Читать интересную книгу Террор - Дэн Симмонс

Когда на палубе остались лишь три жалких обрубка мачт (для моряка зрелище столь же безобразное, как безногий инвалид для художника), Блэнки помог проследить за тем, чтобы все оставшиеся снасти стоячего такелажа были ослаблены: излишне сильно натянутая парусина и тросы просто не выдержали бы веса снега и льда. Даже шлюпки «Террора» – два больших вельбота и два тендера поменьше – были сняты со своих мест, перевернуты вверх днищем и уложены на лед.

Сейчас Томас Блэнки находился на грота-марс-рее, на высоте двадцати пяти футов над палубой, и выше оставался всего один рей, причем все тросы, ведущие к третьему и последнему рею, обросли толстой и скользкой ледяной коркой. Сама грот-мачта представляла собой ледяной столб, облепленный спереди снегом. Ледовый лоцман покрепче обхватил рей ногами и напряженно всмотрелся в метельный мрак внизу. Там царила кромешная тьма. Хэндфорд либо погасил фонарь, либо кто-то сделал это за него. Блэнки решил, что матрос либо трусливо прячется в темноте, либо уже погиб; в любом случае помощи от него ждать не приходилось. Распластанный над пятнерсами Блэнки посмотрел налево и увидел, что на носу, где стоял вахту Дэвид Лейс, фонарь тоже не светит.

Блэнки прищурился, силясь разглядеть получше существо внизу, но там все находилось в движении – разорванная парусина хлопала на ветру, по наклонной палубе катились бочонки и скользили упаковочные клети, – и он сумел различить в густом мраке лишь расплывчатую темную фигуру, которая пробиралась к грот-мачте, раскидывая в стороны трехсотфунтовые бочонки с песком, точно полые кегли.

«Оно не сможет взобраться по мачте», – подумал Блэнки. Он чувствовал пронизывающий холод рея ногами, грудью и пахом. Пальцы рук в тонких перчатках начинали неметь. Он где-то потерял свой «уэльский парик» и шерстяной шарф. Он напряг слух и зрение, надеясь услышать стук откинутой крышки переднего люка и крики мужчин, надеясь увидеть горящие фонари многочисленной спасательной команды, но носовая часть палубы оставалась погруженной во тьму. «Неужели оно чем-то завалило и передний люк тоже? Ладно, по крайней мере, оно не сможет залезть на мачту. Ни одно существо таких размеров не способно на это. Ни один белый медведь – если это белый медведь – не имеет подобного опыта».

Существо начало карабкаться вверх по ослабленной грот-мачте.

Блэнки чувствовал, как она сотрясается всякий раз, когда чудовище вонзает когти в дерево. Он слышал глухие шлепки, царапающие звуки и ворчание… густое, утробное ворчание…

Существо карабкалось вверх.

По всей вероятности, оно уже достигло уровня грота-рея. Блэнки напряженно всмотрелся в темноту и различил, как ему показалось, мохнатое мускулистое тело, голову и гигантские передние лапы – или руки – длиной в человеческий рост, которые уже вцепились когтями в мачту выше уровня грота-рея, в то время как мощные задние лапы, с такими же когтями, оперлись на расщепленные обломки, оставшиеся от грота-рея.

Блэнки медленно пополз вперед по обледенелому грота-марс-рею, крепко обхватывая руками и ногами сотрясаемый ветром десятидюймовый круглый брус, словно неистовый любовник – предмет своей страсти. На обращенной к носу стороне неуклонно сужающегося рея, поверх ледяного панциря, налип двухдюймовый слой свежего снега. Блэнки упирался ногами в пятнерсы.

Громадное существо на грот-мачте достигло уровня грота-марс-рея, на котором находился Блэнки. Ледовый лоцман мог видеть гигантского зверя, только сильно выворачивая голову и глядя через плечо, да и тогда различал чудовище лишь как огромную бледную пустоту, поглощающую часть мачты.

Внезапно рей сотряс толчок столь мощный, что Блэнки буквально взлетел в воздух, а потом рухнул обратно, больно ушибив яйца и живот и задохнувшись от удара о брус. Он точно сорвался бы вниз, если бы обе руки и одна нога у него не были крепко опутаны пятнерсами, находящимися прямо под обледенелым реем. По ощущениям казалось, будто железная лошадь, взбрыкнув, подбросила Блэнки на два фута в воздух.

Последовал второй удар, от которого Блэнки подкинуло бы на пять футов в темноту в тридцати футах над палубой, но он успел подготовиться, вцепившись в брус со всей мочи. Однако сотрясение было настолько сильным, что Блэнки соскользнул с обледенелого рея и беспомощно повис под ним, с по-прежнему запутанными в пятнерсах онемевшими руками и ногой. Он с трудом подтянулся и заполз обратно на рей, когда последовал третий и самый сильный удар. Ледовый лоцман услышал треск, почувствовал, как толстый брус подается вниз, и осознал, что всего через несколько секунд – или время, через которое передняя лапа невероятного размера и невообразимой силы нанесет заключительный удар, – он сам, рей, леера, пятнерсы, шкоты и бешено раскачивающиеся снасти стоячего такелажа рухнут с двадцатипятифутовой высоты на палубу, заваленную парусиной, обломками рея, бочонками и ящиками.

