еще один шаг вперед, и я вижу, что в ее карих глазах блестят слезы, а рот болезненно дергается.
- Где Захар?
До этого момента я мало думала про маму моего парня. Если мысль проскальзывала, то я представляла эффектную стервозную женщину. Холодную и расчетливую. Мне казалось, что другая бы не вышла замуж за Харитонова. Еще и сразу после гибели мужа.
А теперь я четко вижу, что ошиблась.
Она же совсем не такая. Я вообще не могу вообразить, будто эта женщина поступила подобным образом, практически моментально нашла замену супруг, который умер чудовищной смертью, ушел в мир иной, пытаясь защитить и спасти сына.
- Захар здесь, - говорю я, подавая ей руку. – Давайте я вас проведу.
- Нет! – резко бросает Громов-старший и встает между нами точно скала вырастает посреди коридора. – Ей тут не место. Охрана быстро вычистит мусор из моего университета. Эй, дежурный, живо сюда.
Цинизм ректора поражает.
Я буквально столбенею.
- Мусор? – выдаю наконец, мой голос вибрирует и срывается. – Вы издеваетесь? Да, точно, мусор нужно было вышвырнуть отсюда давным-давно, только мама Захара явно к нему не относится. А вот ваши мажоры – совсем другое дело. Все эти чертовы «Ангелы Ада». Жуткие правила. Дурацкий кодекс. Годы идут, а ничего не - Ты решила меня поучить? – цедит Громов-старший. – Проклятая девка, да из-за тебя мой внук сейчас в таком состоянии. Превратился в овощ.
Лучше бы он дал мне пощечину. Лучше бы просто ударил. Нет, избил до полусмерти. Слушать подобные вещи гораздо хуже, чем испытывать физическую боль. Мое тело заливает холод.
- Вы превратили Захара в оружие мести, - бросаю глухо. – Сами ничего сделать не сумели. А из него пытались вырастить монстра. Убийцу. Дрессировали его словно дикое животное.
- Дрянь, - рявкает ректор. – Закрой рот!
- Нет, - решительно мотаю головой. – Не дождетесь. Я больше не стану молчать. Я устала от ваших чертовых игр. Вы хотите держать все под контролем, но ничего не получается. Каждый новый план разваливается.
- Что ты…
Он резко замолкает и меняется в лице, а я различаю слабый скрип двери за спиной, но обернуться не успеваю. Массивная ладонь опускается на мое плечо, сдавливает. От этого мощного прикосновения по телу пробегает электрический ток. Разряд за разрядом. Еще и еще.
Нет, нет. Я не верю. Боюсь поверить.
- Кто? – раздается короткий вопрос.
Остатки самообладания отправляются к чертям. Слезы льются по щекам ручьями, рыдания продирают горло насквозь. Я разворачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Захаром. Парень стоит прямо, чуть покачивается, но все же спокойно держится на ногах вопреки жутким прогнозам врачей. Немею от шока, содрогаюсь от нервного трепета.
- Ты плачешь, - отрывисто бросает он, видно, каждое слово дается с огромным трудом. – Кто?
Я не совсем понимаю его. Но разве это имеет значение? Плевать. Не важно. Ничего не важно. Главное – он здесь. Проснулся. Очнулся. Снова находится рядом со мной.
- Захар, - выпаливаю и обнимаю его, прижимаюсь из всех сил, но почти сразу сбавляю напор, опасаюсь навредить. – Захар.
Смотрю на парня и осознаю, что значит плакать от счастья. Задыхаться от радости. Глотать слезы в какой-то абсолютно безумной эйфории.
- Он? – глухо спрашивает парень и кивает в сторону. – Он довел?
Я оборачиваюсь и понимаю, Захар смотрит на своего деда. Пустым взглядом, ледяным, совершенно равнодушным. Осунувшееся лицо парня вдруг принимает жуткое, реально чудовищное выражение.
- Все хорошо, - уверенно заключаю я. – Пойдем обратно в палату. Тебе лучше прилечь. Пожалуйста, вернись на кушетку.
- Или… она? – хрипло интересуется Захар, переводя взгляд в сторону матери, не спешит сдвинуться с места.
Я содрогаюсь, отмечая, что выражение его лица никак не смягчается. Парень одинаково мрачно смотрит и на ненавистного деда, и на родную маму.
- Никто меня не доводил, - бросаю я, пробую мягко подтолкнуть Захара, но тот точно в пол врастает. – Прошу, нужно набраться сил. Послушай меня. Ну хоть раз.
- Я? – резко выдает он.
Массивная ладонь перемещается на мое лицо, большой палец проходится по влажной от слез скуле, стирает соленые капли. Взгляд парня затуманивается.
А может, я просто сама ничего не могу рассмотреть? Рыдания сотрясают изнутри. Боль ножом режет. Сердце гулко бьется о ребра, выламывает кости в порошок. Я застываю.
Он услышал, как я плачу. Услышал и вернулся. Пришел за мной. Удрал бы даже с того света. Только бы защитить, оградить, вытянуть из темноты.
- Соня, - глухо бросает парень. – Я виноват.
- Нет, - лихорадочно мотаю головой, быстро вытираю скатившиеся по щекам слезинки. – Ты что, с ума сошел?
- Прости, - звучит надтреснуто, почти шепотом, доносится рваными всполохами, бьет по нервам. – Это я тебя втянул.
Захар утыкается лбом в мой лоб, а потом отстраняется и опускается на колени, прижимается лицом к моим ногам, трется щетиной о голую кожу, чуть поднимая юбку.
Я пытаюсь опуститься рядом с ним, а он не разрешает, сдавливает мои бедра так, что присесть или просто соскользнуть вниз никак не выходит. Понимаю, Захару трудно говорить, каждое слово точно разрывает горло на части. Поэтому он показывает.
- Моя, - заявляет твердо. – Моя Соня.
А у меня ком в груди. Из битого стекла. Осколки впиваются вглубь, ранят до крови, раздирают в клочья, безжалостно полосуют по живому.
- Захар, - бормочу и зарываюсь пальцами в его волосы, провожу ладонями по затылку. – Пожалуйста, тебе надо вернуться в палату.
Ректор прочищает горло и набрасывается на врача:
- Проваливай отсюда. И можешь сразу вышвырнуть дипломы в первую урну, которая тебе подвернется. Клянусь, тебя даже бомжей лечить не допустят. Дежурный, забери падаль.
Мужчина пытается слабо возражать, но его быстро выпроваживают из коридора, практически выволакивают за дверь блока.
-