Читать интересную книгу Каин: Антигерой или герой нашего времени? - Валерий Замыслов

Лакей как застыл неподвижной глыбой, так продолжал ей и оставаться. В голове его всего лишь одна мысль: «Камердинер приказал никого не принимать, ибо их превосходительство после псовой охоты всегда ложиться почивать».

— Ты что оглох, мерзавец? — перешел на резкий тон Каин. — Да господин Мещерский за твою заминку отправит тебя на конюшню мордой навоз чистить.

Грубая речь Каина возымела свое действие. Глыба качнулась и выдавила из себя два слова:

— Доложу камердинеру.

Камердинера долго ждать не пришлось. Выслушав Каина, он тотчас сообразил, что отставлять без внимания просьбу московского купца не следует, и что придется разбудить барина.

— Подождите несколько минут, ваше степенство.

Через десять минут Каин поднимался по мраморной лестнице на второй этаж дома Мещерского. Остальным приказано подождать у парадного подъезда. Еще минут через пять Иван был принят в кабинете генерал-аншефа в отставке, который завершил службу в пятьдесят лет и теперь все летние месяцы пребывал в своем новом имении, а зиму — в Санкт-Петербурге, где имел роскошный особняк на Васильевском острове, неподалеку от бывшего дворца Александра Меньшикова, в котором принимал по четвергам своих военных друзей и гражданских лиц из высшего светского общества, приближенных к самой императрице Елизавете Петровне. Разумеется, он посещал балы и рауты, где высматривал себе молодую жену, ибо первая умерла два года назад.

Несмотря на свои пятьдесят лет, генерал-аншеф выглядел превосходно, ибо был высок, строен (чувствовалась многолетняя военная выправка) и моложав. Имея успех у женщин, Мещерский не торопился выбрать даму сердца, ибо летом, находясь в своем имении, он частенько навещал любвеобильную барыньку, которой не было и тридцати, и у которой муж был убит на дуэли.

Всем хорош был бравый генерал, если бы не его суровый нрав, часто переходящий в жестокий, особенно тогда, когда дело касалось крестьян.

Три тысячи крепостных душ, казалось бы, должны приносить генералу достаточный доход, но он любил жить на широкую ногу, особенно в столице, где устраивал такие званые приемы, которые поражали даже богатейших людей Петербурга.

Роскошная жизнь требовала огромных средств, они же выколачивались с трудом, ибо мужики считали оброки невыносимыми. Стремительно росли недоимки, некоторые крестьяне призывали к бунту. Вот тут-то и пригодилось узилище, построенное еще дедом Мещерского. Находилось оно еще в старом имении, на месте которого генерал возвел новое, но узилище сохранил, которое напоминало жуткий застенок печально известного палача Малюты Скуратова. Наиболее упорных недоимщиков-мятежников генерал приказывал подвешивать на дыбу, где, порой, крестьянам не только выворачивали из плечевых суставов руки, ломали ребра, жгли огнем, но и забивали до смерти.

Случалось, что в узилище приходил и сам Мещерский, и когда видел, что мужик выкрикивает с дыбы крамольные слова, сам брался за нагайку и с такой силой хлестал по обнаженной спине узника, что рвал тело до самых костей.

Таков был красавец мужчина Николай Павлович Мещерский.

Камердинер остановился напротив дверей рабочего кабинета генерал-аншефа.

— Извольте минуту подождать, сударь. Без доклада не позволено. Повторите свое имя.

— Я уже называл и ты уже был у своего барина. Для глухих дважды обедню не служат, — довольно жестко произнес Каин.

Камердинер от такого грубого обращения несколько опешил: перед дверями генерал-аншефа робели даже высокие губернские чиновники, а этот, какой-то купчик, ведет себя по хамски, не соблюдая малейшего приличия.

Камердинер выжидательно уставился на Каина, но тот и не думал вторично называть свое имя, хотя и понимал, что его визит к Мещерскому может сорваться. Но давнишнее презрение к всякого рода «приказчикам» добавило ему злости.

— Послушай, холуй. Либо ты тотчас идешь к барину с докладом, либо я сам к нему войду, ибо выполняю поручение генерал-губернатора.

Камердинер с нескрываемым желчным лицом потянул за крученый золотистого цвета шнур, вызывая тем самым звон колокольчика, и вошел в кабинет Мещерского, плотно прикрыв за собой дверь, обитую светло-коричневым репсом. Он вернулся через минуту-другую, посмотрел на Каина холодными глазами и процедил сквозь зубы:

— Войдите, ваша милость.

Камердинер вероятно уже доложил о беспардонном поведении московского купца, поэтому при появлении Каина генерал не приподнялся даже из своих богатых кресел. На приветствие нежданного гостя он ответил лишь легким кивком густой слегка поседевшей завитой головы.

