Он тупо открыл глаза, без всякого интереса глядя на двоих людей, спустившихся к нему. Несколько часов назад его покинул страх. Зная, что скоро умрет и его мучители не смогут с ним ничего сделать, он испытывал облегчение. Все, чего он хотел сейчас, — говорить, рассказать им все, что им нужно узнать, чтобы все поскорее кончилось.
— Как его зовут? — спросил эль-Куртуби у Голландца.
— Эли Гал. Майор Гал.
— Из МОССАД?
Голландец покачал головой:
— Из Шин-Бета. Ответственный за ватиканские дела.
Эль-Куртуби поднял брови:
— Зачем им это нужно?
— В Израиле живет восемьдесят тысяч христиан, и католики составляют большой процент от их числа. Аналогичным образом, много евреев живет в католических странах или в государствах с большим процентом католического населения. Это вопрос политики. В прошлом году на католические храмы в Израиле было совершено пятьдесят одно нападение.
— А сколько из них было нашей работой?
— Тридцать. Нам не нужно очень стараться, чтобы здешний котел закипел.
Эль-Куртуби наклонился. Израильтянин посмотрел на него без всякого интереса.
— Наверно, тебе очень больно. — Эль-Куртуби встал на колени рядом с узником и приблизил губы к его уху. Он очень медленно говорил по-английски: — Но ты думаешь, что тебе недолго осталось мучиться, что худшее позади, что тебя либо отпустят к твоим друзьям и семье, либо убьют. Ты рассказал все, что знал, все, что, по твоему мнению, от тебя хотели услышать, но ты расскажешь и больше, если тебя попросят. Ты выложил все и поэтому думаешь, что боль скоро прекратится. Тебя вернут в родную конуру или пристрелят; и ты, так или иначе, освободишься.
Он остановился, наблюдая за эффектом своих слов. Они дошли до сознания узника. Майор Гал напряг внимание.
— Ага, — продолжил эль-Куртуби, — вижу, ты понял меня. Хорошо. Нам не придется тратить время. Все очень просто. Я хочу знать кое-какие вещи, о которых ты еще никому не рассказал, о которых, как ты, может быть, думал, мы даже не догадываемся. Но сейчас ты думаешь, что все это уже не имеет значения, что тебе невозможно причинить новую боль и нельзя вылечить. — Он сделал паузу и приблизил губы еще ближе. — Но ты ошибаешься. Очень ошибаешься.
Испанец осторожно достал что-то из кармана.
— Взгляни-ка на эту фотографию, — сказал он. — Как видишь, она сделана вчера. Какая красивая женщина — твоя жена. И какие замечательные дети! Жаль, если с ними случится что-нибудь... неприятное.
Эли Гал закрыл глаза. Он полагал, что уже избавился от мучений, но теперь понял, что худшее впереди.
— Я не... знаю, что вам нужно, — пробормотал он неразборчиво. С его ртом и зубами что-то сделали. Говорить было пыткой.
— Не волнуйся. Все очень просто. Ты только должен доверять нам и рассказать все, что ты знаешь.
— Боже мой, я же рассказал вам... все. Пожалуйста... не мучьте их. Они... ничего... не знают.
— Все, что ты должен сделать, — рассказать мне, что произойдет первого января.
— Января? Ничего... Я не...
— Я могу привести их сюда, — прошептал эль-Куртуби. — Ты увидишь все собственными глазами. Ты знаешь, на что способны мои люди.
— Я не могу... вспомнить...
На лбу Гала выступил пот.
— Пожалуйста, — сказал он. — Что-нибудь... от боли.
— Мы можем причинить тебе гораздо большую боль. А теперь подумай. Крепко подумай. Расскажи нам о Папе. Расскажи нам точно, каковы его планы.
Если на лице израильтянина и оставалась еще краска, то сейчас она исчезла. Он покачал головой. Эль-Куртуби взял его за левую руку и сломал ему указательный палец. Гал вскрикнул.
— Ты только прибавляешь себе ненужных страданий. Я могу гарантировать безопасность твоей жены и детей, но только если ты честно расскажешь все, что знаешь. И не забывай, что, если твои слова окажутся ложью, они по-прежнему будут у нас в руках.
Гал несколько раз судорожно вздохнул.
— Он... — начал он, — Папа... намеревается отслужить мессу... в церкви Святого Гроба, в Старом городе.
— Мы это знаем. Он собирается праздновать Святую годовщину и начало третьего тысячелетия. Что еще? Когда он прибывает?
Израильтянин судорожно закашлялся, затем посмотрел на своего мучителя. В его глазах стояли слезы.
— Его самолет... прилетит в Тель-Авив рано вечером... тридцать первого. Я не знаю... сколько времени...
— Через два дня.
— Его отвезут... прямо в Иерусалим, к президенту Гольдбергу. Утром... утром первого он отправится в церковь. Там не будет... журналистов... Ни туристов, ни паломников... Только Папа... и специально приглашенная конгрегация. После итого состоится конференция, на которой будут присутствовать представители всех основных религий региона.
Гал замолчал. Боль и страх за семью вынудили рассказать его то, что он знал.
Он зажмурился и увидел Ханну, Игаля и Рахель. Увидел кровь.
Когда они снова оказались на улице, эль-Куртуби улыбнулся и взглянул на Голландца:
— Сегодня вечером в Каире все будет готово?
— Без всяких сомнений. Газеты уже ждут завтрашнего заявления.
— Иностранная пресса?
— Мы намерены сделать заявление сегодня в девять часов.
— Хорошо.
— Мы не можем позволить Папе попасть в Иерусалим, — сказал он. — Его необходимо остановить.
— Возможно ли это?
— Думаю, что да. Он верит в меня.
— То есть верит, что вы Антихрист?
— Да. Он знает, кто я. И боится меня.
Они дошли до Львиных Ворот. На Дерех-Йерихо их должна ждать машина, чтобы отвезти в Иорданию. Проходя мимо храма Бичевания, эль-Куртуби вздрогнул. Что, если это не просто совпадение? Что, если он, в конце концов, не господин, а слуга? Зверь, а не его Хозяин? Глядя на серые и желтые древние камни, он сказал прерывающимся голосом:
— Уйдем отсюда. Поскорее. В этом месте слишком много призраков.
Часть VI
Позвольте спросить, не желаете ли знать, как в Каире обстоят дела с Чумой?
Кинглейк, «Эотен»
Глава 44
Дождевые струйки чертили на ветровом стекле тонкие неровные дорожки. Дождь внезапно прилетел из пустыни, принеся с собой мельчайшие частицы красного песка, и казалось, что с неба льется кровь.
Дождь начался в полдень, прогнав пешеходов, и пустота на улицах делала их с Айше незащищенными и уязвимыми. Машина принадлежала другу, одному из немногих, к которым они могли обратиться. В окно Айше наблюдала за входом в серое каменное здание на другой стороне маленькой площади. «Он всегда выходил отсюда, — сказала она, — направляясь к улице Шари-Мансур, по которой шел пешком до станции Баб-эль-Лук, и возвращался на метро в Хелуан».
Площадь Лазули находилась почти на полпути между зданием парламента и президентским дворцом. Ее северо-западную сторону занимало министерство юстиции. Это было идеальное место для штаб-квартиры национальной безопасности. Со времени переворота служба безопасности отошла на второй план перед горячими молодыми ребятами-мухтасибами. Большая часть старой гвардии исчезла, но, как и все новые режимы, Революционный совет Исламской Республики Египет признавал ценность аппарата внутренней безопасности своих предшественников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});