– Ну-ну. Сидите, значит? Тепло, светло, и мухи не кусают...
Всегда одно и то же. Вали отсюда со своей мерзкой мордой и старыми прибаутками.
– Пап, ну что, доиграем?
– Да, только у нас же гости...
– Ничего, играйте-играйте!
Янне откинулся на спинку стула с видом человека, которому совершенно некуда спешить. Оскар знал, что битва проиграна. Вечер окончен. Все будет как всегда.
Ему хотелось закричать, что-нибудь разбить, желательно морду Янне, когда отец подошел к буфету, достал бутылку и две рюмки и поставил их на стол. Янне потер руки, и в воздухе снова заплясали чешуйки.
– О, смотри-ка, кое-что, значит, имеется в закромах-то...
Оскар смотрел на листок с недоигранной партией.
Вот здесь он поставил бы следующий крестик.
Но на сегодня с этим покончено. Ни крестиков, ни ноликов. Ничего.
Папа принялся разливать, и водка с бульканьем полилась из бутылки. Узкий стеклянный конус наполнился прозрачной жидкостью. Рюмка в руке отца казалась такой маленькой и хрупкой. Почти незаметной.
И все равно ей удавалось все испортить. Все.
Оскар скомкал листок с незаконченной партией и бросил его в печку. Отец не протестовал. Они с Янне завели разговор о каком-то общем знакомом, сломавшем ногу. Потом поговорили о других известных им переломах, разлили по новой.
Оскар сидел перед открытой дверцей печи, наблюдая, как вспыхивает и обугливается листок. Потом принес остальные партии и тоже кинул их в огонь.
Папа с Янне взяли рюмки и бутылку и перебрались в большую комнату, папа позвал его «посидеть с ними, поговорить», и Оскар ответил: «Может, позже». Какое-то время посидел, глядя в огонь. Жар ласкал его лицо. Он встал, взял с кухонного стола чистую тетрадь в клеточку, вырвал из нее все страницы и поджег. Когда тетрадь, включая обложку, превратилась в пепел, он принес карандаши и тоже бросил их в печь.
*
Было в ночной больнице что-то особенное. Мод Карлберг за стойкой регистрации окинула взглядом почти пустой зал. Кафетерий и киоски были закрыты, лишь несколько посетителей скользили, как призраки, под высоким потолком.
В такой поздний час ей нравилось представлять, что она и только она блюдет покой гигантского здания больницы Дандерюд. Конечно же, это было не так. В случае проблемы ей стоило лишь нажать на кнопку, и в течение трех минут перед ней возникал охранник.
Чтобы скоротать время поздними вечерами, она изобрела одну игру.
Она придумывала профессию, место жительства и приблизительную биографию некоего абстрактного персонажа. Возможно, какую-нибудь болезнь. А потом примеряла все это на первого попавшегося человека. Часто результат оказывался по меньшей мере забавным.
Например, она выдумала пилота, проживающего на Гетгатан с двумя собаками, о которых во время командировок заботилась тайно влюбленная в пилота соседка (ну или сосед). Проблема пилота заключалась в том, что ему или ей мерещились зеленые человечки в красных колпачках, парящие в облаках, когда он / она сидел / сидела за штурвалом.
Дальше оставалось только ждать.
Через какое-то время могла появиться суровая старуха. Женщина-пилот. В свое время слишком увлеклась спиртным в маленьких бутылочках из бортового запаса, допилась до зеленых чертиков, ее уволили. Теперь сидит целыми днями дома с собаками. А сосед все так по ней и страдает.
Так Мод коротала долгие ночные часы.
Иногда она ругала себя за эту игру, мешающую воспринимать людей всерьез. Но ничего с собой поделать не могла. Вот и сейчас – сидела и ждала священника, питающего страсть к ревущим спортивным авто и имеющего склонность подвозить случайных попутчиков в надежде обратить их на путь истинный.
Мужчина или женщина? Молодой или старый? Как может выглядеть такой человек?
Мод положила подбородок на ладони и посмотрела на вход. Что-то маловато сегодня народу. Время посещений было закончено, а новые пациенты с обычными субботними травмами, зачастую имеющими то или иное отношение к алкоголю, поступали в неотложку.
Вертушка дверей закрутилась. Вон он, святоша-автомобилист.
Но нет. Это был один из редких случаев, когда ей приходилось признать свое поражение. В дверях стоял ребенок. Хрупкая маленькая девочка лет десяти-двенадцати. Мод начала было выдумывать цепь событий, которые привели бы к тому, что эта девочка стала бы тем самым священником, но быстро перестала. У девочки был очень несчастный вид.
Девочка подошла к большой схеме больницы с разноцветными обозначениями проходов в то или другое отделение. Мало кто из взрослых мог разобраться в ней, что уж говорить про ребенка?
Мод перегнулась через стойку и тихо окликнула девочку:
– Тебе помочь?
Девочка обернулась, смущенно улыбнулась и двинулась к ней. Волосы ее были влажными, пара не успевших растаять снежинок белели на черных прядях. Она не потупилась, как часто делают дети, попав в незнакомую обстановку, – нет, темные печальные глаза смотрели прямо на Мод все то время, пока девочка приближалась к стойке. В голове Мод промелькнула мысль, четкая, как произнесенные слова:
Нужно ей что-нибудь дать. Что бы ей такое дать?
Впав в ступор, она начала лихорадочно перебирать в голове содержимое своего письменного стола. Карандаш? Надувной шарик?
Девочка встала перед ней, так что над краем стойки торчали лишь голова и шея.
– Извините, я... я ищу своего отца.
– Он пациент больницы?
– Да, вернее, я точно не знаю...
Мод посмотрела на крутящиеся двери, взгляд ее побродил по вестибюлю и остановился на девочке. На ней даже не было куртки. Только черный вязаный свитер, усеянный каплями и снежинками, сверкающими в свете ламп.
– Милая, ты совсем одна? Так поздно?
– Да, я... я только хотела узнать, здесь ли он.
– Ладно, посмотрим... Как его зовут?
– Не знаю.
– Как это – не знаешь?
Девочка потупила взгляд, будто ища что-то на полу. Когда она снова подняла голову, ее большие черные глаза увлажнились, а нижняя губа дрожала.
– Нет, он... Я знаю, что он здесь!
– Деточка, ну что ты...
Мод почувствовала, как в груди что-то вот-вот лопнет, и засуетилась, стараясь помочь делом: она наклонилась, вытащила из нижнего ящика стола рулон бумажных полотенец, оторвала кусок и протянула девочке. Она испытала облегчение оттого, что смогла ей хоть что-то дать – пусть даже кусок бумаги.
Девочка высморкалась и вытерла глаза каким-то очень взрослым жестом.
– Спасибо.
– Я даже не знаю... А что с ним?
– Он... Его арестовала полиция.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});