— Вот так, ни с того ни с сего, пришел в замок и во всем признался? Странно, — произнес Оливеберг, который для всех присутствующих по-прежнему оставался лейтенантом Гарденом. — Почему ты искал спасения в замке Вайнцгардт? — обратился к пленнику.
— Я был ранен в стычке и искал спасения повсюду, где только можно было его найти, — мрачно объяснил Арвид. — Признаться же меня заставили под пытками.
— Что касается пыток, — в этом ты откровенен. Не ясно, как во всем остальном.
— Сейчас я откровенен во всем, — пробубнил Арвид. — Что мне скрывать?
Сидевший справа от Гардена капитан Стомвель решительно поднялся, подошел ко все еще стоявшему на коленях разбойнику и, схватив его за волосы, резко приподнял голову.
— Так уж и нечего? — прорычал он. — Взгляните, лейтенант, ведь это же кучер вашей кареты. Тот самый, который сбежал вместе с разбойниками. Это я вам говорю, капитан Стомвель.
— Что?! — приподнялся от удивления Гарден. — Так это ты, мерзавец? Оказывается, капитан Стомвель прав?
— Прав, — едва слышно выдавил Арвид из своего пересохшего, уже ощущавшего смертельную хватку висельничной петли, горла.
— Значит, тебя умышленно подсунули нам вместо внезапно заболевшего кучера? И ты заранее знал, где именно нападут твои сообщники, — спокойно проговорил лейтенант Гарден, вновь обратившийся к своим двум святыням — невозмутимости и терпению.
Стомвель носком сапога повернул голову Арвида так, чтобы он мог видеть наводившего на него ужас Отто Кобурга. И расчет оказался верным.
— Похоже, что все было именно так, как вы говорите, господин лейтенант, — поежился Арвид, отодвигаясь подальше от начальника охраны замка.
— Но ведь ты утверждал, что кучер, который сбежал с разбойниками, — не ты, а кто-то другой, — вырвал его Кобург из рук капитана Стомвеля. — У вас к нему есть еще вопросы?
— Похоже, что это тоже правда: я действительно не признался, что являюсь тем самым кучером, — обреченно согласился Арвид. — Почему каждому, кто схватит меня за шиворот, я должен говорить правду?
Двор с тремя каменными креслами находился в южной части замка и был как бы отгорожен от него полуразрушенной крепостной стеной. Его называли «крепостным». Из построек на нем была лишь старая солдатская казарма для охраны, с провисшей черепичной крышей, и в смутное время он превращался в укрепленный военный лагерь, а в мирное время сюда изредка приглашались представители сельских общин, чтобы выслушать волю Вайнцгардтов или стать свидетелями их справедливого суда.
Однако суды и сходки происходили еще в те времена, когда кто-то один из рода Вайнцгардтов носил титул маркграфа. Теперь же в тронном каменном кресле восседал лейтенант Гарден. И суд его был еще менее праведным, чем земные суды Всевышнего.
— Так вы хотите спросить этого злодея еще о чем-то? — нетерпеливо переминался с ноги на ногу Кобург.
— Не вы же подверглись нападению там, у кареты шведского посланника, доблестный рыцарь Кобург, — попробовал остепенить его Гарден.
— И не желаю подвергаться. Слишком много их развелось в округе, этих разбойников. Я намерен истреблять их с невиданной жестокостью.
Гарден с грустью взглянул на Кобурга и капитана Стомвеля. Он понял, что разговора с Арвидом в их присутствии не получится.
— Оставьте нас вдвоем, — потребовал. — Нам есть о чем потолковать.
Офицеры молча подчинились.
Несколько минут Гарден всматривался в лицо Арвида, освещая его пламенем факела. Пламя все приближалось и приближалось к глазам того, кто еще недавно подло предал его, Даниила Грека. Да, теперь Грек не сомневался, что перед ним именно тот рыжеволосый широкоплечий детина с отрубленным правым ухом, которого ему подсунули в последний момент, перед отправкой обоза, вместо некстати захворавшего кучера.
— Я признаю только один вид казни, — доверительно сообщил он Арвиду, — за ноги — и к вершинам двух деревьев. И никакая сила не заставит меня помиловать вас петлей висельника. Но прежде, с помощью огня, избавлю вас от этих зарослей, — приблизил он факел настолько, что послышался запах тлеющих волос. — Поэтому со мной вы будете откровенны, как со своим исповедником. Только чуть-чуть поискреннее.
— Похоже, что это так, — дрожащим голосом согласился Арвид. — Видно, Господь обрек меня на пытки.
— Вы конечно же не кучер. На хлеб зарабатывали себе иным ремеслом. Каким? Только правду. Зная, что одна часть ее уйдет в могилу вместе с вами, другая — со мной.
— Я был солдатом. Служил во Франции, в Бельгии, Италии. Я был хорошим солдатом, честно воевал за того, кто мне честно платил.
— Но потом оказалось, что для солдатской жизни вы уже не пригодны. Дома и семьи у вас нет. Нищенствовать не хотелось. Что произошло дальше?
— Решил податься в монастырь.
— Не заставляйте меня плакать от умиления.
— И в…
се же я намерен был постричься в монахи.
— Монастырь, конечно, иезуитский.
— Какой же еще?! Вначале меня испытывали на подсобных работах за стенами монастыря, а потом решили, что мне опять можно неплохо платить.
— И вы стали наемным убийцей. Видите, как все просто. Даже если бы вы не сознались в этом, мне и так было ясно, что вы подкуплены. Где находится ваш монастырь?
— В миле южнее Амьена.
— Так это обитель Святого Стефания?!
— Точно, она, — удивленно вскинул брови Арвид. — Вы знаете о ее существовании? Знакомы с ее настоятелем?
— Пока нет. Кто ваш хозяин? Кто посылал, кто платил? Ну, быстро, быстро, у меня нет времени.
— Он не называл себя.
— У крепостной стены замка пасется несколько трофейных коней, доставшихся нам во время схватки с людьми барона Вайнцтардта. Один из них может стать вашим. Я уже сообщил вам, каким образом собираюсь казнить. Но не сказал главного — что в большинстве случаев предпочитаю помилование. И даже награждаю. Хотя щедростью никогда не страдал.
— И вы поклянетесь, что один из этих коней?…
— На огне. За отсутствием Библии. Жизнь и конь — за обычную откровенность, которая вряд ли стоит бутылки дешевого вина.
— Не знаю, как других, но меня нанимал отец Антоний, который теперь вновь назначен настоятелем монастыря в Дюнкерке.
— Значит, все же Антоний? — нервно передернул подбородком Гарден. — Вы ничего не напутали?
— Что тут можно напутать? Отец Антоний — он и есть отец Антоний.
— В таком случае, все связывается в один узел, — облегченно вздохнул Даниил Грек, довольный тем, что загадка покушения, которая мучила его, наконец-то стала обретать логическое очертание вполне реального иезуитского заговора. А ведь казалось, что этой тайны ему уже никогда не разгадать.