за спиной. На намокшей и покоробившейся от снега бумаге медленно расплывается акварельный Гон-Цзы: драконьи усы черной медузой расползаются по ребристому парусу, тростниковый доспех превращается в радугу. Скоро его не станет, но пока еще можно увидеть, как он раздает своим людям — тебе, и тебе, и тебе — персики, которые подарят им вечную жизнь. Но Хану больше нет до этого дела.
Хан копает, и ветер свистит у него в ушах. На руках у него варежки. Освободив витрину из-под снега, Хан переворачивает ее на основание и достает из нее бумаги. Бесценные бумаги. Папка с эмблемой Международной полиции, рентгеновский снимок чьих-то челюстей; из папки выскальзывает и кувыркается на ветру фото для опознания. Синяя татуировка на костяшках пальцев — невозможное воспоминание: «5, 12, 13, 14». Хан ловит фотографию и сует ее в висящий на груди рюкзак, вместе со всем остальным. С разрешением на въезд в Кукушкино, Самарская область, Граад, и поддельными документами гражданина Самарской Народной Республики. Они лежат на самом верху: у паспорта белая обложка, а на ней — пятиконечная звезда вершиной вниз.
На дне витрины сияет главный приз: воронка Родионова. Приоткрыв рот, Хан тянется за ним. Темно-синий перфорированный лист металла поет в руках, как полотно пилы, сияние города просвечивает сквозь него сотнями точек. Под точками записана легенда карты — почерком Вороникина. Хан читает, и звездное небо сияет на его смуглом лице.
Мачеек грустно улыбается.
— Это ведь что-то хорошее?
Не отвечая, Следователь открывает перед Терешем чемоданчик с телефоном. Внутри загорается подсветка; с клавиатуры соскальзывает записная книжка с эмблемой-голубем* — блокнот Тереша. Между страниц вложена фотография. Это уже не его.
— Должно быть, что-то очень хорошее. — Тереш ненадолго задумывается. — Теперь у вас есть гражданин Ваасы, чьих перемещений вы не можете контролировать, так? Ты ничего ему не сделаешь, он сотрудничает со следствием… но он вас переиграл. Ты сам не понял, что ему даешь!
— Ничего хорошего, Мачеек, — обрывает его следователь, — это было ошибкой! Я ошибся куда сильнее, чем вы думаете, и вам это не понравится. Ваш подозреваемый — сам жертва. — Он берет блокнот в руки. — Как думаете, почему о вашем расследовании никуда не сообщают? Вы же всё видели, Мачеек! Давайте поговорим об этом. Или вы больше не хотите? Не хотите говорить о Диреке Трентмёллере? Что, теперь вам больше не смешно?
Следователь кладет ладонь на пылающий лоб Тереша:
— Все эти вещи происходили, вы видели их своими глазами. А теперь выходит, что их не было. Как такое возможно?
— Это не относится к делу, — отвечает Тереш; он тяжело дышит, зрачки расширяются, поглощая радужки неопределенного цвета. — Ты сам так сказал. Сейчас важен только план Хана.
— План Хана — верх безумия. Воронка Родионова! Чокнутые коммунисты лезут туда — но вы-то, черт возьми, живете в этом мире. И вы зачем-то думаете об этих вещах, копаетесь в них… Вы любите вещественные доказательства? У меня как раз есть одно. Его мне доставили сегодня, из Ваасы. Я пять раз пересылал его себе по телефаксу. — Следователь раздраженно мотает головой. — Ничего не поменялось, каждый раз приходило то же самое. Позвольте показать вам одно фото, Мачеек — раз вы не можете вести себя по-взрослому и вам, похоже, всё равно, что станет с вашими друзьями после вашей великой жертвы. — Он вынимает из блокнота фотографию. — Это единственная вещь Трентмёллера, которая подтверждает ваши слова. Он сам проявил ее в своей лаборатории. Вы и сами это видели, через свой аппарат. Дата проявки — двадцать девятое августа пятьдесят второго года. Два дня спустя он отправил ее вместе с негативом в фотолабораторию в Ваасе. «Негатив не поврежден, результат печати тот же». Через месяц была повторная экспертиза, в центральной фотолаборатории: «Негатив не поврежден, результат печати тот же». «Цейль» подтверждает отсутствие дефектов объектива, а «Трига́т» снимает на его фотоаппарат три сотни тестовых кадров. Никаких отклонений не обнаружено. Трентмёллер изучал этот аппарат шесть лет, пока не начал терять память. Если бы не это — думаю, он посвятил бы расследованию всю жизнь. Как и вы.
Тереш берет неровно обрезанный фотоснимок с датой и штампами на обороте. «29 АВГ '52».
— Переверните!
По бумаге расползается пятно от пота. Штампы фотолабораторий: «Цейль», «Тригат».
— Боитесь смотреть, верно? Так и должно быть. Никто не должен иметь с этим дело, с этим нельзя иметь никаких дел. Об этом следует забыть. Но — мне очень жаль, Мачеек, но мне необходимо, чтобы вы позвонили друзьям. Вы должны это сделать.
По глянцевой поверхности пробегает блик света, когда Тереш переворачивает фотографию. На ней неподвижно застыл поблекший от времени летний день. На обрывистый берег падает дождь, они стоят перед кустами шиповника — трое детей с победными улыбками на лицах. Хан рассказывает про Гон-Цзы и персики, Йеспер и он сам смотрят прямо перед собой, вытянув руки с зонтами. Трое мальчишек держат пляжные зонтики — над пустотой.
— Что это? — Точка на кардиомониторе замирает.
— То, куда собрались ваши друзья. Это ваша воронка Родионова.
— Вы ее отретушировали… — Тереш в панике переворачивает снимок, словно надеясь найти их на обороте. — Зачем вы это сделали? Зачем вы надо мной издеваетесь?!
— Мы ничего не делали. Нет никаких «духов» и «призраков», наркоман. Мы друзья человечества. Когда вы уже это поймете? Ее никто не ретушировал, ни один человек. Вы просто не хотите об этом думать. Никто из вас не хочет. И это правильно. Но хватит об этом. — Следователь снимает трубку и нажимает кнопку повтора. Звучит сигнал вызова. Тереш отворачивается, но Следователь берет его за подбородок и поворачивает лицом к себе. — И не вздумайте бросить трубку! Вы сделали и кое-что хорошее. Вы исправили тех двоих: Хирда и Трентмёллера. Вы убрали этот ужас из их голов. Осталось немного. — В трубке женский голос произносит: «Отель "Интерграад"…»
Фотография выскальзывает из пальцев Тереша.
— Но это невозможно!
— Невозможно, — вздыхает ангел смерти. — Возможен только мир в его настоящем виде. Мы не расследуем этих вещей, не пытаемся вмешаться. Мы смиряемся. Мы забываем. Мы ждем, и мы бережем себя.
— Отель «Интерграад», слушаю вас.
— Пожалуйста, соедините с номером 4001.
«Измаил».
«Вы слышите меня?» — раздается на коммутаторе голос Хана. Верный секретарь стоит перед стойкой, где из аналоговых разъемов торчат сотни металлических штекеров. Мигают лампочки. Щелк-щелк — молодой человек в пиджаке, из-под которого видна розовая рубашка, с привычной ловкостью переключает провода: «Слушаю».
— Господин Амбарцумян выбросился из окна. Надеюсь, вы понимаете, что я мог бы не сообщать вам об этом. Я мог бы просто покинуть здание. Надеюсь, вы это учтете