Так или иначе, по мнению аристократической салонной молвы, ссылка на юг вырвала поэта из порочного круга растленных холостяков и спасла его от карт, куртизанок и даже, как мы уже говорили, от смерти.
Иначе думали о причинах ссылки поэта в народе. Вот как об этом рассказывали в 1930-х годах старики, деды которых были современниками Пушкина. Приводим их рассказы в записи О. В. Ломан.
Шестидесятилетняя старушка из села Петровского Аксинья Андреева:
«Царя Пушкин не любил. Еще учился он, и вот на экзамене, или на балу где, или на смотре где, уж я точно не знаю, – подошел к нему царь, да и погладил по голове: „Молодец, – говорит, – Пушкин, хорошо стихи сочиняешь“. А Пушкин скосился так и говорит: „Я не пес, гладь свою собаку“».
Семидесятилетний старик из деревни Дорохово Григорий Ефимович Кононов:
«Дед мой был ровесник Пушкина и знал его хорошо. Вот перескажу вам его слово, за что Пушкина к нам сослали. Ходили они раз с государем. Шли по коридору. Электричества тогда не было, один фонарь висит. Царь и говорит Пушкину, а придворных много вокруг: „Пушкин, скажи не думавши слово!“ А Пушкин не побоялся, что царь, и говорит: „Нашего царя повесил бы вместо фонаря“. Вот царь рассердился и выслал его за это».
Ермолай Васильевич Васильев, 78 лет, из деревни Заворово: «На всяком господском собрании осмеивал Пушкин господ. Сердились они на него за это. Стали ему последнее место отводить за столом, а он все равно всех осмеет. И уж крадком стали от него господа собрания делать. А он придет незваный, сядет на свое последнее место и всех-то всех в стихах высмеет! Вот и решили от него избавиться – в ссылку сослать».
После ссылки Пушкин впервые приехал в Петербург в 1827 году. Этому предшествовали московские события сентября 1826 года. В Москве проходила торжественная коронация Николая I, на которую император вызвал Пушкина. Там он собирался объявить поэту прощение и чуть ли не личную дружбу. Если верить легенде, Пушкин готовился передать царю стихотворение, точное содержание которого неизвестно и которое условно можно назвать «Убийце гнусному». Во всяком случае, один из известных вариантов этого стихотворения имеет такие стихи:
Восстань, восстань, пророк России,Позорной ризой облекисьИ с вервьем вкруг выиК у.г. явись!
где загадочные буквы «у.г.» можно трактовать как «убийце гнусному».
Пушкин и сам вроде бы собирался в декабре 1825 года в Петербург. Кто знает, возможно, оказался бы и на Сенатской площади. Весть о смерти Александра I пришла в Михайловское 10 декабря. Пушкин хорошо помнил, что самовольный выезд из Михайловского ему категорически воспрещен. Но кто вспомнит об этом в сумятице траурных дней, думалось поэту. Он велит срочно закладывать сани и едет в соседнюю деревню проститься с друзьями. И тут вдруг дорогу коню перебегает заяц, что всегда на Руси считалось дурным знаком. Суеверный Пушкин в смутной тревоге возвращается домой, и тут его застает известие, что его слуга неожиданно заболел белой горячкой. Пушкин приказывает ехать другому слуге, но цепь загадочных предвестий на этом не обрывается. Едва сани трогаются с места, как прямо в воротах появляется священник, который пришел специально проститься с барином. Пушкин вспоминает, что неожиданная встреча со священником по русским обычаям так же грозит несчастьем. Вконец расстроенный поэт возвращается домой и велит распрягать коней. Поездка в Петербург не состоялась. Не состоялась и встреча с друзьями, будущими декабристами. Пушкин об этом хорошо помнил, направляясь на встречу с царем. Кто знает, чем обезоружил его император. Искренностью? Волей? Величием? Один из остроумнейших людей Петербурга, младший современник Пушкина по поэтическому цеху Федор Иванович Тютчев, чьи тонкие наблюдения становились достоянием фольклора, едва успев слететь с его уст, однажды заметил о Николае I: «По внешности он великий человек». Как бы то ни было, легендарное стихотворение Николаю I Пушкин не вручил, и нам остается только гадать, как сложилась бы судьба поэта, случись все по-другому.
Между тем до трагической развязки, приведшей к гибели поэта в январе 1837 года, судьба отпустила ему еще десять лет. Существует давняя и устойчивая легенда о том, что первым звеном в катастрофической цепи событий, окончившихся дуэлью и смертью Пушкина, был Николай I, который как главный помещик страны использовал старинное право первой ночи по отношению к Наталье Николаевне, молодой красавице-провинциалке, ставшей женой поэта.
