Куртка тяжело падает под ноги. Рубашка летит следом.
— Ну? Доволен, сын шакала? Что дальше?
Оскорбление остается без ответа: сын вождя любуется амулетом на моей груди. Наверное, Лекин волчара подрыкивает, сверкая глазом, тоскливо думаю я. Взглянуть бы. Но — смотреть надо в лицо тому, кого оскорбил.
Медленно, как зачарованный, сын вождя протягивает руку. Я стою неподвижно… я знаю, мое волнение не углядит никто. Даже Васюра, пожалуй, не углядел бы. Рука чужака дотрагивается до амулета… мне кажется, я сам чувствую это прикосновение, всей кожей, всей сутью… дотрагивается, медлит пару мгновений и опускается. Амулет остается со мной. А кочевник спрашивает:
— Будешь говорить о заставе?
Я счастливо вздыхаю:
— Вот ведь настырный! О сусликах не хочешь, совиная нора без надобности… ну хорошо, есть здесь застава. Легче тебе от этого? На заставе, дорогой, сусликами не разживешься!
— Вагри, — подсовывается вожаку под руку вовсе сопляк, не старше десяти лет, — послушай, Вагри…
Младший брат, что ли? Уж больно свободно влез в разговор, не по возрасту. Он что-то шепчет на ухо старшему, азартно поблескивая глазами, а я тоскливо думаю: надо же, сына вождя зовут так же, как хорошего нашего друга Вагрика. Обычное имя у степняков, чему удивляться…
— Давай, Тенги! Ты здорово придумал.
Тенги самолично стягивает мне запястья хитрым узлом «змеиный хвост» и взлетает на коня. Ясно. Ты хорошо придумал, Тенги. Это долгая забава, а время мне сейчас всего дороже.
Рывок. Я пробегаю несколько шагов, и Тенги умело подсекает укороченный аркан, заставляя меня потерять равновесие. Лихой свист позади. В сущности, мне повезло, невпопад думаю я, — возьмись ордынец выжимать сведения, мне давно уже стало бы не до шуток. А эти играют во взрослых… пусть их! Ордынский отряд должен быть сейчас почти у Лисьей…
Локти и колени бьются об укрытую ковылем землю, серебристые метелки щекочут лицо, и стучат о голую грудь вспугнутые кузнечики. И несется перед глазами серебряная ткань летней степи — прямо перед глазами, низко-низко. Так близко, как никогда не увидишь на полном скаку. Нет, увидишь — как я сейчас. Волоком на аркане за чужим конем.
Я засмеялся бы, не будь так трудно дышать. Не гори огнем стянутые арканом руки. Степь и скорость — я всегда их любил. Степь и скорость. Волны травы, и горячий конь, и ветер в лицо, жаркий ветер, выжимающий слезы из прищуренных глаз. Ковыль. Полынь. Лисохвост и пырей. Резкий поворот, толчок, я лечу кубарем, полосуя руки острыми стеблями травы.
— Вставай, — бросает сквозь зубы Тенги.
Я поднимаюсь на ноги. Не сразу: меня шатает, словно пьяного, и ноги подгибаются. Но я встаю. Я — воин Двенадцати Земель. Сопляк, ничему не успевший научиться и ничего не успевший совершить, остолоп, капитаново горе, но — воин. Гляди врагу в лицо и не отводи глаз. Правда, лица всадника не разглядеть, весь он — черным силуэтом против слепящего утреннего солнца, и я смотрю дальше — в блеклую голубизну неба. Тишина, летняя степная тишина: ветер, кузнечики и — где-то высоко — жаворонок. Что ж, враг, ты сделал мне хороший подарок.
— Не туда смотришь. Повернись.
