думать не только о себе. У Томаса с Женевьев, например, отлично получится дарить друг другу счастье. Женевьев будет светиться, а он будет шептать ей на ухо шутки, которые меня не касаются. Он подхватит ее на руки, как новобрачную, и унесет в мир счастья, которого я не достиг ни с ней, ни с ним.
– Что бы сделал на моем месте Томас Рейес? – спрашиваю я.
Томас садится:
– Я бы лез вон из кожи, чтобы почаще бывать счастливым. Ты уже столько всякой хрени пережил, можешь просто вспоминать ее и понимать, что худшее позади. Вот тебе мои пять копеек мудрости.
Я, может быть, никогда не увижу, кем он станет, когда повзрослеет: режиссером, борцом, диджеем или декоратором, геем или натуралом. Я к тому времени могу уже так затеряться в прошлом, что даже его не узнаю.
– Томас, я не хочу забывать.
– И я не хочу, чтобы ты забывал. Главное, помни, что я тебя до усрачки люблю.
Я снова и снова верчу в голове эту фразу: пусть там останется она, а не куча воспоминаний, от которых я бы лучше избавился.
– Томас, я не хочу забывать!
Внезапно он начинает громко всхлипывать, а потом – еще более внезапно – берет меня за руку. И все же вот оно – счастье, которое он мне обещал. Он меня любит, хотя и не влюблен. Большего и желать нельзя. Мне даже не нужно это слышать, чтобы верить.
– Ничего гейского, Длинный.
– Да знаю я. – Я улыбаюсь и покрепче сжимаю его руку. – Охрененное у нас с тобой счастье.
Часть четвертая
Скорее счастлив, чем нет
ДЕНЬ, КОГДА МЫ НАЧАЛИ С ЧИСТОГО ЛИСТА
Сотрудники института Летео, а точнее, Эванджелин смогла пропихнуть меня в число первых пациентов восстановительной терапии, которую разрабатывают в Швеции.
За это я согласился участвовать в некоторых безобидных научных экспериментах. Их цель – найти лекарство против амнезии. Может, я до этого не доживу, но вдруг удастся помочь кому-то все-таки его придумать? Забавно: я пришел в Летео, чтобы забыть, а теперь жду, что они помогут мне – и, возможно, миллионам другим людей – помнить.
Мама предлагала нам переехать в северную часть города, подальше от бьющих под дых воспоминаний, но хватит уже бегать. Вместо этого мы решили выбелить все стены и начать с чистого листа на старом месте. Я помогаю маме белить спальню. Ей непросто: нынешнюю серую краску выбрал отец.
Я спрашиваю, какой цвет ляжет поверх белого.
– Думаю, белый и оставлю. Он чистый, а еще у меня был когда-то белый кролик. Иногда приятно вспомнить.
ДЕНЬ, КОГДА Я ВЗГЛЯНУЛ В БУДУЩЕЕ
Мы с Эриком красим гостиную в зеленый и делаем перерыв – сыграть партию в «Мстителей против Уличных бойцов». Он, как всегда, выбирает Росомаху. Я играю Черной Вдовой. Надоело поддаваться.
Я выигрываю, Эрик молча стискивает зубы.
Никаких шуток про то, кто кем играет. Никаких придирок.
Эрик требует второй раунд.
Я кое-что забываю, но хорошо помню, как давно мы с ним вместе не веселились. Раньше так классно было, только когда отца сажали.
ДЕНЬ, КОГДА Я СМИРИЛСЯ
За уборкой я нашел стопку старых тетрадей с эскизами и теперь листаю свои детские рисунки. Плевать, что я тогда плохо подбирал цвета и небрежно клал тени. Я просто вспоминаю, как это все рисовал, и смеюсь. Много лет не вспоминал про своего смешного злодея, мистера Короля-Властелина. Если у моих персонажей есть свой загробный мир, куда они попадают, когда я про них забываю, он встретит там Хранителя Солнца и наверняка с ним подружится. Ну или они будут мочить друг друга до конца времен.
Посмотрев детские тетради, я решаю начать зарисовывать свою жизнь – по крайней мере, самые классные моменты. Каждый рисунок я буду называть: «А помнишь…»
ДЕНЬ, КОГДА Я ЗАБЫЛ
Жилищное управление доделывает косметический ремонт двери, которую я пробил головой. Я вывожу на улицу свой новый велик.
Меня пускают погулять только во второй двор, чтобы мама или брат видели в окно. Так я могу хотя бы чуть-чуть побыть один. Детская площадка в оранжево-зеленых тонах, мягкое черное покрытие, где мы всегда дрались, столики для пикника, где мы пили через трубочки сок, турники, где мы учились подтягиваться, а с другого конца дворика на меня смотрят старые друзья – здесь я вырос, и этого у меня никто не отнимет.
Сегодня я решил научиться кататься на велике – вдруг я еще могу чему-то учиться?
Мне не нужен ни отец, ни Колин, ни Томас.
Я подкручиваю сиденье и сажусь. Берусь за руль, ставлю одну ногу на педаль, а другой толкаюсь от земли, снова и снова, как бьет копытом конь перед скачкой. Наконец обе ноги встают на педали, и я плыву вперед с грацией новичка. В ушах воет ветер. Я ловлю ритм: левой, правой, левой, правой – вдруг стена, резкий разворот…
Я пытался выровняться, но упал. Велик рухнул прямо мне на колено.
Больно, но бывало больнее. Однажды, например, я куда-то зашвырнул мяч для софтбола Малявки Фредди, и тот за это кинул мне в плечо дверным ограничителем. В другой раз я ехал на скейте под горку и на скорости врезался в мусорный бак.
Там, где мы играли в карты и впервые пробовали пиво, закрыв его бурыми бумажными пакетами, стоят Брендан, Нолан и оба Дэйва и продолжают на меня пялиться. Брендан даже вскакивает и делает шаг в мою сторону, как будто хочет помочь мне подняться. Я поднимаю руку, и он останавливается.
Наша дружба в прошлом.
Я встаю, сажусь на велосипед, проезжаю несколько шагов и снова падаю.
Встаю. Еду. Падаю.
Встаю.
Еду.
Я еду, еду, еду! Проезжаю мимо «Лавочки вкусной еды», куда меня уже не возьмут работать. Я гоняю кругами, наконец освоив то, чему должен был научить меня отец, будь он все-таки папой. И вдруг случается страшное. Я забыл, зачем сел на велик и как слезать.
А ПОМНИШЬ…
Я часто играю сам с собой в нашу с Женевьев игру.
Я превратился в охотника за счастьем, мародера ужасов этого мира. Ведь если счастье можно было найти даже в моем жутком прошлом, я найду его где угодно. Как слепой находит радость в