Читать интересную книгу Зной - Джесси Келлерман

— Здесь никто не живет, сеньора. Она жила в сотне миль отсюда. Но у нас тут самое большое кладбище штата. На нем хоронят всех.

— Да, мне говорили. И надгробия делают всего-навсего два человека.

Он слабо улыбнулся.

— Это трудно себе представить, — сказала Глория.

— Все не так уж и плохо, — ответил он, обведя мастерскую рукой. — Большинству людей каменные надгробия не по карману. Они обходятся деревянными крестами. А мне нравится резать камень, для меня это что-то вроде хобби. Настоящая моя работа — на самом кладбище.

Глория смотрела на него, склонив набок голову.

— Я его управляющий, — пояснил он.

— Всего кладбища?

— Вот уже сорок лет. — Лицо его вдруг застыло; он быстро позагибал пальцы и уточнил: — Сорок один.

— И у вас нет помощников?

— Я нанимаю людей копать ямы, перевозить и устанавливать надгробия. Еще на кладбище есть священник. Но вся официальная власть принадлежит мне.

— А он вам никак не помогает?

— Он?

— Другой каменотес.

— Нестор? От него помощи не дождешься.

— Мне нравится ваше отношение к работе.

— Ну, жить-то надо, — сказал он. — Вы пить не хотите?

Глория последовала за ним в каморку, он вскрыл коробку, вытащил из нее бутылку пива. Его вросшие в пальцы ногти, помутневшие за годы и годы тяжкого труда, крепко впились в неподатливую пластиковую крышечку.

— Я бы воды выпила, — сказала Глория.

— Это хорошее пиво, — заверил ее каменотес. — У меня племянник на его производстве работает.

Она, виновато улыбнувшись, сказала:

— Время еще раннее…

Он пожал плечами:

— Ладно.

И, нырнув в уборную, вскоре вернулся с большой чашкой водопроводной воды. После чего снова взялся за пиво. Глория тем временем разглядывала картотечный шкафчик. Каждый из пяти его ящиков был помечен первыми тремя буквами фамилий: Аба-Дел, Дам-Куа — и так далее.

— Что это? — спросила она.

— Уммм…

С пивом Гектор управлялся быстро, в бутылке образовался просвет высотой в три его пальца. Он отнял ее от губ, поднял перед собой, вгляделся и сунул обратно в коробку, где она аккуратно встала между своих товарок.

— Потом с ней управлюсь, — удовлетворенно сказал он и взглянул на лежавшую поверх шкафчика ладонь Глории. — Это? Это кладбище.

— Издали оно показалось мне гораздо большим, — сказала она.

Ухмылка прокатилась по лицу Гектора — слева направо.

— Здесь все, что мне нужно знать. Хотя кое-кто говорит, что мне следует обзавестись компьютером.

— Это кто же?

— Коммивояжеры. Не беспокойтесь, сеньора, я их не слушаю. Сдается мне, у них предвзятое мнение.

Она провела пальцем по верхушке шкафчика; палец посерел от пыли.

— То есть у вас здесь… имена?

— Каждого, кто усоп за последние годы.

Он выдвинул один из ящиков, тяжелый от стоявших в нем плотными рядами коробок с карточками. Карточки были собраны — по пятьдесят-шестьдесят штук — в подобия перетянутых круглыми резинками кирпичей с прилепленными к каждому бирками, на которых значились даты. Гектор выбрал кирпич с пометкой АБРИЛО 1999, стянул с него резинку, надел ее себе на запястье и показал Глории верхнюю карточку. С изнанки к ней был приколот степлером снимок надгробия.

— Веду учет, — сказал он.

— И они здесь все?

— Si. Чем еще может человек достичь совершенства, как не постоянными размышлениями о своей работе? — Он постучал себя пальцем по лбу: — Помнить-то я все не могу Потому Бог и создал фотоаппараты. А я веду записи для родственников усопших. Чтобы им не приходилось постоянно держать в голове сведения о том, где похоронен их близкий.

Он принялся перебирать карточки, показывая их Глории, словно фотографии своих внуков.

— Вот этот камень просто огромный, — сказал он, протянув ей карточку с фотографией.

На карточке стояло мужское имя, какой-то код (участка, догадалась она), дата погребения и причина смерти. Надгробие было серым, прямоугольным — громоздкий памятник человеку, бывшему, предположила Глория, пропорционально тщедушным.

— Такие большие надгробия, — сказал Гектор, — я уже лет пятнадцать не делаю, спина не позволяет. Но мне пришлась по душе его дочь. Уж больно она убивалась.

— Вы и причину смерти записываете, — отметила Глория.