Я оглядываюсь. Там, дальше, степь меняется. Там пырей и камни. Я понимаю. Ты умен не по годам, Тенги. Это страшно — взглянуть заранее на уготованную тебе смерть. Это умно — дать пленнику время прочувствовать детали казни в воображении. Это будет долго: такие каменистые островки невелики, а вокруг — ковыль и мягкое разнотравье. И не в обычае ордынцев пускать смерть пленника на самотек, ведь его скальп должен украсить уздечку победителя, а не волочиться по степи за диким конем. Ты умен, Тенги, из тебя выйдет куда лучший вождь, чем из твоего старшего брата.
— Выбирай. Туда? — Взмах плетки в сторону камней. — Или в лагерь?
— В лагерь, — хриплю я. Шенкеля, короткий свист… рывок… ох, руки!
Пырей и лисохвост. Полынь. Ковыль. Резкий запах крови от изодранных о сухую землю рук, они огнем горят, руки, все, от сжатых кулаков до плеч. Терпи, Серый. Вспугнутые кузнечики бьются о голую грудь. Степь и скорость. Хочется смеяться — и плакать.
Лагерь. Пинок под ребра: встать. Встать. Я смогу.
— Он будет говорить, Вагри!
— Да? Ну, говори, падаль!
— Говорить? — переспрашиваю я. — А что, тебя уже заинтересовали суслики?
Сын вождя прожигает яростным взглядом младшего брата.
— Он сказал «к лагерю», Вагри, — оправдывается растерянный Тенги.
— Ну да, сказал, — подтверждаю я. — Ты же сам предложил выбрать направление, ну я и выбрал. Да, прости, я забыл поблагодарить! Скачка была хороша, спасибо. Мне понравилось.
Прав был капитан! Что за дурь толкает меня на рожон? Вагри отвешивает братишке полновесную оплеуху, их дружки хохочут, и я хохочу вместе с ними. Пусть побесятся. Я честно тяну время, ты уж не обижайся, Лека, мой принц. Сегодня моя очередь тебя прикрыть.
Вагри властным жестом останавливает веселье.
— Понравилась скачка? — цедит сквозь зубы. — Еще скакать хочешь? Хорошо. Скачи, Тенги. А мы погонять станем.
Тенги, яростно взвизгнув, трогает коня. Бедный, думаю я, и отдохнуть не дали. Впрочем, Тенги не торопится: дает старшему брату время огреть меня плеткой. Дает мне держаться на ногах, бежать… и на том спасибо, враг! Визг, хохот, вой… ордынское веселье, пропади оно пропадом! Кто лучше нацелит удар… я слыхал о таких развлечениях. От Вагрика и слыхал. Аркан и плети… долго не продержусь. Это уже не допрос — казнь. Из тебя не получится вождя, Вагри, тебя слишком легко раздразнить. Ничего… пока я могу бежать, надежда остается. Когда упаду, будет хуже. Когда упаду… и все-таки я победил тебя, Вагри… я победил…
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
— Опять в переделку попал?! — Серж хватает меня за плечи, трясет… Я едва удерживаюсь, чтобы не заорать. Плечи огнем горят.
— Вовремя вышел, — хриплю я.
— Оно и видно, — перебивает Серж. И, распахнув дверь, кричит в темную дыру коридора: — Эй, кто-нибудь! Брата лекаря сюда, живо!
— Зачем?..
— А вот зачем! — Серж сует мне под нос руки… Ладони его измазаны кровью. — Нечистый тебя побери, Анже! Ты хоть соображаешь, когда надо остановиться?!
— Я вовремя вышел, — снова шепчу я.
— Я вижу! Давай раздеваться… Что там стряслось, Анже?
— Орда… набег.
— И Серега твой попался? А ты — нет, ты скажи, ты, в самом деле, не мог раньше выйти?! В мученики захотелось? — Серж стаскивает с меня одежду и ругается не переставая. — Чего ты головой мотаешь?! Всякую осторожность потерял! Нет, ты скажи, тебе прошлого раза мало показалось?
— Перестань, Серж! — Я привстаю. Серж выдергивает из-под меня подол, и я вижу его лицо совсем близко. Сердитое до жути. — Серж, ну прости. Я ведь сразу вышел, когда стало по-настоящему опасно…