О переходе власти к вдове царя Федора Ивановича писал еще один современник, князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский: «Благочестивая же царица Ирина по плачевном оном времяни скипетродержавствуя под правителством единородного брата своего предиреченного Бориса Годунова»[479]. Но она не собиралась сама оставаться во главе Московского государства («не изволила престол свой содержати»). Тогда ей следовало благословить преемника власти царя Федора Ивановича, но и здесь она не стала действовать самостоятельно или по одному совету с братом. Царица Ирина «не благословила» на царство боярина Бориса Годунова, несмотря на обращенные к ней просьбы патриарха Иова и всего освященного собора. Не откликнулась она и на предложенный ей компромиссный вариант, о котором тоже упоминается в «Утвержденной грамоте»: царицу Ирину Федоровну молили не покидать «до конца» своих подданных, а оставить все, как было раньше, и указать «правити» своему брату и шурину царя Федора Ивановича («по его царьскому приказу, правил он же государь Борис Федорович»).
Главным в этот момент было показать всем, что избрание Бориса Годунова происходит не по желанию людей, а по Божьему промыслу. Важно это было и для самого Бориса Федоровича, не соглашавшегося принять царский престол. «Государев шурин и ближней приятель» в ответ на обращение и мольбы к нему был непреклонен и клятвенно, «со многими слезами и рыданием», утверждал: «Не мните себе того, еже хотети мне царьствовати, но ни в разум мой прииде о том, да и мысли моей на то не будет. Как мне помыслити на таковую высоту царьствия и на престол такого великого государя моего пресветлого царя»[480]. Действительно, не один Борис Годунов понимал, что должны быть очень веские причины для того, чтобы передать царский трон от князей Рюриковичей к боярам Годуновым. Он и сам предлагал избрать более достойного, чем он. Но ни для кого не было секретом, насколько далеки подобные предложения многолетнего правителя царства от его истинных желаний.
И здесь трудно переоценить услугу, оказанную Годунову в дни царского избрания патриархом Иовом. По словам С. Ф. Платонова, патриарх оказался «во главе временного правительства», а власть была передана ему самой царицей Ириной[481]. Патриарх Иов подготовил Земский собор, он его и открыл. Впервые за долгое время всё надлежало сделать без участия Годунова, который затворился вместе с сестрой в Новодевичьем монастыре и молился, соблюдая сорокадневный траур по умершему царю Федору Ивановичу. Так это должно было выглядеть в глазах подданных, хотя, конечно, трудно представить, чтобы патриарх Иов не участвовал в поминальных службах и не обсуждал с Годуновым будущее овдовевшего Московского царства. Патриарх нашел в книгах Священного Писания все необходимые обоснования и освободил Бориса Годунова от ненужных клятв в том, что тот не дерзает взойти на осиротевший престол. Как и все и даже лучше других, он должен был видеть, что происходило с Борисом Годуновым. Но с патриарха был больший спрос, к нему приходили люди за советом и не сдерживались в обличениях явного стремления правителя к царскому трону: «Что, отче святый, новотворимое сие видеши, а молчиши?» — «И совесть сердца его, яко стрелами устрелено бываше и не могий что сотворити, еже семена лукавствия сеема видя»[482].
В приведенных словах можно увидеть отражение предвыборной борьбы. Борис Годунов в те дни был не единственным, на кого смотрели как на возможного претендента на царское избрание. Кроме самого Годунова, о котором ходил слух, что «он очень болен», называли имена главы Боярской думы князя Федора Ивановича Мстиславского, братьев Федора и Александра Никитичей Романовых и даже Богдана Бельского, который якобы «приехал в Москву со множеством народа, желая стать царем». Интересен и тот расклад сил, о котором сообщали информаторы оршанского старосты Андрея Сапеги, доносившего обо всем великому литовскому гетману Кшиштофу Радзивиллу. Больше всего сторонников имел Федор Никитич Романов как близкий родственник умершего царя. За него была «бблыиая часть воевод и думных дворян». У Годунова, кроме поддержки в Думе, имелось немало и других сторонников. Самое же главное, что за него «стояли» «стрельцы все» и «чернь почти вся»[483].
Дело царского избрания решили провести «всею землею», отсрочив заседание собора представителей всех чинов Московского государства «до Четыредесятницы», то есть до окончания сорокадневного траура по умершему царю, заканчивавшегося 15 февраля[484]. За это время в Москву должны были съехаться представители из разных городов — «весь царьский сигклит всяких чинов, и царства Московского служивые и всякие люди». Им предстояло участвовать в выборах нового царя или, точнее, в его «предъизбрании», потому что без явных знаков Божественного одобрения даже общего соборного признания было бы недостаточно. На соборе, по разным подсчетам, собралось около 500–600 человек, имена которых известны как из перечисления в самой «Утвержденной грамоте», так и из подписей («рукоприкладств») на обороте[485]. Но самое главное было в том, что на этом соборе находился и будущий царь. Мысль о том, чтобы избрать государя «мимо» боярских родов или снова призвать «варягов», даже не обсуждалась.
Основные споры у историков вызывает характер соборного представительства, относящийся к более общей проблеме законности царского избрания. В. О. Ключевский первым отнесся к Земскому собору 1598 года как к правильно избранному и показал его принципиальное новшество — «присутствие на нем выборных представителей уездных дворянских обществ». Как обычно, он выразил свою концепцию в афористичной манере: «Подстроен был ход дела, а не состав собора»[486]. С. П. Мордовина в специальном исследовании об «Утвержденной грамоте» уточнила многие детали созыва собора. Она оспорила мнение Ключевского о наличии на соборе выборного дворянского представительства и показала, что столичные служилые люди — стольники, стряпчие, московские дворяне (кроме одного чина — «жильцов») были представлены по принципу «поголовной мобилизации», а выборные дворяне из «городов» тоже служили в это время в столице[487]. Другой исследователь истории избирательного собора 1598 года А. П. Павлов все-таки склонен видеть в его составе сочетание «чиновно-должностного» и «территориально-выборного» принципов представительства[488]. В любом случае у историков нет сомнений в правомочности собора, а разговоры о попытке правителя Бориса Годунова оказывать прямолинейное давление на его решения остаются разговорами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});