Наконец, слышишь, Шимек, дорогой, вынимают меня оттуда, суют под душ, дают шмутки с иголочки, и я, прикинь, узнаю тот дом, а деда на коляске так уж точно. Сукин сын за пару часов убрал всех, кого надо. Похоронил я коллег, понимаешь меня? Всех. Все в песок пошли. Дед на меня смотрит и смотрит, а я боюсь, что опять штаны уделаю. Убей ты меня уже наконец, хотел я ему сказать, у меня был шанс, теперь он у тебя, давай, до свидания. А меж тем дед, я знаю его имя, но тебе не скажу, и говорит, что я человек хороший и теперь буду жить как хороший человек. Он мне эту жизнь обеспечит. Спросил, как его жизнь оценили. Две тысячи евро, столько мне обещали. Тут он смеяться начал. Умер меньше чем через год. Угадай, Шимек, кому он все бабло оставил? Здорово, да? А знаешь, что еще лучше, братишка? Он повесился. Шнур к ручке – и прыг с коляски. Понимаешь ты это? Я вот не понимаю. Но я похоронил дружков, его похоронил, и вот у меня вагон бабла.
6
На следующий день в Рыкусмыку появились полицейские из Легницы, но Кроньчак исчез. Не появился в участке, его квартира была закрыта и пуста. Машина стояла на парковке у дома. Полицейские вернулись к себе, а городок начал кипеть от сплетен.
Нашлись такие, кто видел, как Кроньчак садится в утреннюю маршрутку с чемоданом, полным ценностей. Другие утверждали, что залег у любовницы и ждет, пока дело стихнет. А третьи видели его в подворотнях, проулках и в самом темном углу у Дызя. Старый мент якобы что-то там искал. Или чего-то ждал.
7
Владислава позвонила в офис, дескать, хочет сказать мне что-то важное. Голос у нее был слабый. Я предложил обед в «Ратуше», но она не хотела об этом и слышать. Сказала, что некоторые вещи надо обсуждать только дома, каким бы этот дом ни был.
Она резко постарела. Положила на скулы румяна и обвела глаза черной тушью. Дом блестел, смрад исчез. Я присел. Владислава принесла утку в апельсинах и стакан сливового компота. Я услышал, что хотя бы изредка должен съесть что-нибудь приличное. Она смолкла. Сидела, сверля меня взглядом. Забрала пустую тарелку, вернулась с бутылкой коньяка и одной рюмкой. Сказала:
– Скоро будет сорок лет, как я плясала для быка.
Прошла минута, пока я понял, о чем мы на самом деле говорим. Владислава спросила, спускался ли я туда, вниз. Ответа не потребовалось.
– Я всегда была независимой и считала, что если я о себе не позабочусь, то никто не позаботится. Годы летели. Мои многолетние отношения закончились внезапно, и я подумала, что уже никогда никому не смогу верить. Так оно и вышло. Я работала и ездила по миру. Шло время. Когда тебе тридцать лет, то думаешь, что все еще впереди. Около сорока я сказала себе, что у меня впереди еще столько же. В пятидесятый день рождения я перепугалась. Как же так, еще двадцать, ну, может, тридцать лет, и конец? Как видишь, в этом единственном я ошиблась.
Я попытался что-то сказать. Владислава приложила палец к губам.
– Это признание не доставляет мне удовольствия. И я не изменила своего мнения о тебе. Но я все же считаю, что ты должен знать. В пятидесятый свой день рождения я поняла, чего мне не хватало всю жизнь. Ребенка, Шимек. А потом я поняла, что не все пропало, что достаточно пойти в нужное место и станцевать там. Так просто!
– Туда не ходят в одиночку.
– Ты думаешь, я такая одна была? Я пошла с другой женщиной, потому что именно так это и делается. Младше меня, бесплодная. Можно сказать, что у нее оказалось меньше сил, а у меня больше счастья. В тот же самый день я забеременела Теклой. В принципе это все, что тебе надо знать. Мне казалось, что все будет хорошо. Я не знала, что оставляю своей дочери. Ты прекрасно знаешь, правда? Вы одинаковые. Были одинаковые. Может быть, именно поэтому я тебя не люблю. Потому что мучаешься так же, как она. Из-за тебя я не могу забыть о том, что живет там, внизу.