Надо сказать, что именитый столбовой[158] дворянин вообще недолюбливал купцов, называя их «мясниками» и «аршинниками». Ни один из купцов никогда не бывал в его доме, а если касалось что-нибудь у «мясников» закупить или заключить с одним из них сделку, то всеми этими делами занимались приказчики или управляющий имением.

Прибытие в его дом московского купца да еще с ультимативной просьбой «незамедлительно принять», привело Мещерского в немалое раздражение. Он час назад вернулся с псовой охоты, на которой пробыл два дня, лег отдохнуть, и вдруг какой-то купчик нарушил его отдых. Вначале (спросонья) он хотел запустить в камердинера туфлей, но когда, наконец понял, что купец прибыл от самого московского губернатора, сменил гнев на милость.

— Впусти!

Мещерский, развалившись в креслах, что находились вблизи письменного стола, сидел в атласном светло-розовом кафтане французского покроя и в легких домашних туфлях на босу ногу.

«Ну и гусь. Он встречает меня, как своего дворового человека».

— С чем прибыли, дражайший?

«Вопрос задан с усмешкой. Надо осадить этого спесивого упыря».

— Извольте изъясняться со мной подобающим образом, господин Мещерский. Перед вами купец первой гильдии, выполняющий поручение генерал-губернатора, приближенного к императрице Елизавете Петровне. В противном случае наш разговор не состоится.

— Однако, — уже без усмешки протянул Мещерский. — Впервые вижу такого дерзкого купца.

Генерал приподнялся из кресел и холеной рукой показал Каину на небольшое кресло с изогнутой спинкой, находившееся неподалеку от письменного стола.

— Я весь внимание, ваше степенство.

«Вот так-то, упырь».

— Ее величество своим высочайшим указом потребовала от генерал-губернатора Салтыкова построить в Москве летний дворец для своего отдыха. Граф Семен Андреевич пригласил к себе наиболее именитых купцов, которым хорошо знакомо Верхнее Поволжье, где в некоторых местах произрастает строевой лес. Такой лес, как мне стало известно, имеется у вас в наличии, господин Мещерский.

— Каким образом, ваше степенство?

— Я не впервые проезжаю на судне мимо вашего имения, и достоверно слышал от бурлаков, что здешние места богаты строевым лесом. Надеюсь, вы не откажете генерал-губернатору продать десятину доброй сосны?

— Я хорошо знаю графа Семена Андреевича. К сожалению, он не совсем здоров, а тут новая забота.

— Сказывается почтенный возраст, господин Мещерский. Но у генерал-губернатора отменный лекарь, некто Отто Браун, который некогда был придворным лекарем императрицы Анны Иоанновны, но с ее переездом в столицу он остался в Москве.

— Однако. Вы и о лекаре знаете?

— Ничего удивительного. Губернатор не раз приглашал меня в свой дом по тому или иному вопросу, и я сталкивался с лекарем. Однажды я отобедал у его сиятельства.

— Даже так? — не без доли удивления высказал Мещерский, который до сих пор не мог понять: как это первое лицо Москвы может «отобедать» с «мясником».

— Кстати, прошел слух, что Отто Браун весьма пострадал от разбойника Ваньки Каина. Этого злодея еще не отыскали?

— Пока нет, господин Мещерский. Жив, здоров и процветает.

— Процветает?.. Что вы хотите этим сказать?

— Купцы полагают, что Каин чрезмерно богат. Ваше имение, к примеру, он может купить с потрохами.

— Да у меня в одной псарне полтысячи гончих и борзых! Отборных! Неделю назад один дворянин продал мне восьмерых мужиков за двух моих гончих. Не могу поверить, чтоб Ванька Каин смог выкупить у меня целую псарню.

— Смею вас заверить, господин Мещерский, что ваша псарня для Каина мелочевка. Тьфу!

— Да вам-то, откуда знать?! — раздраженный генерал даже с кресел вскочил. — Вы что, видели его состояние?

— Бог миловал, но один из московских купцов поведал одну интересную историю. Плыл он на расшиве вместе с дочерью, кою вез в Нижний Новгород, чтобы выдать ее, уже после смотрин, за нижегородского купца, но судно угодило в руки Каина. Тот кинул глаз на пригожую девицу и помыслил взять ее себе на потеху. Купец, разумеется, взмолился. Возьми-де мою голову, а дочь отпусти. Каин же приказал взять обоих на свое судно, привел в свою каюту и показал на один из своих многочисленных ларцев. В нем, говорит, драгоценных каменьев на двести тысяч рублевиков. Забирай, а я часок с девкой позабавлюсь, а затем обоих на волю отпущу. Ларец раскрыл и купцу поднес. Но тот ларец разбойнику кинул и сказал: «Лучше погуби обоих, но срама не допущу». Каин же, как говорят, с причудой бывает. «Чую, что дочь без ума любишь, а посему зла не сотворю». Взял и отпустил своих невольников.