— Держись, милый, держись, — шептал принц.
Дни и ночи смешались в голове. Может, всего час прошел с того момента, как он увидел лань, а, может, целая неделя. Он уже не узнавал местности, да и не пытался. Он видел только белую лань. Он настолько уже привык к ней, что когда она вдруг исчезала на миг, он тосковал без нее. Во время кратких мгновений отдыха она ложилась рядом, но на расстоянии руки. Принц поил ее из ладоней, ощущая трепетню нежность. А потом она резко вставала и снова неслась, неслась вперед.
И когда раз уже стало совсем невмоготу догонять ее дальше, она остановилась. Они были в лесу. Черном лесу теней, том самом, о котором говорил дядя. Нельзя оглядываться. Он положил руку на голову коню, успокаивая испуганное животное.
— Тихо, милый, тихо, друг. Я не брошу тебя.
Ночь ползла к рассвету, но сейчас стоял самый стылый, самый тяжелый для сердца час.
Перед ним поднимался пологий склон невысокого холма, поросшего дубами. И хотя стояла лишь ранняя весна, ветви их были покрыты листвой, источая крепкий, пряный запах дубовой рощи. От него нежно трепетало сердце, наполняясь странной радостью и надеждой. Но подножие холма окружал кустарник. Темно-красные, почти черные лакированные ветви с длинными острыми шипами в ладонь длиной были намертво заплетены ежевикой. Колючая стена поднималась выше человеческого роста.
И на этой колючей стене висели наколотые на шипы как мошки сорокопутом, люди.
Тела некоторых уже истлели, распались и осыпались на землю белыми костями. Другие умерли не так давно. Кто-то совсем недавно.
Кто они были? Из каких холмов? Зачем они пришли сюда?
Или их тоже привела белая лань?
Стена кустарника пошла волной, когда белая лань остановилась перед ней, глядя на принца, словно просила помощи. С глухим стуком сорвался вниз распятый на шипах скелет и упал грудой костей и кольчужных колец.
— Нам туда? — посмотрел он на лань. Ее взгляд был напряженным и испуганным. Она оглядывалась по сторонам, словно ждала опасности.
— Значит, туда, — мгновенно осипшим голосом прошептал принц, спегшиваясь. Потрепал коня по шее. — Береги ее, ладно?
Лань забилась под бок коню.
Принц нащупал рукоять клинка — подаро дяди-государя. Редкая вещь, очень дорогая. Работа Дневных. Дядя говорил, что в целом оружие Дневные делают похуже, чем в Холмах. Хотя бы потому, что магии в них нет и не было никогда. Но даже мастер Холмов хорошо если хоть раз в жизни создавал заклятый клинок, что уж говорить о Дневных? Однако, вот эти клинки, темно-серые, тусклые, с синим отливом, сами по себе были великолепны. Их мало привозили, и даже в землях Дня они считались редкостью, так что подарок был поистине королевским. Таких было мало в мире, наперечет. Говорят, делали их еще в Грозовые годы из небесного железа, которое очень редко находили в Пустыне… Это был довольно короткий клинок, чуть изогнутый, с удобной рукоятью, приятно-тяжело лежавшей в руке. Такие клинки рубили с легкостью почти все — от тонкой ткани до железного прута, сохраняя свою остроту.
— У меня все равно ничего больше нет, — пробормотал принц. — Буду тупо рубить.
"И не буду оборачиваться", — внезапно подумал он. Это всплыло откуда-то из глубин памяти, из детских сказок. Нельзя оборачиваться.
— Держись на виду, — сказал он лани. Уверенный, что она понимает его.
Он примерился и ударил по веткам, просекая первую полосу в переплетении колючих ветвей. И еще. И еще.
Кто-то отчаянно закричал.
Не оборачиваться.
Конь дико заржал, почти взвизгнул, увидев что-то жуткое, и умчался прочь. Лань метнулась чуть ли не под ноги.
Не оборачиваться.
Ветки трещали, как сухие кости, рвали одежду, впивались в тело. "Это всего лишь царапины", — говорил он себе. Но другая часть его сознания отвечала — они глубокие, их много. Ты истечешь кровью.
Он рубил. Он продвигался.