Она выпила коньяку. Я спросил, зачем она мне все это говорит. Она рассмеялась и снова наполнила рюмку.
– Врач говорит, что мне уже можно пить. И вообще все можно. А говорю я это тебе, чтоб ты задумался, кому помогаешь. Что человек типа Вильчура может сделать, если получит в лапы этот вход.
– Вильчур ничего не знает.
– Ага, конечно. Я знаю, ты знаешь, Герман знает лучше, чем ты думаешь. Все знают. Только молчат. Об этих делах не говорят.
Я оставил ее в неподвижности над янтарной рюмкой и пошел, поднимая горячую голову. Все постепенно начинало складываться. Мне нужен был еще один разговор.
По дороге к отцу я прошел мимо Германа, сгорбившегося над своей тележкой. Текла унаследовала его глаза.
8
Мой отец давно переехал со Стальной, поменял три «Шкоды» на один «Джип Чероки»[21], запаркованный перед гаражом на дорожке, окруженной садом. В пруду мерцала рыбья чешуя, ветер раскачивал качели. Дом под Рыкусмыку, деревянный, двухэтажный и современный, на большом участке.
Отец в первую минуту не узнал меня. Он растолстел. Кожа у него была здоровая. Спрашивал, что я тут делаю, что со мной было, нужно ли мне что; шелестел тренировочным костюмом, прятал губы за воротником куртки Polar. Бросил мне гуральские тапки, показал ванную.
Первый этаж заполняли большие телевизоры, произведения искусства и книги. Стены были светлые, а мебель авторская. В кабинете стоял черный стол, а над ним ряды скоросшивателей. Я видел множество ничего не значащих мелочей. Планшет Apple. Маленькие ручные фонарики, чехлы от мобильников, электронные блокноты. Три детские комнаты: в плюше, в солнце, в монстрах. Островок посреди кухни, где топорщились лезвия дорогих ножей. «Как я могу тебе помочь?» – спрашивал отец, чесал себе нос и стрелял глазами.
– Не хочу тебя обидеть, но ты не сможешь остаться надолго. Встретимся позже, в городе или как-нибудь так. Когда только захочешь. Куда бы ты ни влип, я тебя вытащу. Сейчас уже могу. Тогда не очень мог. Я должен извиниться за тот раз, и я извиняюсь. Сейчас тебе будет нужно… ну да, вот именно, ты наверняка понимаешь. Тебе нужна одежда?
Мы уселись в салоне на кожаных креслах, рядом я видел трех детей и блондинку за тридцать в электронной рамке. На верблюдах. На кораблике среди лазурных вод. Катающимися на пони. Огоньки, летящие с торта. Школьный футбольный матч. Причастие. Горный поход. Милые девчушки, задорный мальчуган.
– Ты правда не можешь тут остаться надолго. Это неудобная ситуация. Всегда была неудобной. Ты думаешь, я просто так с этим жил, никогда не думал об этом? Девочки сейчас придут, ну и…
– Хорошо. Я уйду. Но сперва ты мне расскажешь, как познакомился с моей матерью, – сказал я. Отец побледнел. – Если не скажешь, я просто останусь тут, пока не придет твоя красавица жена. Твои дети познакомятся с братом. Буду сидеть, просто так. Расскажи мне.
– Ты не поступишь так со мной. Почему ты такой, а?
– Не знаю. Папа.
9
– Я действительно должен к этому возвращаться? Зачем ты так со мной? Я честно платил за тебя, и не моя вина, что твоя мама все пропивала. Нет никакой тайны. Я жил на Розовой, там были закоулки, много зелени, я работал в кузнечных мастерских, не в самих, а в снабжении. Нормально зарабатывал. Там я всему и научился. Я был женат. Рано женился. Школьная любовь, и я прошел сквозь ад с ней. Боже, но бывшая моя была – это что-то! Ты даже не представляешь, как женщина может мозги жрать. Я выходил из дома в бешенстве и бродил целыми ночами. Даже не пил. Другие пили в таких ситуациях, а я не пил. Сидел и думал. И вот как-то раз