Следует оговориться, что современное отечественное пушкиноведение решительно отрицает факт, будто бы легший в основу легенды. К такому выводу литературоведческая наука пришла в результате многих десятилетий трудных поисков и счастливых находок, отчаянных схваток между оппонентами и логических умозаключений. С трудом удалось преодолеть многолетнюю инерцию общественного мышления, заклеймившего Наталью Николаевну на всех этапах всеобуча – от школьных учебников до научных монографий. Было. И это «было» пересмотру не подлежало. Науке с юридической скрупулезностью пришлось анализировать свидетельские показания давно умерших современников Пушкина, оставивших тысячи дневниковых страниц и писем, устраивать свидетелям «очные ставки» и перекрестные допросы, чтобы выявить противоречия в их показаниях, извлекать из небытия улики и факты, дабы на Суде Истории был, наконец, вынесен справедливый и окончательный приговор: НЕ БЫЛО.
Не следует забывать и того, что великосветская сплетня, выношенная в феодально-крепостническом чреве аристократических салонов, став достоянием Петербурга, в один прекрасный момент превратилась в живучую легенду, претендующую на истину. Почва для этого оказалась благодатной.
В 1836 году до отмены крепостного права оставалось еще четверть века. Крепостническая Россия во главе с главным помещиком – царем, поигрывая в просвещенность и демократию в великосветских дворцах и особняках знати, цепко держалась за средневековые правила в отношениях с подданными. Одним из таких атавизмов было пресловутое право первой ночи, довольно широко распространенное в дворянско-помещичьей практике. Не брезговали этим и высшие сановники. Феодальная мораль позволяла чуть ли не бравировать этим. При необходимости это становилось орудием против неугодных.
Петербургу были известны слухи о фрейлинах царского двора, которые, прежде, чем выйти замуж «пользовались особой „милостью“ у царя». Назывались фамилии как невест, так и их обманутых женихов. При этом упоминание имени Николая I считалось чуть ли не проявлением хорошего тона. Уверяли, что стремительная карьера графа Клейнмихеля целиком зависела от его жены, которая «выдавала за своих детей незаконнорожденных младенцев царя».
В злосчастном пасквиле, полученном Пушкиным, значился «великий магистр ордена рогоносцев». Весь Петербург знал, что им слыл Нарышкин, чья жена в свое время чуть ли не официально считалась любовницей Александра I. Таким простым и откровенным способом намекалось на связь Николая I и Натальи Николаевны. В это верили. Ужас пушкинской трагедии в том и состоял, что верили даже лучшие друзья. Вероятно, как предполагает С. Абрамович, в основе этой веры лежали какие-то реальные факты. П. В. Нащокин рассказывал о том, что царь «как офицеришка ухаживал за его (Пушкина) женой. По утрам проезжал несколько раз мимо ее окон…» М. А. Корф записывает в своем дневнике, что «Пушкина принадлежит к числу тех привилегированных молодых женщин, которых государь удостаивает иногда посещением». Сама Наталья Николаевна в письме к дяде, Афанасию Николаевичу, пишет, что не может спокойно гулять в Царскосельском парке, «так как я узнала от одной из фрейлин, что их величество желали узнать час, в который я гуляю, чтобы меня встретить, поэтому я выбираю самые уединенные места». Ей вторит распространенная в то время легенда, что именно в Царскосельском парке царь обещал Пушкину жалованье и предложил ему написать «Историю Петра» и что к этому его будто бы побудила заинтересованность юной красавицей. Царские милости, рожденные благодаря особому отношению императора к Наталье Николаевне, коснутся впоследствии через много лет после гибели Пушкина и второго мужа этой несчастной женщины. В 1844 году генерал Ланской станет командиром Кавалергардского полка, и молва припишет это не личным заслугам генерала, а некоей царской благодарности его жене.
Попытки гальванизировать историю взаимоотношений Натальи Николаевны с императором предпринимались и после смерти героев этой русской драмы. Все они имели целью опорочить образ Натальи Николаевны, взвалив на нее вину за происходившее, тем самым упростив до уровня мелодрамы глубочайшую суть трагедии. Кому-то постоянно хотелось, чтобы все герои этой драмы из государственных и общественных деятелей вдруг превратились в частных лиц, в той же степени достойных жалости и сочувствия, что и Пушкин.