Читать интересную книгу Иствикские вдовы - Джон Апдайк

— Тебе нравится?

— Нравится, — сказал он каким-то мальчишеским, немного напряженным голосом.

— А есть разница, женщина это делает или мужчина?

— Небольшая.

— В худшую сторону?

По его молчанию она не могла понять, думает ли он над тем, как ответить, или витает мыслями где-то далеко. Она надеялась, что второе предположение неверно, хотя, в сущности, это была проблема, знакомая всем женщинам: твое внимание начинает блуждать в тот момент, когда интерес партнера усиливается. Но то, о чем ты думаешь, становится настолько важным, что тело расслабляется и из него уходят все ощущения. Сейчас у нее такой проблемы не было; ее внимание было сосредоточено на другой интеллектуальной и психосоматической проблеме, стоявшей перед ней здесь, в полумраке мотельной комнаты, слабо освещенной лишь светом снова начинавшей прибывать луны. Они обратили внимание на этот молодой месяц перед тем, как открыть дверь своего номера в обшарпанном мотеле на задворках хибарки-пиццерии с закрытыми ставнями: его продолговатое опрокинутое лицо, печальное и застывшее, висело в соленом воздухе над собственным вытянутым отражением в неподвижной воде залива, запечатлевшимся там, где Восточный пляж, в двух милях от широкой полосы городского, видимого из окон поместья Леноксов, становился каменистым и узким. В начале их свидания, до того, как оно приобрело для нее такой интерес, она встала на колени на кровати, отдернула грубую штору, шершавую, как джутовая мешковина, и выглянула наружу. На фоне кромки прибоя, освещенной луной и окаймленной пенными бурунчиками мелких волн, показались тени каких-то молодых людей. Когда она задергивала штору, послышались их юные беззаботные голоса, заглушившие ритмичный шепот накатывающих волн. Плетение волокон на шторах было таким грубым и редким, что сквозь ткань снаружи просачивались воздушные иголочки сияния, от которого они были отделены, запечатанные в этом номере, как в подземелье. Она начала целовать и посасывать его прелестные, четко очерченные мужские соски, окруженные нимбами щекочущих волосков. Ощущение вызвало у него смех, но ей не было смешно.

— Нет, — ответил он после долгого раздумья, — не в худшую. Приятно. Твои духи напоминают мне мамин запах. — Ее голова заскользила вниз по его груди и животу, но сладкий аромат продолжал тянуться вверх, к его носу. — А может, это твой шампунь. Мама не душилась, по крайней мере к тому времени, когда я ее знал: считала, что это неестественно и портит окружающую среду.

— Не думай о матери. Это тебя отвлекает.

— Тебе виднее.

— О да! Мне это видно.

— Хочешь, чтобы я дошел до кульминации?

— Я бы не возражала. Но не хочу тратить тебя зря. Если ты изольешься сейчас, сможешь ли сделать это потом снова?

— Как скоро? Сколько у нас еще времени?

— Ну, в конце концов нам обоим придется возвращаться.

— А она?..

— Любит ли? Да. Она меня любит. Не так, но любит. И я ее люблю.

— А вы когда-нибудь?..

— Были ли вместе? Да. Возможно, один раз мы были близки.

— Ты не помнишь?

— Мы были пьяными. И сонными после той горячей тиковой ванны. Мы тогда, кажется, все перемешались друг с другом.

— Надо было и мне выйти и присоединиться к вам.

— Ты был слишком юн. Для тебя это было бы что-то совсем другое.

Оба поймали себя на мысли, что их уводит в сторону, и снова сосредоточились.

— Ты можешь?..

— Что? Спрашивай.

— Спуститься еще пониже.

— Бог ты мой! Да я же подавлюсь.

— Спуститься до веснушки.

— До какой веснушки?

— Я думал, ты близорука. До той веснушки. — Его указательный палец напоминал рыбу, тыкающуюся носом в коралловую кущу.

— Как тебе удалось устроить себе веснушку в таком месте?

— Загорал. На Лонг-Айленде.

— И парням, с которыми ты был, удавалось достать до этой веснушки, не давясь?

Он замолчал, оскорбленный ее вторжением в его интимную жизнь. Она подождала, не сникнет ли он и не начнет ли пикироваться с ней. Нет. Она заскользила языком, наслаждаясь извращенностью, соревнуясь с его парнями с молодежных пляжей.

Словно прочтя ее мысли в просачивавшемся снаружи лунном свете, он поинтересовался:

— А своих любовников ты тоже мысленно называешь кучей «парней»? У меня их, кстати, было не так много. Тут силен фактор ревности, к тому же с тех пор, как открыли СПИД, приходилось проявлять осторожность. Между прочим, у меня нет вируса иммунодефицита, чтобы ты знала. Я пользуюсь репутацией труса. Но пример показал Даррил. В этом смысле он был чрезвычайно осторожен.

