На рассвете в воскресенье битва продолжилась, и ход ее, без того тяжкий, окончательно переломился не в пользу князей. Ковуи, устав сражаться за них, «возмутились» и обратились в бегство. Они, в отличие от русской знати, с лошадей не сходили, и потому догнать их оказалось трудно. За ковуями побежали некоторые ополченцы и боярские «отроки»-дружинники. Игорь, из-за ранения снова оседлавший коня, оставил сражение и пытался остановить бегущих. Битву возглавил Всеволод, вокруг которого сплотились в пешем строю знатные русичи. Игорь снял шлем, чтобы дезертиры узнали его и послушались его призыва. Но и это не помогло — из всех беглецов вернулся только некий Михалко Юрьевич, судя по упоминанию отчества, боярин; для ковуев же и простых воинов, бежавших за ними, князь сейчас был никем.
Всеволод между тем, по свидетельству летописи, «немалое мужество показал». О том же сказано и в «Слове»:
Ярый Тур Всеволод!Стоишь в обороне,Прыщешь на воев стрелами,Гремишь о шеломыМечами булатными.Куда, Тур, ни скачешь ты,Своим златым шеломом посверкивая, —Там и лежат поганыеГоловы половецкие.Поструганы саблями каленымиШеломы оварские[21]От тебя, Ярый Тур Всеволод!Что там раны, дорогая братия,Забывшему живот и почести,И града Чернигова отчий златой престол,И своей милой супруги красной ГлебовныСвычаи и обычаи?!Что мне шумит, что мне звенитДалече рано пред зорями?Игорь полки заворачивает —Жаль ведь ему мила брата Всеволода…
Перед последним четверостишием автор «Слова» вспоминает прежние войны Олега «Гориславича» и сравнивает те бесчестные усобицы с битвой Игоря против Степи. С одной стороны, «полк Игорев» более славен:
То было в те рати и в те полки,А подобной рати не слыхано!С ранней поры до вечера,С вечера до светаЛетят стрелы каленые,Гремят сабли о шеломы,Трещат копья булатныеВ поле незнаемомСреди земли Половецкой.
Но, с другой стороны, оттого и горечь поражения больше, чем невзгоды княжеских распрей:
Черна земля под копытамиКостьми была засеяна,А кровию полита;Скорбью взошли они по Русской земле!
И крамолам Олега, и доблестям его внука конец один: зря пролитая русская кровь. Потому и Нежатина Нива, где пал киевский князь Изяслав, — тоже «Каяла»:
С такой же КаялыСвятополк полелеял отца своегоМеж угорскими иноходцамиКо святой Софии, к Киеву…
Поэт, смешивая с битвой предварявшие ее стычки и следуя фольклорному стремлению к числу «три», счел, что сражение завершилось на третий день. Но, согласно летописи, всё было кончено уже в воскресенье.
Когда Игорь возвращался к своим полкам вдвоем с Михаилом Юрьевичем, его завидели половцы. У них-то было кому опознать новгород-северского князя. Половецкие конники перехватили Игоря на расстоянии полета стрелы от бьющегося русского войска. Князя пленил Чилбук из «Тарголовой» орды — возможно, хана Тарга, годом ранее плененного Святославом на Орели. Кончак, увидев, что князь ранен, «поручился» за него как за своего свата. Игорю осталось только смотреть, как ожесточенно сражаются остатки русского войска во главе с Всеволодом. «И просил душе своей смерти, лишь бы не видеть падения брата своего».
Князь вознес молитву: «Вспомянул я грехи свои перед Господом Богом моим, как много убийств и кровопролитий сотворил в земле христианской, как я не пощадил христиан, но взял на щит город Глебов у Переяславля. Тогда ведь немалое зло содеялось невинным христианам: отлучался отец от детей своих, брат от брата, друг от друга своего, и жены от супругов своих, и дочери от матерей своих, и подруга от подруг своих — всех смели пленение и скорбь, тогда наставшая. Живые мертвым завидовали, а мертвые радовались, как мученики святые, огнем от жизни сей восхищение поимев. Старцев разрывали, юных люто и немилосердно ранами терзали, мужей же рубили и разрубали, а жен оскверняли, — и всё это сотворил я. Недостойно мне жить, и вот, ныне вижу возмездие от Господа Бога моего! Где ныне возлюбленный мой брат? где брата моего сын? где чадо, рожденное от меня? где бояре думные? где мужи храбрые? где строй полков? где кони и оружие многоценное? Не этого ли всего лишившись, предан я связанным в руки этих беззаконных? Се, воздал мне Господь по беззаконию моему и по злобе моей, и снизошли днесь грехи мои на главу мою. Истинен Господь, и правосуден зело! У меня же нет больше части среди живых. Се, вижу, как ныне другие мученический венец принимают. Почто я, один повинный, не принял страсти за всех их? Но Владыко Господи Боже мой, не отринь меня до конца, но как воля Твоя, Господи, так и милость нам, рабам Твоим!»