— Да ведь и она кое-какой интерес представляет, — ответил Гектор. Застенчиво улыбнувшись, он отобрал у Глории карточку, вернул ее на место и, перебрав несколько других, вытащил еще одну: — Ага. Это мое первое круглое надгробие. Первое за многие годы.

Новая карточка:

— Вот этот малый страх как любил свою собаку. Его жена попросила меня изобразить ее на камне. У меня на это три месяца ушло. Сами понимаете, работа тонкая. Я над ней ночами корпел. А после того, как отправил ей надгробие, она позвонила мне и попросила все переделать. Сказала, что собаку я изобразил не ту. Я говорю: «Вы сами дали мне ее фотографию, как же я мог не ту изобразить?»

Оказывается, собак у них было две. Он души не чаял в одной, а она в другой. И по ошибке отдала мне не ту фотографию. В общем, заплатила она мне и за повторную работу.

А когда я показал ей новое надгробие, она сказала: «Я больше такого не хочу». Почему? А потому что ее ревность обуяла. Она решила, что муж любил собаку сильнее, чем ее, и не хотела, чтобы победа осталась за какой-то псиной. — Гектор покачал головой: — Ладно. Она, по крайней мере, платила.

— Были и такие, кто не платил?

Гектор улыбнулся — так, точно вопрос Глория задала совершенно нелепый.

Она пояснила:

— Я спросила потому, что не понимаю, как вам удается запоминать, кто заплатил, а кто нет.

— Иногда запоминаю, иногда нет. Это не самое главное в человеке.

— А что в нем главное?

— Мне отчетливее всего запоминаются те, кто прожил до крайности печальную жизнь — или до крайности счастливую.

Глория сказала, что она, признаться, не уверена, можно ли назвать счастливой жизнь человека, который как-никак умер.

— Люди уходят так же, как жили, — ответил Гектор. — Если человека переполняла жизнь, если он был шутником, способным развеселить любого, тогда и смерть его может проделать то же самое.

Пример: мой отец. Веселый был человек. Забавных историй знал больше, чем вы можете себе вообразить. На целую библиотеку хватило бы. Мальчишкой я только дивился: не такой уж он и большой, чтобы вместить столько слов. Где он их держит? И как-то спросил его об этом.

«А в гардеробе, — ответил он, — в коробке, у меня там хранятся все истории, какие есть на свете».

Мне захотелось увидеть ее, но отец сказал, что я смогу получить коробку только после его смерти, потому что это секрет, который ему оставил его отец. Сказал, что даже моя мать ничего о нем не знает.

А недолгое время спустя он умер от холеры. После похорон я зашел в спальню родителей. Мать плакала на кровати. Я спросил, нельзя ли мне заглянуть в гардероб, посмотреть на коробку, в которой отец хранил свои истории. Но она ответила: «Там никаких коробок, кроме обувных, нет».

Но я же и не думал, что ей известно что-нибудь о той коробке. Дождался, когда она уйдет на кухню, и прокрался в спальню.

Я рассчитывал увидеть нечто большее, чем коробки со старой обувью.

Но только их и увидел.

Сами понимаете, меня это сильно разочаровало. И я решил, что отец все выдумал. Полная историй коробка и сама была одной из его историй. Но мне хотелось сохранить его рассказы, воссоздать их.

И в ту же ночь я начал записывать все, что слышал от него начиная с поры моих первых воспоминаний. Получилось не так уж и много. По молодости лет мне трудно было одновременно и думать о нем, и записывать его рассказы. Исписал шесть страниц и лег спать. К тому времени и солнце уже взошло, да и я с трудом стоял на ногах.

Я занимался этим несколько дней, пока не исчерпал все мои воспоминания. И почувствовал себя прескверно — я словно потерял отца во второй раз. А после решил, что зря я за это взялся, плохо сделать дело — хуже, чем не сделать никак. Если бы я был честен с собой, то сообразил бы, что моя затея неосуществима. К концу той недели у меня набралось тридцать пять страниц. Видеть, как мой отец сводится к тонкой стопке листов, к крошечной…

Вот так я понял, что такое невежество.

А еще через несколько дней мы неожиданно получили посылку. Мама сказала, что ее прислал двоюродный брат отца, с которым она не была знакома. «Там всякие сладости для тебя, — сказала она, — ты только сразу все не съедай».

Посылка и вправду содержала уложенные в несколько слоев лакомства: банку с засахаренными апельсиновыми дольками, шоколад, фисташки, что-то, чего я и не пробовал никогда… много чего, ярус за ярусом. В конце концов я все это съел и добрался до дна.

И увидел дощечку, на которой стояло мое имя.