Во время выступления обвинителя Джеку и Бойду не задавали почти никаких вопросов за исключением нескольких простых, призванных подтвердить факт произошедшего. Они не предназначались для установления причин или степени виновности — я была виновна уже потому, что это случилось со мной. Джек сидел с опущенной головой, избегая глядеть в мою сторону, зато Бойд широко улыбался и не раз пытался поймать мой взгляд. Вместо перекрестного допроса Деннис решил вызвать их в качестве свидетелей в мою защиту — он надеялся, что присяжные впечатлятся тем, что мальчики все равно остаются на моей стороне. Это, безусловно, должно было получиться с Бойдом — улыбающимся, завернутым в подарочную упаковку свидетелем. Он бы гордо носил на рукаве повязку с надписью что он спал со мной. С тех пор как мы начали заниматься сексом, его величайшим желанием было поведать всему миру, что он и я делаем это, и теперь, когда это произошло, он не мог чувствовать большего восторга. Когда Бойд вернулся давать показания, новообретенная уверенность делала его шаги плавучими. Я почти готова была увидеть, как он сделает сальто на полпути к свидетельскому креслу.
Почти каждый вопрос моего адвоката обвинение встречало возражением, требуя признать не относящимся к делу. Детали, в их понимании, не значили ничего, раз преступление имело место. Большинство из них были довольно связными, хотя некоторые ощутимо провисали. Все равно, успехом была возможность задать вопросы и посеять семена сомнения в умах присяжных. Сожалел ли он о том, что произошло? Его улыбка говорила за него. Нравилось ли ему проводить время вместе со мной? Он с энтузиазмом закивал, прежде чем обвинитель успел подать протест. „Вы начали сексуально добиваться миссис Прайс, не так ли, Бойд?“ Это был риск, но просчитанный: я видела как хочется ему внимания и восхищения. Давая ему заявить о своей роли инициатора, можно не сомневаться, что он примет ее. Вопрос был отклонен, но присяжные уже знали, каков был бы ответ.
Настала очередь Джека встать к трибуне, и это был куда больший риск. Но после вызова Бойда, мы не могли не вызвать и его. Это означало бы, что мы боимся того, что он может сказать. Так оно и было. Хотя адвокат не спрашивал его ни о чем, что могло бы увести его с намеченного курса, но если бы он слишком расстроился, то в гневе или разочаровании мог выкрикнуть что-то совсем неподходящее для ушей присяжных. Деннис был уверен, что сможет проскочить мимо возможных вспышек. В общем и целом, он планировал списать расстроенность Джека на мою измену с Бойдом. Тем не менее, когда Джек во второй раз занял место у трибуны, я волновалась, как никогда прежде в жизни. Один лишь настоящий взрыв эмоций с его стороны мог с легкостью отправить меня в тюрьму на долгие годы.
У меня не получалось смотреть на него привычным образом. За прошедший с моего ареста год он сильно повзрослел, куда заметнее чем Бойд. Пребывание в исправительном центре, конечно, тому только способствовало. Его голос стал ниже и грубее, в нем слышалось пережитое горе. Хотя он все еще был слишком стеснительным для своих шестнадцати, травма ускорила появление взрослых форм в его теле. Хотя я всегда знала, что он быстро окажется за пределами возраста привлекательности, часть меня надеялась что где-то — в его глазах или, быть может, в мимолетном жесте, я встречу намек на то, что наши отношения были сохранены навечно, — знак, что, когда мое тело накрывало его сверху, неумолимый ход времени в какой-то его части остановился. Но нет, не виделось в нем ничего от того жаждущего и доверчивого мальчика из восьмого класса, образ которого сохранился у меня в памяти. Флуоресцентные огни в зале подчеркивали его недавно начавшие прорезаться на подбородке волоски, плохо сидящий костюм, наверное из запасных отцовых, которые Бак оптимистично держал на всякий случай, не украшал картину. На все время его показаний мне пришлось отвернуться. Я думала о будущем и надеждах других мальчишек в других местах. Его признаки взросления были словно плевком, уничтожившим все, неудачным экспериментом с моим именем в заглавии, который никогда не прекратит терпеть фиаско.
„Джек“, — начал мой адвокат авторитетным тоном, — „Всем нам известно, чем вы занимались с миссис Прайс“. Джек сдвинулся на своем сиденье и опустил взгляд на колени, его нижняя губа задрожала. „Я хочу, чтобы ты рассказал нам предельно честно о нескольких вещах. Заставляла ли она тебя целовать ее?“
Джек выдохнул слишком близко к микрофону, в результате чего по залу пронесся ветер отозвавшегося на ответ эха. „Нет“. Я знала Джека достаточно хорошо, чтобы понять, что сейчас происходило в его голове. Признавая, что я не принуждала его, Джек видел вину за все случившееся на себе, — в том, что не оттолкнул меня и не вызвал полицию в день смерти отца; в том, что потерял всех старых друзей, бывший дом, образ жизни; в том, что был отправлен в исправительный центр за нападение на Бойда. Джек заплакал.
Адвокат подошел к нему и по-отечески положил руку на деревянные поручни трибуны. Его голос смягчился, как будто он и Джек разговаривали полностью наедине, и только они вдвоем могли слышать друг друга. „А заставляла ли она тебя заниматься с ней любовью?“
„Протестую“, — заявил прокурор. — „Заниматься любовью“ — неприемлемый эвфемизм для изнасилования несовершеннолетнего».
«Я перефразирую», — предложил мой адвокат. — «У вас был секс с миссис Прайс. Он был по согласию? Ты хотел это делать?»
«Да», — ответил Джек. — «Я хотел этого». Его голос надломился. Это было словно исповедь или нечто более значительное.
«Спасибо тебе, Джек. Прости, что тебе пришлось выйти и сделать все это». — Деннис вернулся к столу и сел. — «Больше нет вопросов, Ваша Честь».
Хотя Джеку разрешили покинуть трибуну, он задержался на мгновение, плача, а потом посмотрел на меня. В этом взгляде не было ни капли ненависти, которую я ожидала увидеть. Нет, это был взгляд взаимного понимания. Джек передал мне этим взглядом открывшееся ему осознание, каким ужасным местом может быть мир. Его взгляд сообщил, что за время с нашего расставания никому из них вообще не было до него дела, и никто не сможет починить эту значительную брешь в паутине мироздания. Мои глаза встретились с его, сообщая ему, что он прав.
Но присяжные, адвокат, и даже прокурор, похоже, имели на этот счет другое, совсем отличное от моего мнение. «Вот так пушка!» — возгласил Деннис после того, как заседание было отложено на один день. «Каков взгляд после признания, а? Как будто он хотел сползти с трибуны и броситься к тебе! Плюс слезы. Слезы не могли быть лучше. Черт, мне стыдно, что я заставил его чувствовать вину за его импульсы. Главное, присяжные увидели американского подростка, кровь с молоком, кающегося за то, что засадил в тюрьму горячую блондинку. Думаю, у нас хорошие шансы».