Осознание случившегося приходит чуть позже. Но к тому моменту я оказываюсь уже далеко.
Произошло ДТП. В нас врезались! Точнее, это мы врезались в машину Матвея, а в неё со всей дури влетело третье авто. Искореженная груда металла вместо красивого и большого внедорожника. И минимальные шансы на выживание…
Меня трясёт. Обнимаю себя руками, пытаюсь согреться, холод пробрался в сердце и расползается по венам, замораживая меня всё сильней.
— Возьмите, укройтесь, — один из охранников протягивает мягкий пушистый плед насыщенного коричневого цвета.
— Благодарю, — выдавливаю из себя кутаясь в него. Зубы стучат. Ком в горле. Больших трудов стоит сделать самый обыкновенный вдох.
Мэт знал. Он знал, что до дома не доедет! Именно поэтому меня пересадил.
Мурашки по коже, всё тело трясётся. Пытаюсь хоть немного взять себя в руки, но не могу. У меня шок.
— Поворачивайте, — говорю. Меня не слышат. — Поворачивайте назад! — произношу уже значительно громче. Охранники делают вид, что меня нет.
Их каменные лица устремлены за пределы машины. Они перебрасываться короткими фразами, поглядывают то на часы, но на смартфон.
— Разворачивайте машину! Мы едем обратно! — приказываю, но вместо ответа ловлю лишь строгий взгляд.
Они не повернут. Они не позволят понять, что случилось с Матвеем. Он ведь погиб! Погиб для того, чтобы я жила!
Аааа! Как же больно. Грудь раздирает. Не могу! Не могу ничего не предпринять.
— Поворачивайте! — подаюсь вперёд, истеричные нотки в голосе уже не унять.
— Может, правда, Михалыч? — тихим голосом произносит мужчина, кто сидит рядом со мной.
— Нет! — рявкает тот, кто сидит спереди. — По инструкции не положено, — добавляет в конце.
— Матвей погиб! Какие нафиг инструкции?! — кричу. — Выпустите меня! Немедленно! Отпустите! — моя истерика заполняет салон.
Я кричу, не глядя куда бью руками, делаю всё, лишь бы машина остановилась. Но она, напротив, лишь ускоряет свой ход.
К дому Матвея мы подъезжаем в полной тишине, я сорвала голос и теперь могу лишь шептать. Машину без труда пропускают за ворота, но как только мы оказываемся на территории Илларионова, нас принимаются тщательно досматривать. Охрана на высоте.
Не помню как именно мы доехали, не знаю, как вообще в таком состоянии смогла дойти до детей. Но когда я вошла на кухню, они кушали гречку с молоком и увлечённо о чём-то беседовали с бабушкой. Прислушиваюсь и понимаю, что они играют в слова. Маруся и Дениска настолько увлечены игрой, что не замечают меня.
Мама, словно почувствовав, поднимает глаза, встречаемся с ней взглядом, она отвлекает детвору, поднимается из-за стола и подходит ко мне.
— Света, доченька, как ты? — спрашивает с искренним беспокойством.
— Плохо, мам, — шепчу, сдавливая рвущиеся наружу рыдания.
— Иди ко мне, моя милая, — раскрывает объятия и я ступаю в них. Обнимаю маму, закрываю глаза и растворяюсь в тепле и нежности, что исходят от неё.
Слёзы нескончаемым потоком льются из глаз. Даже не пытаюсь их остановить, потому что это совершенно бесполезно. Душу громкие всхлипы, детки не должны ничего знать.
— Света, девочка моя, держись, — приободряет мама. Она всячески старается меня поддержать. Ласково гладит по голове, говорит нежные слова, обнимает. — Пойдём, отведу тебя в спальню. Деткам не нужно видеть свою маму в таком состоянии. Им и так за последнее время многое пришлось пережить. Маруся и Денис, хоть и дети, но переживают они по-настоящему. Давай не будем их волновать, — просит. И я с ней совершенно согласна. Малышне не стоит видеть меня такой.
— Хорошо, — шепчу еле слышно.
Держусь за маму, как утопающий за соломинку. Она осталась единственной, кто остался у меня из близких людей.
Мама провожает меня в спальню, настраивает воду в душе, чтобы была тёплой. Настаивает, чтобы я разделась и ступила под теплые струи воды.
Подчиняюсь. Мне настолько плохо, что мне гораздо проще делать механические движения и ни в коем случае не оставаться одной.
Хочу включить телевизор, но она не позволяет. Хочу залезть в сотовый, он тут же оказывается в маминых руках.
— Света, тебе не нужно смотреть новости, — произносит настойчиво, мягко уводит меня в сторону. — В них правды нет. Ступай в душ, он поможет, — отводит меня в ванную комнату. — Выйдешь, подумаем, что можно сделать. Хорошо?
— Угу, — киваю. Захожу в ванную, закрываю дверь, глаза, лицо руками и сползаю по стене на холодный кафельный пол, где сворачиваюсь калачиком и даю волю слезам.
Я давно уже потеряла счёт времени, горе затопило меня с головой. Плачу до тех пор, пока слёз не осталось, в груди продолжает разрастаться боль. Но сквозь толщу тьмы пробивается первый луч света, вселяет надежду.
Нельзя отчаиваться. Нельзя сдаваться! Я не видела тела Матвея, так что вполне может быть, что он жив.
Выстраиваю логические цепочки, держусь за здравый смысл. Это единственное, что помогает не сойти с ума от безысходности и не утонуть в отчаянии, которое так и норовит утащить меня на дно.
Собираю себя по крупицам, поднимаюсь на ноги, ступаю под тёплые струи воды и позволяю ей смыть с себя всю горечь и боль, оставляю лишь веру и надежду в лучшее.
Матвей должен быть жив. Он сильный. Это ж Илларионов! Упёртый баран! Он не может так просто сдаться.
Из душа выхожу уже совсем другим человеком. Держусь лишь благодаря вере в то, что всё обошлось.
— Света, тебе звонили, — протягивает мне сотовый.
— Спасибо, — забираю смартфон из её рук. Снимаю блокировку с экрана и вижу кучу пропущенных от Юли и Яси. Мои верные подруги уже обо всём знают.
— Доченька, я пойду укладывать деток, — нежным тоном обращается ко мне. — Ты пока ляг, отдохни, — показывает на расправленную кровать. — Я тебе принесла успокаивающий чай, он поможет, — оставляет на прикроватной тумбочке кружку.
Мама выходит