лежит сейчас в его доме под сеном. Уж больно похож по описанию.
— Разве не говорили они, что будут людей пугать да мучить?
— Ну, шутили пару раз, да…
— Великой бедой те шутки обернутся. С тёмной силой шутковать нельзя, — строго сказал Казимир. — Ты ещё и час такой выбрал — ту самую ночь, когда нечисть сильна, когда она играючи погубить может! Отступись! Отступись, не то выйдет беда великая. Люди прогневаются, вернутся с огнём, с топорами да вилами. На кого, ты думаешь, гнев их падёт? Кикиморы да водяницы попрячутся, а вот Тихомира да дочь его ждёт смерть лютая. И ты не уйдёшь от ярости людской. Отступись! Всё одно ты хотел лишь вернуться домой, а этому я и так помогу.
— Да, кстати, а почему это Тихомир здесь? — спросил Василий. — Он говорил, это ты ему так подгадил, а я что-то теперь не вижу логики…
В темноте он уже почти не видел лица колдуна, но почувствовал, что тот пристально всматривается, как будто хочет что-то понять.
— Неужто ты не знаешь, — спросил Казимир неторопливо и осторожно, — что Рада — его жена? Потому, может, и сам он во всём замешан, а раз так, разумнее держать его под надзором. Добряк за ним приглядывал.
— Э, — сказал Василий. — Жена? Так жена у него умерла вроде.
— Это он так сказал?
Василий попробовал вспомнить. Тихомир говорил, кажется, что жена его покинула, но кто же знал, что это означало!
Да и не это главное сейчас. Наверное, можно было вернуться домой прямо сегодня. Всего-то и дела — сказать, что нож уже у него… но Василий не любил спешить. Время ещё было, и он решил подумать.
— Может, я понял не так, — сказал он. — Хорошо, а я вот что-то не соображу, в чём твоя выгода?
Тут Казимир рассмеялся. У него был хороший, добрый смех, даже захотелось улыбнуться за компанию.
— Какая же тут выгода? — спросил он. — Борис уж царство хочет мне оставить, так на руку ли мне возвращение истинного наследника, коль я выгоды ищу? Меня, Василий, тронуло материнское горе. Если сумею помочь, будет чем гордиться. Царь, должно быть, наградит щедро — лгать не стану, от награды не откажусь, а боле мне ничего не надобно. Да, видишь, и народ своего царевича лучше примет, нежели чужеземного колдуна.
Звучало убедительно. Василий страстно хотел к чему-то придраться, искал, за что зацепиться, и не находил.
— Вот ещё что, — сказал Казимир. — Со дня на день придёт к вам гость, богатырь Горыня. Давняя меж нами вражда, винит он меня в смерти отца своего, и надо же статься такому, что теперь меня разыскал, хоть я и подался в чужие земли.
— А что, справедливо винит? — поинтересовался Василий.
— То, Василий, дело не твоё, — мгновенно заледеневшим голосом ответил Казимир. И прибавил уже теплее: — Знаешь, каково приходится колдунам? Поможешь кому, говорят, то боги помогли. Не сумеешь помочь, сразу ты злодей, и гонят, и проклинают. А порой и мстят, жизни лишить пытаются. Уж наведался Горыня в мои покои в царском доме, всё там сокрушил, изломал, меня дожидаясь. Стража его скрутила, только милостью моей царь его отпустил. Жаль мне стало дурака молодого. Так непременно он сюда явится, а ты вот что: работу вашу испорти, да на него и свали. Пусть гонят его восвояси, да заодно от себя подозрения отведёшь.
Потом вздохнул, головой покачал и сказал:
— Ох, Василий, Василий, и надо же, чтобы ровнёхонько в этот час вас всех сюда несло! Видно, нечистая сила мешает, отпускать царевича не хочет. Что ж, обо всём я тебе поведал честь по чести, дале сам решай, да вот тебе три совиных пёрышка. Захочешь со мною потолковать, сожги одно и жди к вечеру, а коли дело важное, все три сожги.
На том они с Казимиром и распрощались.
Василий даже не стал смотреть, как тот улетит, и торопливо зашагал к воротам, ёжась и растирая плечи. Закоченел, пока стояли, а вдобавок боялся, что ворота закрыты — прямо шёл и чувствовал, что сейчас как толкнёт, а они не откроются — но нет, повезло.
Он шёл по тёмной улице, мимоходом отмечая, что дорога теперь почти ровная, чистая, можно идти и не бояться, что споткнёшься или вступишь во что-нибудь. Ну, немного уже истоптали, там и сям после дождя стоят лужи, но неглубокие, и попадаются редко, не то что раньше.
А ещё он думал обо всей этой ситуации, и чем больше размышлял, тем больше запутывался и сердился. Все говорили разное, и даже если лгали, это была ложь такого типа, которая содержит и правду. Самая паршивая ложь. Попробуй понять, к чему подкопаться!
Добравшись домой, Василий разжёг лучину и взялся искать бересту, потому что в голове всё путалось и нужно было записать факты, чтобы найти нестыковки. Как назло, береста вся была исчёркана заметками вроде «приходите, окрестные сёла, на гулянье весёлое» и прочими попытками составить завлекающий текст.
— Да блин! — пробормотал Василий. — Так, ладно, кто против кого? Бабка против колдуна. Колдун против заповедника, потому что нечисть нападёт на людей. Тогда почему бабка тоже против заповедника? Ладно, какая разница…
Порывшись под соломой, из которой была устроена его постель, он достал нож и вспомнил, как его описывал Казимир: старый, истёртый, рукоять треснула и обмотана бечёвкой, а лезвие не блестит. Тот самый нож, один в один.
— Если бабка заодно с подменышем, — продолжил рассуждать