Блэнки сделал невозможное. На наклонном, трещащем, обледенелом рее он поднялся сначала на колени, потом на ноги, разъезжавшиеся на покрытой снегом скользкой поверхности бруса, несколько секунд постоял, комично и нелепо размахивая руками, чтобы удержать равновесие на воющем ветру, а затем прыгнул в темноту, выставив вперед руки с намерением ухватиться за один из невидимых шкотов, который должен был находиться, мог находиться где-то там, если принять в расчет наклон корабля на нос и напор метельного ветра на тонкие тросы, а также сделать поправку на сильную вибрацию грота-марс-рея, сотрясаемого непрерывными ударами жуткого существа.

Блэнки промахнулся руками мимо единственного троса, болтающегося в темноте. Он ударился об него замерзшим лицом, но в падении все же успел ухватиться за него, проскользил по нему всего футов на шесть вниз, а потом начал лихорадочно карабкаться вверх, к третьему и последнему рею на укороченной грот-мачте, находившемуся на высоте менее пятидесяти футов над палубой.

Под ним раздался рев. Потом грохот рухнувшего на палубу грота-марс-рея со снастями бегучего и стоячего такелажа. Потом еще громче прозвучал рев чудовища, сидевшего на мачте.

Этот шкот представлял собой тонкий пеньковый канат, болтающийся на расстоянии ярдов восьми от мачты. Он предназначался для того, чтобы быстро спускаться по нему с салинга или верхних реев, но не для того, чтобы по нему подниматься. Но Бланки стал подниматься. Хотя трос был покрыт ледяной коркой и раскачивался на ветру, хотя Томас Бланки больше не чувствовал пальцев на правой руке, он карабкался по тросу с проворством четырнадцатилетнего гардемарина, резвящегося на верхних вантах вместе с другими мальчишками после ужина тропическим вечером.

Он не смог забраться на верхний рей, обросший слишком толстым ледяным панцирем, но нашел подвернутые обледенелые пятнерсы под ним и перелез на них с троса. Куски льда, отколовшиеся с распущенных пятнерсов, полетели вниз. Бланки показалось, что он слышит стук и треск в носовой части палубы, словно Крозье и матросы взламывали наглухо задраенный передний люк топорами.

Распластавшись на обледенелых пятнерсах, как паук, Бланки посмотрел вниз и влево. Либо метель несколько утихла, либо ночное зрение у него отчасти восстановилось, либо и первое и второе. Он видел чудовище. Оно продолжало упорно карабкаться вверх, к третьему и последнему рею. Оно казалось таким огромным на грот-мачте, что походило на крупного кота, взбирающегося по слишком тонкому стволу молодого деревца. Только, разумеется, подумал Бланки, у него нет решительно ничего общего с котом, если не считать того единственного факта, что оно передвигается, глубоко вонзая когти в обросшую ледяным панцирем дубовую мачту, укрепленную железными ободьями, от которой пушечные снаряды среднего калибра отскакивают, как мячики.

Бланки медленно перемещался по пятнерсам к концу рея; подвернутый замерзший парус трещал, точно перекрахмаленный миткаль, и куски льда дождем сыпались с него вниз.

Гигантский зверь достиг уровня третьего рея. Бланки почувствовал, как рей сотрясается, а потом проседает, когда громадное существо переносит на него часть своего веса. Представив, как оно забрасывает огромные передние лапы на рей по обе стороны от мачты, представив, как одна мощная лапа шириной с его грудь поднимается, чтобы нанести удар по брусу, более тонкому, чем два предыдущих, Бланки пополз быстрее. Он уже находился почти в сорока футах от мачты, уже за пределами палубы, темневшей в пятидесяти футах внизу. Матрос, сорвавшийся с рея или с пятнерсов здесь, упал бы в море. Если Бланки сорвется, он упадет на лед с высоты шестидесяти футов.

Голова и плечи Бланки внезапно запутались в каких-то тросах – все кончено, он попал в ловушку, – и в первый момент он едва не завопил от ужаса. Но в следующий миг понял, что это такое: снасти стоячего такелажа, ванты с выбленками, изначально натянутые между бортом и вторым салингом, но на зиму перекинутые на верхушку укороченной грот-мачты, чтобы рабочие команды могли скалывать здесь лед. Снасти такелажа правого борта, вырванные из многочисленных креплений на палубе двумя ударами гигантской лапы. Сейчас достаточно сильно обросшие льдом, чтобы сеть из продольных и поперечных тросов приобрела свойства паруса и, подхваченная ветром, отлетела далеко за правый борт судна.