели их родственники.
— Как давно вы служите у господина Бертье?
Старик усмехнулся.
— Пожалуй, всю его жизнь. Я раньше служил князьям Маре-Розару. Они стали приемными родителями Михася.
Виола внимательно посмотрела на Левона. Похоже, он имеет право так вольно обращаться с именем Бертье. Наверно, он вовсе не является слугой в этом доме.
— Тогда… вы должны хорошо знать его вкус. Я плохо представляю, как обставить этот дом так, чтобы ему понравилось. Может быть, вы мне поможете? Какую мебель он предпочитает? С чего мне лучше начать?
— Для молодоженов лучше всего подходит кровать, — управляющий подмигнул Левону. — Широкая и большая.
Старик, совершенно не смутившись и не отругав молодого нахала за вольности в адрес хозяйки, согласился:
— Да. Самая главная вещь в доме каждого женатого мужчины — большая удобная кровать. Мужчины очень любят… сладко спать возле жены.
Виола почувствовала, что краснеет.
— Тогда… быть может, вы займетесь кроватью для летней спальни?
— Господин Левон сказал, что может сделать прекрасную кровать, — она медленно размешивала ложечкой мороженое. — И для нее можно будет заказать постельное белье с восточным рисунком. Говорят, что в турецком магазине есть отличные ткани.
Мишель не знал, зачем он здесь сидит. У него куча дел, а сидит рядом с ней и смотрит на ее руки, лицо, волосы, на ее юбку, под которой угадываются прелестные ножки…
— Я подумала, что восточные узоры будут очень привлекательны в спальне. Тебе понравится?
— Как хочешь. Мне все равно.
Он знал, что снова грубит ей. Но не мог смириться с тем, что подвергает ее риску. Она не должна находиться здесь. Ему хотелось немедленно запереть ее в комнате и приставить не меньше десяти слуг для охраны. Словно в гареме. Только охранять они должны ее от убийц.
Он не мог допустить, чтобы она находилась здесь, но продолжал сидеть и слушать ее мягкий голос. А она продолжала расспрашивать его о том, какие гардины он предпочитает и какие блюда хочет заказать на ужин…
Он чувствовал, что его затягивает странный омут. Это трогательное внимание к нему, ее деликатность и непосредственность оказались для него сильнее самых крепких оков. Господи, она строит планы на будущее! Рассуждает обо всем, как его жена… Но она и есть его жена. Настоящая и единственная. Навеки.
За окном темнел закат, мягкий воздух просачивался в столовую. А ее речь все лилась и лилась.