может, тебе это нравится. — Он прижимает большой палец к моей точке пульса с жестокостью дикого животного. — Может быть, то, что тебя душат, заводит тебя так же, как меня.
Я должна быть потрясена этим предложением, должна попытаться выцарапать ему глаза, но что-то совершенно другое вылетает из моего рта.
Стон.
Я хочу найти оправдания, сказать, что это стон боли или дискомфорта, но я не могу мыслить здраво, не говоря уже о том, чтобы пытаться обмануть свой мозг.
Губы Киллиана растягиваются в жестокой ухмылке. Его это не радует, наоборот, в бурных голубых глазах медленно накапливается гнев.
Теперь они стали еще темнее.
Угольный, черный и все холодные оттенки, которые не видели солнца.
— Я знал, что ты нечто большее, чем можно предположить по твоей внешности. У тебя была такая чистая, невинная и очень красивая аура, но на самом деле ты не более чем грязная маленькая шлюха, не так ли? Все эти драки, беготня и гребаные махинации были лишь способом спровоцировать меня, чтобы я повалил тебя и трахал на четвереньках, как гребаное животное. Или, может быть, чтобы я прижал тебя головой к ближайшей поверхности, например, к этой стене, и наполнил тебя своей спермой.
Его свободная рука скользит по моим ноющим грудям, и он яростно сжимает одну из них.
— Скажи мне, ты думала обо мне, когда надевала это красное платье, или это было для Гарета?
Наслаждение начинается там, где он трогает мою грудь, и заканчивается в моем ядре, и все, что я могу сделать, это сосредоточиться на нем.
— Ответь на гребаный вопрос, Глиндон. Ты хотела, чтобы он пощупал эти милые маленькие сиськи и сделал эти бойкие соски твердыми? — Он щипает один, и я задыхаюсь. — Ты всегда хотела хорошего парня; жаль, что ты получила гребаного злодея.
— Это не для него… — задыхаюсь я.
— Еще раз, — он ослабляет хватку, чтобы я могла нормально дышать.
— Платье для... тебя, — признаюсь я на вдохе.
Мне кажется, это приведет его в восторг, но его лицо остается на грани.
— Это для меня, да? — Его рука скользит от моей груди к бедру, затем он задирает юбку моего платья до талии, обнажая мои бедра и нижнее белье. — Ты даже надела кружевные трусики и пришла готовая к тому, что тебя будут трахать. — Он теребит их пальцами, и я не могу притвориться, что закрываю глаза от ужаса. — Ты уверена, что это для меня? Или ты говоришь это, чтобы доставить мне удовольствие?
Я качаю головой.
— Мысль о том, что ты наряжаешься, чтобы соблазнить моего брата, сводит меня с ума. Мысль о том, что ты представляешь его гребаные пальцы на своей киске, заставляет меня злиться.
Его пальцы сжимаются на моем горле, и я словно снова задыхаюсь, хватая воздух через соломинку.
И самое неловко, что мои трусики полностью промокли, и я думаю, он это чувствует. Я думаю, он точно знает, какой эффект он производит на меня.
— Неужели ты думала, что я позволю ему трогать то, что принадлежит мне, и буду жить и рассказывать об этом? — Он обнимает меня за шею и наклоняет голову вниз, пока его губы почти не касаются моих, и я вижу свое отражение в его диких глазах.
Я действительно выгляжу настолько возбужденной?
Я вскрикиваю, когда он стягивает с меня нижнее белье и вводит в меня три пальца одновременно.
Из моего горла вырывается сдавленный всхлип, и хотя он должен быть вызван болью или дискомфортом, на самом деле он вызван облегчением.
С тех пор как он задушил меня, я постоянно нахожусь в режиме стимуляции, и со временем мне становится только хуже.
— Чувствуешь это? Это твоя киска принимает мои пальцы. Это твоя киска знает, кто, блядь, владеет ею, прикасается к ней и доставляет ей удовольствие. Если кто-то осмелится посмотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней, он станет статистикой МВД, я понятно обьясняю?
Из меня вырывается хныканье, и это тошно.
Меня тошнит.
Он явно угрожает причинить боль людям, но я не могу принять это во внимание.
Я капаю на его пальцы, раскачивая бедрами сначала бессознательно, потом намеренно.
— Это моя киска. — Толчок. — Моя собственность. — Толчок. — Блядь, моя.
Глухой вздох вырывается из моего горла, когда моя сердцевина пульсирует в ожидании оргазма. Но как раз когда я готова закричать, он вытаскивает свои пальцы.
Мои глаза расширяются, я смотрю на него, затем на то место, которое он определенно не удовлетворил.
— Ты не сможешь кончить после этого своего маленького шоу. Это не награда.
В воздухе раздается разочарованный звук, и я понимаю, что это я, когда он поднимает меня и бросает на кровать.
Я впервые могу дышать, но не сосредотачиваюсь на животных звуках.
Звуках, вырывающихся из меня, или боли между ног. Есть кое-что гораздо хуже. Киллиан.
Он стягивает рубашку через голову, обнажая твердые плоскости пресса и живота. При нынешнем напряжении его телосложение кажется массивным, оружием, способным причинить как удовольствие, так и боль.
Даже птицы с обломанными перьями, взлетающие по его бокам, кажутся более зловещими. Разрушительными.
Киллиан с бесконечной легкостью снимает брюки и боксеры. Он действительно не торопится с этим занятием, как будто точно зная, насколько меня нервирует его методичное спокойствие.
Я снова прижимаюсь к матрасу.
— Что, по-твоему, ты делаешь?
— Что, я делаю? — Он подходит ко мне с грацией черной пантеры. —Заканчиваю то, что начал.
— Киллиан...
— Да, Глиндон?
— Прекрати... Я имею в виду, давай поговорим об этом.
— С меня хватит разговоров.
— Я буду кричать.
— Во что бы то ни стало, кричи. Никто тебя не услышит, а если и услышит, то мы можем трахаться на их крови, если ты не брезгуешь.
Кажется, меня сейчас вырвет. Я бы хотела, чтобы это он пытался напугать меня и что в глубине души это были пустые слова, но это Киллиан, в конце концов.
Он уже на мне, его рука сжимает мое платье. Я пытаюсь остановить его, когда он стягивает одежду через голову и отбрасывает ее. Я пытаюсь бороться, когда он расстегивает мой лифчик и бросает его на пол. И в своих попытках я не думаю о том, что делаю — мои руки летают повсюду, пока я не оказываюсь обнаженной в его руках.
Это