— А вот горы, отделяющие артанские просторы от Ниверии на юге и от Славии на севере, — Комод провел жирным пальцем по горам на карте. — А вот пограничье, на этой, восточной стороне гор, земля, втиснутая между Славией и Ниверией, официально никому не принадлежащая.
— Кникич, — сказал артанец, чтобы показать, что он тоже не лыком шит и знаком с географией.
— Совершенно верно, — радостно согласился Комод. — Именно, Кникич. Горное хозяйство, маленькая область, населенная странными людьми. Они ведь странные, кникичи?
Артанец поразмыслил. — Да, — сказал он. — Довольно странные.
Толмач запнулся на мгновение. «Удовлетворительно? Достаточно? Прилично?» и в конце концов перевел фразу, как «Преимущественно странные». Но Комод понял.
— По хроникам, земля когда-то принадлежала одному из ниверийских князей, а потом, в результате каких-то стычек, перешла к Славии, но не полностью. Получила номинальную автономию.
Толмач опять запнулся, но перевел на артанский — «Неполное самоуправление».
— У кникичей есть свои горные тропы, — продолжал Комод, — которые они знают так хорошо, что могут перейти в Артанию и обратно с завязанными глазами ночью и провести какое угодно количество человек, конных и пеших, с собой. Не так ли?
Артанец насупился, но было видно, что он растерян. Он был уполномочен, после тяжелых споров, предложить Ниверии половинное влияние в Кникиче, но не предполагал, что Комод заговорит об этой горной местности первым.
— Договор со старейшинами Кникича может быть очень выгоден Артании, — сочувствующе и понимающе сказал Комод. — И если Артания решит на нас напасть, ей не нужно будет вести войска вдоль берега, под катапультным градом из фортов и со скал, или через мерзлоту на севере Славии. Она просто проведет столько воинов, сколько будет ей нужно, через Кникич. Мы, ниверийцы, очень этого боимся. Очень.
Презрительная усмешка опять заиграла на губах артанца. Трусы эти ниверийцы, вечно они чего-то боятся, дрожат, паникуют. Настоящий воин не знает, что такое страх. Трусливые подлые овцы.
— Да, в этом и состоит ваше перед нами преимущество, — сказал с сожалением Комод. — Мы всего боимся. Мы боимся Кшиштофа, и мы боимся вашего повелителя, многоуважаемого Улегвича. Мы боимся, что, пройдя вдоль гор, ваши войска заодно активизируют молодых артанцев, проживающих в окрестностях Кронина и Мутного Дна. И что активизированные, они сами собой соберутся в какие-нибудь, не знаю, подразделения, что ли. Я человек не военный, с терминологией не знаком. Мы также боимся, что, дойдя то славской столицы Висуа, артанское войско не ограничится диктованием условий, и что в будущем мы будем иметь дело не с Кшиштофом, который также склонен бояться, как мы, но с неустрашимыми артанцами. Представьте себе — Висуа взят, войска отдохнули, перезимовали, а потом развернулись и идут на юг. У нас на пограничье стоят значительные силы. Но одновременный удар с запада, через Кникич, может оказаться для нас гибельным, и мы этого очень, очень боимся. Поверьте мне. Очень.
Артанец отечески улыбался, готовый успокаивать и заверять толстого трусливого ниверийца.
Комод помолчал.
— Лет пятнадцать или двадцать назад, — доверительно сказал он, понижая голос, и толмач тоже перешел почти на шепот, — … у меня плохая память, я не всегда точно помню даты… так вот, лет пятнадцать или двадцать назад нас одновременно атаковали князья Номинг и Улегвич, досточтимый предок вашего повелителя. Мы очень тогда перепугались. Очень, уверяю вас. Я помню себя, сидящего в ратуше в Астафии. Я плакал от страха. Обильные слезы текли ровными струями по моим мясистым лоснящимся щекам. Я дрожал. И Фалкон, говорю вам по величайшему секрету, дрожал тоже. Пожалуйста, никому не рассказывайте, что я вам об этом сказал, Фалкон никогда мне не простит. И со страху Фалкон, представьте, стал отдавать один безумный приказ за другим. И я, и мои коллеги, начали, трясясь от страха, эти приказы выполнять. И в страхе, потеряв уйму людей, мы уничтожили войска Улегвича до последнего воина. Это была глупая и негуманная акция, продиктованная исключительно страхом. Так смелые люди не поступают. Смелые люди благородны и великодушны. А Князя Номинга своими трусливыми маневрами, не решаясь вступать с ним в бой, мы просто свели с ума. Нас нельзя пугать, друг мой. Напуганные, мы способны на такие низости и такие чудовищные подлости, что никаким диким славам не снилось. Жестокий и кровавый Кшиштоф об этом осведомлен и постоянно старается нас успокоить на переговорах. Стыдно, честное слово — возится с нами, как с малыми детьми, чуть ли не носы нам утирает. А мы сидим на переговорах, нюни распустили… Фу, гадость какая. Стыдно мне. Стыдно.
Комод поставил толстый локоть на стол и опустил лоб на потную мясистую ладонь. В глазах у него стояли слезы.
— Что мы за люди такие, — прошептал он, стараясь не смотреть на артанца. — Ужасные люди. Трусость — страшная, позорная вещь, друг мой.
Артанец, окончательно сбитый с толку, глядя на неподдельные слезы ниверийского дипломата, не знал, что и сказать.
— А… эта… — сказал он. — Так чего же вы хотите?
— Ничего, ничего! — заверил его Комод слезно. — Только спокойствия, только отсутствия страха! Сама мысль, что ваши доблестные войска будут иметь доступ, через Кникич, к нашим территориям, повергает нас, всех нас, и Фалкона, в трепетный ужас. Если бы была возможность оставить Кникич нам, мы бы чувствовали себя спокойнее.
Наступила тяжелая пауза.
— Мне нужно посоветоваться с соратниками, — сказал артанец.
— Да, пожалуйста, сколько вам будет угодно, — заверил его Комод. — Советуйтесь, говорите, обсуждайте. Можете даже послать курьера в Арсу, к вашему могучему повелителю. У нас есть время. Я вообще теперь в отпуске, и встреча эта не официальная, но просто дружественная. Друг мой, я верю в вашу доблесть и ваши способности. Вы очень дальновидный, очень твердый человек. Я надеюсь на вас, полагаюсь на вас, рассчитываю на вас. Все надежды, и мои, и всей Ниверии, возможно, связаны с вами. Давайте встретимся завтра в это же время. Вас не затруднит? Скажите, если затруднит, я согласен на любое другое время, или место.
— Хорошо, — сказал артанец твердо. — Завтра, здесь же, в это же время.
— Прекрасно, прекрасно, — Комод просиял. — Так я надеюсь на вас, друг мой.
Он сам поднялся и еще раз дружески и с оттенком подобострастия улыбнулся артанцу. Он вышел из залы. Он чуть не упал — слуги вовремя поддержали его.
Гром разрази эту артанскую мразь, подумал он. Недоумки. Цацкайся тут с ними. А я так жрать хочу. И пищи здесь приличной не найти нигде летом, все гниет и портится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});