Ночь истекала, наступил тусклый предрассветный час рассвет, а он рубил, как одержимый, ломал ветки, продавливался туда, внутрь, понукаемый страхом, потому, что сзади было это самое нечто. Или их, этих "нечто", было много?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он рубил и рубил. Он понимал, что нельзя, нельзя останавливаться, как только остановишься, поймешь, что ты смертельно устал…
Он вдруг понял, что сзади — тишина. Никого нет. Он чуть не обернулся, но лань ткнула его в бок, и он вовремя спохватился, что это очередная ловушка.
Не оборачиваться. Осталось совсем, совсем немного. Он уже видел просвет…
Приближающийся топот копыт. Конь остановился, фыркая. Тихое "ах!", прыжок, быстрый топот ног.
— Как же ты мог! — горестно воскликнула госпожа Асиль. — Как ты мог!
Он вздрогнул — и обернулся.
Вот и все, — сказал голос у него в голове.
Стоявший перед ним человек был вроде бы живым. Принц не мог сказать, что с ним не так. Но от одного взгляда на него пробирал мерзкий, липкий страх. Он был в старинной кольчуге, пробитой на груди — но крови не было. И одет он был тоже по-старинному. Роскошные такни его одежд были тусклыми, словно выцвели от времени, но не висели лохмотьями. Его серое лицо рассекла злая улыбка.
Короленок… Ну вот и все. Скоро настанет власть Мертвого Холма.
Принц понял, кто перед ним. И кто говорит его устами.
— Ты не смеешь выходить из круга, — задыхаясь, проговорил принц. — Не смеешь!
В мертвых глазах замерцал и стал медленно разгораться алый огонек.
Не надейся на силу дядюшки. Скоро он сдохнет. И тогда я выйду из круга.
— Не выйдешь.
Выйду. Потому, что больше не будет короля. Ты обернулся.
Принц судорожно сглотнул. Он отчаянно пытался найти выход. А он был, он был, он чувствовал. Почти знал…
А воля моя может выйти в мир и сейчас. Свеженький покойничек — это хорошо… Это почти живой. Годный боец. Ты обернулся. Сражайся.
Только теперь он понял, почему все мертвецы лежали спиной на шипах. Они сражались. Сражались с тем, что сейчас смотрело на него из тусклых мертвых глаз. И проиграли. Все проиграли. И теперь они, эти мертвые, были в его воле — как та женщина, что однажды пришла увести его деда на неравный поединок.
Он тоже проиграет. Он тоже умрет здесь. Спиной на шипах.
Сражайся!
"А почему он просто не убьет меня?"
Здесь была какая-то игра. Принц даже не понял до конца, почему он сказал эти слова. И он ли сам их сказал? Или это было вложено ему душу? Кем?
— Я не буду подчиняться твоим правилам. Я не буду подчиняться твоим правилам!! Ты здесь не хозяин!!
Он изо всех сил уперся спиной в колючую стену, продавливая ее, проваливаясь в зелень, раздвигая шипы, чтобы лань чтобы лань протиснулась внутрь, когда мертвец нанес удар. И отразить его принц уже точно не успевал. Он только и успел поднять левую руку, чтобы меч не пришелся в голову.
Он провалился на ту сторону, в зелень и терпкий запах дуба, зажимая фонтанирующий кровью обрубок левой руки. Под его ногами был мох, над головой прозрачной зеленью светились сомкнувшиеся куполом ветви. Боль настигла его, и он закричал, валясь на траву и сжимаясь в комок. Лань, тяжело дыша, стояла над ним на дрожащих ногах, из ее глаз текли слезы.
Нельзя, нельзя терять сознание — а так хотелось нырнуть в темноту забытья, убежать от боли. Перед глазами плыло, звенело в ушах. Нельзя, нельзя… кровь надо остановить… Он сунул в сгиб локтя ножны, сложился пополам и навалился всем весом на обрубок руки, прижимая его к колену. Как он сумел стащить с себя пояс — он потом так и не мог вспомнить. Человек, как говорил дядя, в таких обстоятельствах способен на чудеса. Действуя зубами и правой рукой, всхлипывая от страха, он примотал согнутую руку к предплечью, перетянув так, что кровь почти совсем перестала течь. Это было плохо, неправильно, он понимал, но сейчас, пока сознание еще не ушло, надо было просто остановить кровь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Теперь можно было сдаться. В глазах потемнело, и на какое-то время он потерял сознание.
Он очнулся от холода и пульсирующей, мучительной, какой-то тяжкой, тяжелой боли. Его била дрожь. Рука распухла и почернела. Плохо.