Отправляясь в полет, мы прихватили кое-какую живность, включая лабораторных крыс – ставить опыты. И вот из-за разгильдяйства одного олуха они вырвались на волю. Мы, идиоты, ограничились взбучкой тому болвану, а на пропажу махнули рукой. Тем временем крысы прошмыгнули в главный продовольственный склад и затаились в его дальнем конце.
Их бегство послужило началом катастрофы. Мы брали продукты из ближних хранилищ и знать не знали, что творится в остальных. А там уже вовсю шел пир. Хвостатые бестии невероятно размножились и тысячами маленьких жадных ртов уничтожали нашу пищу. Когда мы спохватились, было слишком поздно. Хотели вывести крыс ядами, но боялись испортить остатки еды. А пока подыскивали другие варианты, ненасытные грызуны прикончили и эти остатки.
Конечно, мы знали, что до Беты Гончих Псов на наших припасах все равно не добраться – их хватило бы в лучшем случае на четверть пути. Поэтому планировалось со временем перейти на биомассу. Ее синтез уже начался, но полученная субстанция была недоработана. Как выяснилось, крысиным желудкам она почти не вредила, но человеческие ее принять не могли. Чтобы получить полноценную пищу, предстояло провести множество опытов, а времени и сил на это уже не оставалось.
Пайки урезались и урезались, пока не приблизились к нулю, и начался жесточайший голод. Тогда наши химики решили: раз уж все равно помирать, надо прихватить на тот свет своих могильщиков. И устроили крысам газовую атаку – пустили на них какую-то экспериментальную отраву. Как назло, тоже недоработанную… Нанюхавшись ее, заполонившая звездолет четырехногая пакость не сдохла, а принялась мутировать. И не в лучшую для нас сторону!
Хотя какая теперь разница? Скоро я умру, самые стойкие продержатся еще несколько дней – и все. Конец величайшей в истории звездной экспедиции из-за ничтожных мерзких тварей… Видно, не зря кто-то умный говорил, что они в случае чего всех нас переживут…»
Это были грубые, жестокие, несправедливые слова, и в другое время, вспомнив их, Тирри приготовил бы мысленную отповедь ушедшим навсегда гигантам. Но не сейчас. Его возбуждала близость подруги. Не удержавшись, он нежно потеребил зубами ее изящное кругленькое ушко. Зага часто задышала, высунула розовый язычок и лизнула его в щеку. Затем они тесно прижались друг к другу, и их хвосты переплелись…
«Все правильно, – думал Тирри. – Нельзя хотеть слишком многого – даже Посвященным, которые любят заноситься мыслями далеко. Нам отлично живется здесь, в Доме, где много еды, где у каждого есть свое место, где мы любим и любимы. А эти нескладные громадины, мрачные тени прошлого, мечтавшие о какой-то придуманной Бете, сгинули без следа. Великий Творец знал, на ком остановить свой выбор!»
Светлана Тулина. Слепой и его фишка
Вообще-то я был против.
Но кто я такой? Всего лишь стюард. А капитан уперся рогом – хорошая примета и все такое. А по мне – так идиотизм кристально-вакуумный. Словно пальцы за спиной скрещивать «на удачу». Или выигрыш в лотерее. Одному из миллиона случайно повезло – а все ахают. И карточки в автомат дружно пихают, идиоты.
Но капитана, упрется ежели, и киберпогрузчиком не своротить. Ему же виднее, с мостика-то! Он же у нас начальство, даже колледж закончил и все такое. Они после того случая с «Марией-Тересией» словно взбесились все, капитаны эти. Каждому теперь подавай в экипаж сверхчувственника-атависта. Это их так называть стали, политкорректно чтобы. А по мне, слепой – он и есть слепой, как ты его ни назови. Когда мы на базе, я стараюсь не заходить в их район. И вообще держаться подальше.
Нет, вы только не подумайте, что я расист! Ничего такого! Неуютно просто. Ты ведь все-все видишь, а они – нет. И не виноват ты в этом вроде, а все равно неловко. И если уж совсем честно – страшновато. И жалко вроде, и помочь хочется – ну да, а потом как с той бабкой, что меня своим костылем огрела! И была, между прочим, совершенно права, политкоррщик из надзора мне потом все очень доходчиво растолковал. Они точно такие же люди, как и мы, и имеют полное право ковылять через дорогу самостоятельно. А жалость унижает и все такое. Надо просто делать вид, что не замечаешь.
Только почему-то все равно неловко.
Теперь вот еще пиво ему тащи…
Стучусь в закрытую дверь.
В этом ничего особенного – я всегда стучусь, из вежливости. А тут вдруг подумал, что впервые это – не только вежливость. Должен же я как-то заявить о своем присутствии, он же меня не видит. Особенно – через дверь.
Он сам выбрал эту каюту. Пустых кают полно, выбирай любую, не жалко! Эту мы называли каютой параноиков – в ней иллюминатор из настоящего пласта, непрозрачного для большинства излучений. Некоторым нравится – тем, которые на защите собственной задницы помешаны. А я не люблю. Конечно, полная безопасность и все такое, но зато сквозь пластовый люм почти ничего не видать. В коридоре даже просто через стены – и то лучше видно, там защита фиговая, многие жалуются. А по мне – так даже прикольно. Я люблю смотреть на звезды. Они красивые. И все разные. Особенно мне радиопульсы нравятся – у них такие роскошные длинные выплески, ритмично изогнутые, изящные такие, а если система двойная – то вообще получается настоящее перекрестное кружево. Но через мутный пласт каютного люма всего этого, конечно же, не рассмотреть. Даже мне. Даже если упрусь я лбом в этот самый люм, как в него сейчас упирается наш слепой атавист, за ради хорошей приметы капитаном на борт принятый. Ничегошеньки я не увижу сквозь этот люм.
Хотя я – не слепой…
Он оборачивается. Улыбка у него хорошая. И лицо живое. Приятное такое лицо. Если в глаза не заглядывать…
Меня передергивает.
Ну да.
А чего ты ждал?
– Ваше пиво, – говорю, неловко ставя кружки на стол и старательно глядя мимо его лица.
– Пиво! – он просиял, потер руки, – Пиво – это прекрасно! Холодненькое?
Я буквально зубами ловлю уже почти сорвавшееся с языка «А вы что – сами не видите?».
Не видит он!
В том-то и дело, что не видит…
– Холодное. – Прищуриваюсь, соразмеряя интенсивность довольно прохладного цвета с почти не выраженными тональными аффектурами и пытаясь перевести все это в понятные атависту термины. – Градусов 10–11. – И уточняю на всякий случай: – По Цельсию.
– По Цельсию – это хорошо! – Он берет одну из кружек, отхлебывает, слизывая густую темно-серую пену. Пена чуть теплее самого пива и поэтому слегка серебрится. Двигается он уверенно. Я вообще мог бы забыть о его слепоте, если бы не эти жуткие белесые глаза…
– А ты почему не пьешь? Бери! Я специально две заказал, для компании, не люблю один.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});