Он посмотрел потом на Бельмонте и увидел — с облегчением и тревогой одновременно — зеркальное отражение той же странности. Словно до этого нечто улетело от каждого из них и лишь сейчас возвращалось обратно. Вальедец выглядел сбитым с толку, одурманенным.
«По крайней мере, — подумал тогда Аммар, — не я один это чувствую».
К тому времени вокруг кипела буря восторга, оглушительная, неудержимая. Кричали и на стенах, и в ложе правителя у арены. Шляпы и шарфы, перчатки и кожаные фляги с вином взлетали в воздух и падали вокруг них. Все это доносилось до них словно издалека.
Он попытался быть иронично-насмешливым, как всегда.
— Может, теперь прикончим друг друга им на потеху и выясним все до конца? — бросил он.
Побежденным ими воинам помогали подняться — тем, кто мог подняться. У одного человека, того, из Карша, была перебита рука от удара мечом плашмя. Еще один не мог стоять; его унесли на носилках. Бледно-голубой женский шарф проплыл в солнечных лучах и упал на его тело. Аммар лишь смутно помнил, как бился с человеком со сломанной рукой. Это было в самом начале. Он не мог ясно вспомнить удар, последовательность ударов. Это было очень странно.
Родриго Бельмонте не рассмеялся в ответ на его попытку пошутить и не улыбнулся, стоя рядом с ним среди оглушительного, но далекого шума.
— Разве мы хотим выяснить все до конца? — спросил он.
Аммар покачал головой. Они стояли одни посреди вселенной. В ограниченном, тихом пространстве. Это было похоже на сон. Предметы одежды, цветы, новые фляги с вином летели теперь в осеннем воздухе. Столько шума.
— Пока нет, — ответил он. — Нет. Но этот момент может наступить. Хотим мы того или нет.
Родриго несколько секунд молчал, его серые глаза были спокойными под старым шлемом, украшенным фигурой орла. Со стороны ложи эмира приближался герольд в официальных одеждах, грациозный, преисполненный почтительности. Когда он уже почти подошел к ним вплотную, вальедец тихо сказал:
— Если он наступит, то наступит. Все определяет бог. Только я никогда не совершал ничего подобного, никогда в жизни. Или в бою плечом к плечу с другим человеком.
Звезда упала в темноту за холмами к западу от озера. Ибн Хайран услышал за спиной шаги. Они стихли, потом удалились. Один человек. Сторож. Опасности нет. Здесь, во всяком случае, не будет опасности.
Он очень устал, но его мозг не давал ему отдохнуть. Высоко стоящая в небе белая луна проложила сверкающую, дрожащую дорожку на воде, голубой полумесяц отбрасывал слабый след с востока. Они встречались там, где он стоял. Такова особенность воды ночью. Свет стекает по ней туда, где ты стоишь.
«Сегодня я отработал добрую порцию своего жалованья», — подумал он. Жалованье. Теперь он стал наемником на службе у эмира, который был бы счастлив увидеть Картаду в руинах. Который мог решить весной послать войско на восток, чтобы добиться этого. Аммар, благодаря контракту, стал бы одним из воинов этой армии, командиром. Он не привык к таким резким переходам с одной стороны на другую.
Он убил Альмалика. Он был его товарищем в течение двадцати лет. Медленное совместное восхождение, а потом быстрый взлет к власти. Люди меняются с годами. Власть течет, и кружится в водоворотах, и меняет их. Время и звезды вращаются, а люди меняются.
Человек, которого он убил, был единственным в мире, которого он мог бы назвать другом, хотя это слово не применяют к правителям. Он спел свой плач сегодня вечером. То была просьба Мазура бен Аврена, который хотел ранить его. Это хитрый ум. Но он уже слагал эти стихи во время путешествия на восток с Забирой. И прочел их сегодня вечером в пиршественном зале перед врагами Картады. В зале, через который течет ручей. Снова вода. Мечта Ашара среди песков пустыни. Этот банкетный зал слишком претенциозен, но все равно производит впечатление и сделан со вкусом. Ему мог бы понравиться Бадир Рагозский, сказал он себе, он мог бы уважать Мазура бен Аврена. Есть жизнь и вне Картады, полная перспектив и размаха.
«Где собираются ныне прочие звери помельче…» Он покачал головой. Отвернулся от озера и пошел назад, оставив за спиной ветер и луны.
Из тени у стены склада она видела, как он двинулся прочь от воды и от вытянутых рук городских стен. Сначала она подошла почти к самому пирсу, потом отошла оттуда и стала ждать. Когда он приблизился, она заметила — теперь ее глаза привыкли к лунному освещению — его странный, обращенный внутрь взгляд и почти решила не окликать его. Но не успела эта мысль сформироваться, как женщина поняла, что уже шагнула от стены на дорогу.
Он остановился. Его рука потянулась к мечу, но тут она увидела, что он ее узнал. Она ожидала какого-нибудь насмешливого замечания, шутки. Ее сердце часто забилось.
— Джеана бет Исхак. Что вы делаете вне дома ночью?
— Гуляю, — ответила она. — Точно так же, как вы.
— Не так же. Для женщины это небезопасно. Нет смысла совершать глупости.
Она ощутила обычный прилив гнева.
— Просто удивительно, как это я так долго прожила в Рагозе и уцелела без ваших наставлений.
Он промолчал. У него все еще был этот странный взгляд. «Интересно, что привело его к озеру?» — подумала Джеана. Но она пришла не для того, чтобы ссориться, хотя и не могла бы сказать, почему она пришла. Она проговорила примирительным тоном:
— Меня здесь знают. Нет никакой реальной опасности.
— В темноте? На берегу? — Он поднял брови. — Вас могли убить ради плаща или просто из-за вашей религии. Где ваш слуга?
— Велас? Спит, надеюсь. У него был долгий день и долгий вечер.
— А у вас?
— Тоже довольно долгий. Я пыталась исцелить раны, которые вы нанесли. Я иду из больницы. «Что именно заставляет меня все время бросать ему вызов?» — спросила она себя.
Он посмотрел на нее. Ничего не выражающим взглядом, в упор. Жемчужина у него в ухе слабо поблескивала в лунном свете. Он сказал:
— Слишком холодно стоять здесь. Пойдем. — И снова зашагал обратно к центру города.
Она пошла рядом с ним. Ветер дул им в спину, проникал под ее накидку. Действительно холодно, и, несмотря на ее утверждение, Джеана обычно не выходила из дому так поздно. По правде говоря, в последний раз это случилось в ночь того дня, когда она встретила этого человека. В День Крепостного Рва. Она считала тогда, что это было его варварским деянием, это убийство невинных людей. Все в Аль-Рассане так думали.
— Я помню, что вы сказали в Фезане. Что это не ваших рук дело, — произнесла она.
— Вы мне не поверили.
— Нет, поверила.
Он бросил на нее взгляд. Они продолжали шагать. Некоторое время назад, стоя в дверях своей больницы, она заметила, как он прошел мимо. Двое ее больных спали, один принял лекарство от боли в сломанной руке, а второй все еще находился в глубоком беспамятстве, на его виске вздулась опухоль величиной с яйцо страуса. Джеана оставила распоряжение будить его после каждого удара колокола. Сегодня чересчур глубокий сон был для него опасен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});