Битва кипела вокруг озера. Всеволод продолжал сражаться уже едва ли не голыми руками. В конце концов половцы взяли верх. Всеволода захватил в плен крещеный хан Роман, сын Гзы. Спастись прижатым к озеру русским оказалось практически невозможно — «огорожены были, будто стенами крепкими, полками половецкими». Все князья были схвачены живьем. Святослава пленил Елдечук из орды Бурчевичей, Владимира Игоревича — Коп-тый из Улашевичей. Из бояр и дружинников одни погибли, другие, израненные, попали в плен. Половцы считали, что не осталось никого, кто мог бы принести весть на Русь, но скрывать победу не собирались. Перехватив проезжего купца, ханы велели ему передать русским князьям: «Приходите за своей братией, а пока мы идем к вам за своей братией». На самом деле кое-кто из ковуев и русских всё же вырвался, хотя уходили они на юг, к морю, куда половцы под конец большинство их и загнали. По словам киевской летописи, «руси с 15 мужей утекло, а ковуев меньше». Но, может быть, имеются в виду только именитые беглецы. Один из них, Беловолод Просович, позднее принес весть в Чернигов{262}:
Бились так день, бились так другой,Третьего дня к полуднюРухнули стяги Игоревы.Тут-то братья разлучилисьНа брегу быстрой Каялы;Тут кровавого вина недостало,Тут пир окончили храбрые русичи:Сватов напоили,А сами полеглиЗа землю Русскую.Никнет трава жалобами,А древо со скорбью к земле преклонилось.Уже ведь, братия, невеселые годы настали,Уже пустыни силу прикрыли.Встала обида в силах Дажьбожа внука,Вступила девою на землю Трояню,Всплеснула лебяжьими крыламиВ синем море у Дона;Плескаясь, спугнула время доброе.Князьям от поганых сгинуть усобицами,Прорекал ведь брат брату:«Се мое, а се мое тоже».И начали князья про малое молвить: «это великое»,Стали сами на себя крамолу ковать,А поганые со всех странПриходили с победами на землю Русскую.О, далече залетел сокол, птиц бия, —К морю.А Игорева храброго полка не воскресить.По нем кличет Карна, и Жля[22]Скакнула по Русской земле,Отмыкая огнь людям в пламенном роге.Жены русские заплакали,Говоря:«Уже нам своих милых ладНи в мысли не мыслить,Ни в думах не думать,Ни очами не взглянуть,А злата-серебра не потрогать и малости!»И застонал, братия, Киев во скорби,А Чернигов в напастях.Тоска разлилась по Русской земле,Печаль бурно течет средь земли Русской.А князи сами на себя крамолу ковали,А поганые сами, с победамиНападая на Русскую землю,Дань сбирали по белке со двора....Тут немцы и венедицы,Тут греки и морава <…>Корят князя Игоря,Что погрузил добро на дно Каялы,Реке половецкой русского злата насыпавши.Тут Игорь князь пересел из седла златаВ седло кощеево.Уныние градским забралам[23],А веселье поникло.
Между тем Святослав Всеволодович пока ничего о происшедшем не знал. Он возвращался на юг по Десне в ладьях с набранными в Вятичах воинами, и у Новгорода-Северского ему сообщили, что Святославичи втайне от него выступили против половцев. Святославу это было «нелюбо», но поделать он ничего не мог и продолжил путь к Чернигову. Здесь он и получил весть о поражении на Каяле. Выслушав Беловолода, Святослав прослезился и со вздохом сказал: «О любимые мои братья, сыновья и мужи земли Русской! Дал мне Бог стеснить поганых, но не удержать юности. Отворили ворота на Русскую землю! Воля Господня да будет обо всём. И как жаловался я на Игоря, так ныне жаль мне более Игоря, брата моего».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});