— Я знаю. С нами тоже. Он не любил терять контроль над собой.

— А ты любишь.

— Я просто не боюсь этого. Для меня это как сон: можно быть по ту сторону и при этом оставаться собой. Эй, да ты готов. Какая красота! Дай-ка мне испить из этого источника юности. — Она вся сжалась: свела колени, ступни и, приподнявшись на локтях, приняла на влажной постели позу готовности.

— Нет, — сказал он своим глубоким, снова приобретшим оттенок театральности голосом и коснулся ее макушки. Широкий белый пробор; густая мягкая спутанная копна, выкрашенная в янтарно-рыжий цвет, когда-то бывший ее естественным цветом, только чуть более нежным. — Если ты можешь делать это со мной, — объяснил он, — то я не уверен, что смогу делать это с тобой.

— Слишком гинекологично, да?

— Не то чтобы я никогда прежде не был с женщиной, но…

— Я знаю. Мы тоже это испытываем. Отвращение.

— Не отвращение, зачем ты так? Просто для меня это немного странно, я пока не привык.

— А хочешь привыкнуть? То есть ты говоришь, что хочешь меня трахнуть?

Он поколебался, потом заявил:

— Я хочу быть с тобой, поскольку ты решила, что хочешь быть со мной, — не знаю точно почему.

— Почему? Я обожаю мужчин помоложе.

— Я не помоложе.

— Чем я — определенно.

— Да, но…

— Мне нравится твой толстый живот. Он шелковистый и колышущийся, как у щенка. И я не хочу, чтобы ты трахал Грету Нефф.

— Прошу тебя — не надо нелепости! Она же мужик.

— Что ты называешь нелепостью? Это все нелепость, если посмотреть в определенном ракурсе. Впереди нас ждет нечто совсем другое, но прежде чем оно за нами придет, надо кое-что довести до конца. Хочешь трахнуть меня сзади? Представь, что я — еще один мальчик.

— Не смогу. К тому же я обычно был кетчером.

— Кем? — Ей пришлось немного подумать. — А-а, понимаю. Жаль, у меня нет нужной оснастки, чтобы быть питчером. Ай-ай. Но я могу купить ее. Такую штучку. Искусственный член. Тебе только придется помочь мне приделать его.

— Послушай, почему мы не можем просто полежать, обнявшись, и поговорить? Прижаться друг к другу. Женщины не любят прижиматься?

— Они любят все, кроме одного: когда их игнорируют. — Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо поверх пушистой выпуклости внизу его живота. — Я готова на все, чего ты хочешь. Мне нравится идея обзавестись пенисом. Наконец. Но не будет ли здоровее для тебя и для наших отношений, если ты привыкнешь быть другим? Питчером.

— Может, ты и права. — У него пересохло во рту от открывающихся прямо здесь, в подземелье, новых перспектив.

— Почему ты не можешь представить себе, что я — мальчик? Жаль, я не подумала о том, чтобы захватить вазелин.

От этого у него стало еще суше во рту.

— А ты знаешь, — предупредил он, — даже с вазелином это иногда бывает больно.

— Знаю. Я бывала с такими парнями. К тому же я понятия не имею, насколько ты большой.

— Извини. Просто это не в моих силах.

— Не говори таких слов, Крис. Теперь ты питчер. Лучше говори что-нибудь вроде: «Вот так, детка, вот он весь. Принимай по самую рукоятку в свою скважину. Я достану тебя до самой утробы, сука!» Но это если бы речь шла о влагалище, а этого я пока не собираюсь тебе навязывать.

— Меня бы вполне устроили твой рот — у тебя прелестный рот — и твоя рука.

Она игриво рассмеялась и облизала его набухшие яйца шершавым языком, не сводя взгляда с его лица. Он видел полумесяцы ее глазных яблок в свете, проникавшем сквозь грубую штору.

— Ах, тебя бы они устроили, вот как? — поддразнила она его.

— Расскажи мне, — попросил он, начиная действовать в качестве питчера, — про тех парней, которым ты позволяла трахать себя в зад.

— Не ревнуй, — продолжала дразнить его она. — Одним из них был мой первый муж. Монти. Монтгомери Ружмонт. Он был скрытым гомосексуалистом, теперь, пожив дольше, я это понимаю. Презирал женщин. Если они вели себя высокомерно, называл их коблами. Мне он впаривал, что это удобный способ контрацепции. Вообще-то мне было наплевать, но в следующий раз я приняла героин.

— Что касается моего размера, то Даррил…

— Давай не будем приплетать сюда Даррила, солнце мое. Разве нам не хорошо вдвоем?

— Да, но он…