Читать интересную книгу Арбат - Юрий Вигорь

Главным врагом русской писательской жизни был неизвестно кем выбранный девяностолетний свадебный генерал Сергей Михалков, автор гимна. Ему давно следовало быть на покое, но он согласился стать «ширмой», прикрывавшей художества Тимура Пулатова. А с двухтысячного года на место Пулатова сел исполнительный секретарь Арсений Ларионов, продливший всем азерам аренду на десять лет. Писатели не интересовали старика Михалкова. Он получал свою долю от аренды и почивал на лаврах. Больше всего поражало Генри Миллера, что, когда в «Дом Ростовых» вошел казачий эскадрон отбить у неверных захваченное писательское имущество, сами московские писатели сидели по домам и наблюдали, как разворачиваются события, по телевизору. Они боялись ушибиться, замараться в этой борьбе, сделать неверный шаг.

Что же касаемо поэтов, то после того как Евгений Евтушенко пустил иноверцев в «Дом Ростовых», Генри Миллер на всех рифмоплетов махнул рукой. Единственно, кого он уважал из живущих ныне поэтов, так это Купцова. Драчуна Купцова, едва не положившего голову на плаху и отдавившего все мозоли Борису Палкину.

Однако Генри Миллер был слишком категоричен в оценках московских писателей. Ему легко было судить: ведь он никогда не состоял в рядах КПСС и не пережил переворотов, не прошел разрушительной школы соцреализма. Писатели потихоньку подтягивались к «Дому Ростовых», и к обеду их набралось уже десятка три. Первыми, конечно же, заявились «крестоносцы». Критик Гриболюбов взобрался на памятник Льву Толстому и, держась за бронзовый пиджак графа, толкнул речуху. В нем жила и рвалась в бой душа правдоборца Рабиндраната Тагора.

— Чего мы ждем? — обращался он к толпе. — Десять лет перестроек и реформ были годами примитивной лжи и наглого попрания наших гражданских прав. Этот писательский дом должен отныне стать храмом правды. Писатели должны общаться с народом. И первое, что надо сделать после «Большой чистки», это провести настоящий съезд настоящих писателей, а не тех лгунов, оставшихся лгунами даже тогда, когда им уже нечего терять… Перед писателями должны быть открыты все двери, мы все должны описать, все запротоколировать для потомства. Лично я предлагаю прикрепить к Госдуме трех сатирических писателей, непродажных писателей, чтобы Госдума была описана изнутри. Ведь какие пропадают замечательные типажи негодяйчиков и надувателей, среди них просто тонут честные депутаты, как белые вороны в дерьме… Десяток штатных писателей необходимо прикрепить к Кремлю!

— Нет, вы не правы, — взобрался на постамент Иван Бульба. — Это Кремль надо прикрепить к писателям, чтобы мы могли спокойно его препарировать и все описать. Мы должны предотвратить клонирование Романа Абрамовича, а именно такой эксперимент проводится сейчас! Да и вообще правительство должно избираться только после того, как каждый претендент будет описан честным писателем, мы проведем свою, писательскую рентгеноскопию его души…

Почти сенсацию вызвало появление в «Доме Ростовых» известного советского и неокапиталистического критика Льва Анненского, замечательного мудреца, закалившего свой дух и тело круглогодичным моржеванием в московских прудах. Лев Анненский всегда говорил, что он полуеврей-полуказак, и очень гордился этим симбиозом генов, давших чудесные всходы на ниве русской литературной пашни даже в условиях рискованного земледелия. И если уж такой осторожный человек поддержал «крестоносцев» в их начинаниях, если в нем очнулся казацкий дух, то быть добру. И как только по Москве разнеслась весть, что к бунтующим… нет, это слишком сильно брякнуто, потому что против кого же бунтовать у себя в доме? — вернее сказать, к митингующим примкнул, а затем и влился в их ряды Лев Анненский, в «Дом Ростовых» потянулись осторожные евреи из «ССС» и появился даже сам известный агрокритик-чересполосник Темирзяев-Нечерноземский. И тот же Темирзяев-Нечерноземский хотел было тоже запустить речуху о миротворстве, о национальном замирении, о размывке границ между сионистами и славянофилами, но его перебил Генри Миллер, то бишь атаман Василий Шуйский. Он сказал:

— К делу, господа. Я объявлю захватчикам-ресторанщикам ультиматум. И если через сутки они не освободят наш Дом, мы приступим к его очистке сами…

Его слова заглушила волна ликования. Вся Поварская была забита народом, негде было спичке упасть. И случайный зевака, протиснувшийся с тылов Дома актеров, спросил дворника Варфоломея:

— А скажите, любезнейший, что здесь происходит?

— Да фильм про революцию снимают… Репетиция идет, етить твою в качель! — ответил радостно Варфоломей.

