фотографии, снятые с определенной высоты, да хоть с многоэтажного дома, потому что в объектив могли попасть оборонные предприятия или сверхсекретные НИИ, а также люди, на них работавшие. Что это: военная тайна или государственная? Первое, поэтому тут цензуре никто и не возражал.
Однако СССР был особым государством, так что и тайны у него были особенные.
Такие материалы, как «Долг» Инны Руденко, опубликованный исключительно благодаря самоотверженному мужеству Селезнёва, или очерк «Двойники» Александра Куприянова, также огромным трудом Селезнёва напечатанный в газете, показывали такие «совсекретные» углы советского дома, которые хозяева продемонстрируют далеко не каждому.
Напечатать статью Руденко о тяжелом инвалиде, вернувшемся с афганской войны в родной Никополь и не получившем там помощи от государства, означало подтвердить раскрытие информации, которая, в общем, была известна советским людям по горю родных и близких, встречавших из «Афгана» груз 200.
Но очерк Куприянова «Двойники» о двуликих комсомольцах был — по-своему, разумеется, — еще опаснее для политической репутации страны. Он рассказывал о существовании тайного духовного подполья в «самой прекрасной стране мира», где все довольны судьбой и жизнью. Журналист призывал присмотреться к двуличию как способу удобного существования. Намекал на то, что не только в среде старшеклассников может такое развиться, а гораздо выше, если сызмальства привыкнуть врать и скрывать. И эта вот правда из самой популярной в стране газеты была абсолютно необходима обществу как сильное, возможно, в чем-то опасное лекарство при смертельной болезни.
Однако не все любили правду больше принятых правил, как это было свойственно газетному политику Селезнёву. На этот раз, с публикацией «Двойников», он снова победил. И это был только один пример побед «Комсомолки» в самостоятельном плавании, за несколько месяцев до пресловутой «перестройки», в результате которой всё всем стало можно.
Энергия натиска
Для побед Селезнёву нужны были люди, которые отличались энергией натиска. В чем-то свои для него люди. Он разглядел эти черты за несколько лет до описываемых событий в совсем еще молодом Куприянове, когда тот только шел в собкоры.
Утверждение Александра Куприянова на бюро ЦК ВЛКСМ удивительно напоминает перипетии, которые пришлось пережить Николаю Кривомазову, будущему красноярскому собкору «КП», и Николаю Долгополову, будущему первому заместителю главного редактора и будущему собкору «КП» во Франции.
У Куприянова за плечами так же, как у Долгополова, стоял развод.
Умудренная жизнью завкадрами «КП» Ирина Ивановна Троицкая посоветовала будущему собкору не писать об этом казусе в биографии, что тот и сделал. Но первый секретарь ЦК ВЛКСМ заметил другую предательскую подробность.
— …Вдруг Борис Пастухов спотыкается и говорит: «Так, я не понял, чего это ты из зам. редактора краевой молодежной газеты — и вдруг стал учетчиком отдела писем в партийной газете?» — вспоминает Куприянов. — А меня выперли отовсюду. Моя первая жена вышла замуж за другого. Личные дела. Что говорить? Я попался с первого раза. Пастухов сразу всё засек.
Вдруг Гена говорит первому секретарю:
— Вы знаете, Куприянов очень талантливый человек.
И Борис Николаевич — уловил! Селезнёв даже ничего еще не объяснил. Но Пастухов уловил, что тот защищает своего будущего собкора, он знает, кого он берет на работу и дает знать комсомольскому начальству, что, мол, «не заостряйся». Если бы не Гена… я бы никогда никаким собкором не стал!.. Меня бы вышибли: «Умей налаживать семейные отношения!..» А так я считаю себя первым собственным корреспондентом, которого взял на работу новый главный редактор.
Но редакционная толпа тогда, в самом начале работы Селезнёва в «Комсомолке», гудела про него: «Какой он журналист?! Он клерк! Он пришел из ЦК комсомола, был зам. завотделом пропаганды ЦК, у него имя номенклатурное!..»
Куприянов продолжает:
— Какое-то событие отмечали, все собрались, и я говорю: «Ребята, спокойно, рассказываю вам эпизод из моего утверждения на бюро ЦК ВЛКСМ и спрашиваю: какой главный редактор пошел бы защищать человека, которого он еще толком не знает?»
Наши ребята на миг замолчали, напрягли мозги и пришли к выводу, что мало кто пошел бы. Потом я много раз убеждался в том, что Селезнёв — это человек, который вставал на защиту интересов журналистов: их личностей, их материалов. Он никогда не стремился сохранить свою шкуру.
Я вошел в когорту. Когда материал вышел в свет, проснулся знаменитым. Целая полоса в «Комсомолке»! Но и в обоих ЦК, и у Главлита тогда, в 1985-м, возмущению не было предела: «Как это в стране, победившей фашизм, может писать корреспондент „Комсомолки“, коммунист Куприянов про возрождение фашизма на Украине?!.»
— А когда в конце 2013 года наступили известные события на Украине, ты вспомнил тот свой очерк?
— Не только я вспомнил. Мне Мироненко, первый секретарь ЦК ЛКСМУ в тот год, когда я там разбирался, а позже первый секретарь ЦК ВЛКСМ, припоминал до последнего, что я написал про тех юных фашистов. Тогда сняли первого секретаря Белоцерковского горкома комсомола, а ему, Виктору Мироненко, выговор дали. Фашистская группа! Всё было доказано. Но попасть в точку с такой темой!..
«Попадание с темой» — Саша прав — со всей четкостью проявилось почти через три десятка лет, практически через поколение, когда вдруг в конце 2013-го оранжево-черным запылали костры на украинских площадях, которые по привычке назвали майданами, т. е. в переводе с восточных языков — открытыми вольными площадками, предназначенными в том числе и для базаров. Но базарили там уже по-черному: призывали соратников посадить на «гиляку» дедов своих — «коммуняк», скакали козлищами, заявляя: «хто нэ скачэ — той москаль», и вознесли до небес украинских националистов Бандеру и Шухевича.
Александр Куприянов был переведен в Москву. Он проработал всего месяц или два заведующим отделом комсомольской жизни в «КП», как Селезнёв сообщил ему о том, что Владимир Снегирёв, главный редактор газеты «Собеседник», зовет его в свои заместители.
— Но я же без году неделя завотделом! — ответил Александр, который моментально послушным никогда и ни с кем не был.
— Ну, перестройка идет, а у тебя хорошие идеи. Придумал по-новому комсомольские билеты вручать, еще что-нибудь придумаешь. Тебя уже приглашают на собеседование.
— Действительно, шла перестройка, и я весь такой решительный, — вспоминает А. Куприянов. — Прихожу в ЦК комсомола, к Николаю Пальцеву, секретарю по идеологии. Беседуем. Называю все вещи своими именами.
— А как ты видишь будущее комсомола? — говорит Пальцев.
А я не только решительный, но и ретивый… Еще не научился этим коридорным штучкам. Говорю:
— Я его никак не вижу.
«Э, — думаю, — куда-то я не туда полез».
— Это будет лишь одна из организаций. Будет много других молодежных организаций.
А что? Перестройка на дворе, всё бушует, пылает!
Пальцев побагровел:
— Это