И чем больше на улице Поварской появлялось писателей, а надо напомнить, что только в Московской писательской организации их числится три тысячи, тем больше стекалось народу. Интересно было послушать писателей живьем, ибо даже по телевизору нынче не увидишь живого писателя. Писатели не на шутку разошлись, они раздухарились под прикрытием казаков, они обрели как бы второе мужество. Их речи были зажигательны, они говорили о том, что страна живет, как в кошмарном сне…

— Страной правят бесы, бесы на всех уровнях, от олигархов до чиновников Кремля, — вещал поэт Ябстердумский. — Нарушен сам принцип дарвиновского естественного отбора, и вводится намеренно извращенная дарвиновская философия: сильным достается все! Планета — для элиты! Не приватизаторы — не люди, а зомби. У нас болтают о демократии. Это ложь. Никакой демократии не было и нет. Власть, заводы, фабрики, рынки, посты префектов, губернаторов заняли вчерашние коммунисты-предатели, объявившие себя новой элитой.

— Господа! — выкрикнул какой-то мелкий буржуй из толпы. — Это же интеллигентишка-трепач. Вчера по телевидению выступал министр Швыдкой и публично объявил, что интеллигенты погубили Россию. Бейте его!

Но буржую тотчас надавали по шеям, и он растворился в толпе, как обмылок. На бочку из-под кваса взобрался преклонных лет профессор Владимир Грушин и сказал:

— Товарищи! Граждане! Я презираю всех этих нуворишей и олигархов, которые ставят народу в вину, что мы якобы не сумели адаптироваться к рынку, а потому обречены на вымирание. Нам изначально были поставлены неравные условия игры. Все, кто имели доступ к приватизации, — это блатные коммунисты, имевшие коррупционные связи. Дело даже не в том, кто нынче беден, а кто богат. Нас попросту вышвырнули из игры. У нас нынче в стране нет критериев правды. Вспомним декабристов. России всегда был надобен гражданин! Но его нет! Без него не может существовать государство. Сейчас в ранг морали возведена идеология вора: «обогащайтесь!» Но на воровской идеологии прогресс не построишь. Снова вспыхнет классовая борьба, снова произойдет свержение буржуев, и освободительное движение выльется в новую революцию. Так не будем затягивать ее! Россия нам этого не простит.

— Ура Грушину, ура Гриболюбову! — бушевала толпа. — Писателей в правительство! Писателям надо отдать Кремль! Купцова в президенты!

Стукачи и фээсбэшники рыскали в толпе и советовались между собой, стоит ли вызывать «воронки» и грузить эту не в меру разговорившуюся публику.

— А ведь, по сути, они правы, эти писателишки, — сказал вполголоса полковник Плюшкин, — за последние десять лет в стране ничего не изменилось, кроме масштабов разворовывания денег из бюджета, уж мы-то с тобой, братан, всю правду знаем.

— Ну и что, что они говорят правду, — желчно усмехнулся майор Подосиновиков. — На хлеб ее не намажешь. Проворонили девяносто третий год, так теперь кусайте локти. Олигархи нам хоть платят премии по двести долларов, а у этих будешь работать за «совесть», за «офицерскую честь», за «отечество», за «родину», за очередную звезду… Я при коммунистах «запорожец» себе купить не мог, а теперь купил по дешевке «мерс»-семилеток. Нет, нет, грузить их в «воронки» нельзя, товарищ полковник. Пусть отшумятся, пусть перебродят, пусть выпустят пар. Главное — дать публике выпустить пар, чтобы в «котлах паровоза» не поднималось давление. Тогда «паровоз» останется на месте, — подытожил он, важно потупясь.

Митинг перерастал уже в некую манифестацию, в толпы писателей влились студенты Литинститута, МГУ, они заполнили Поварскую до самого Нового Арбата и создали громадную пробку машин на президентской трассе. Клаксоны завывали какофонией на разные голоса. Назревал скандал.

— Вот теперь самое время их разгонять, началась цепная реакция, — схватился потными руками за сотовый телефон полковник Плюшкин. Он доложил обстановку в УФСБ, там связались с директором. И поступила команда — толпу не трогать. Было решено на встречу с писателями срочно выехать самому начальнику Управления внутренней политики администрации президента Александру Сергеевичу Кособокину. Это была большая величина.

Александр Сергеевич курировал всю издательскую политику страны, и в том числе, косвенно конечно, должен был курировать писательское стадо, хотя как это осуществлять на деле — ему никто никогда не объяснял. Да и негде было собрать писателей. И что он мог им сказать? Что он как бы отвечает за умонастроение в писательских рядах? Так не было никаких рядов. Не было даже стада, потому что писателям негде было собраться. Они намеренно были поставлены в такие условия, у них намеренно было отобрано все. Чтобы они не могли обсуждать свои творческие планы. Чтобы они утратили чувство локтя коллеги, товарища по перу, чтобы в них вселилась растерянность, вселился страх. И тогда каждый поймет, что, в сущности, — не о чем писать. Можно разве что хохмить. И стране нужны хохмачи, весельчаки, авторы развлекушечных стрелялок, иронических детективов, авторы таких романов, как «Веселые похороны» Людмилы Улицкой. Времени нужны развлекатели и запудриватели мозгов, неспособные пробудить мысль — а что же мы нынче за страна?