– Он так ужасно выглядит? – Полина взяла с трельяжа тюбик с губной помадой, глянула на себя в зеркало.
Собственная физиономия ей явно понравилась, тем не менее она точными движениями принялась подкрашивать губы.
– Да, – коротко сказал я и тоже подошел к зеркалу.
Следов помады на моем лице не было.
– Эта помада не смазывается, – сказала Полина. – Видишь, даже вода в душе ее не смыла.
– Вижу… А где похороны?
– На Северном кладбище.
– Слушай… А разве он не мусульманин?
– Нет. Карачаровы уже не одно поколение живут в Питере и давным-давно обрусели.
– То-то у него нет… не было никакого акцента, – сказал я, наблюдая за тем, как она наносит макияж на щеки.
Потом она взялась за расческу и лак.
Когда женщина при тебе сооружает прическу, это о многом говорит, но разговор сей я «слушал» почему-то без удовольствия. Впрочем, причина была мне предельно ясна – я уже перестал быть Арчи Гудвином, на душе скребла кошка по имени Совесть, и мне приходилось бороться с нею.
О предстоящих похоронах мы больше не вспоминали. И вообще – о деле. Я нашел нейтральную тему и принялся рассказывать о своем детском невезении; Полина слушала, закрепляя волосы и поглядывая на меня в зеркале. Потом сказала:
– Бедненький ты мой!
Меня так и подмывало ответить: «Я не бедненький! И не твой!» – но для подобного ответа было не время и не место, и я просто молча отошел к окну, сдвинул в сторону штору.
Перед окном раскинулась территория выставочного комплекса «Ленэкспо». Слева было видно здание Морского вокзала, увенчанного шпилем, который и близко не лежал рядом со шпилем собора святых Петра и Павла в Петропавловской крепости, хотя замышлялся, наверное, как пара. Справа покоилась на земле музейная подводная лодка. Перед нею стояла небольшая очередь страждущих взойти на борт.
– Я больше не буду называть тебя бедненьким, – сказала Полина, подошла сзади и потерлась носом об мою шею. – Не обижайся.
От нее остро пахло лаком для волос.
Я подумал, что как-то у нас все не так и никогда «так» не будет.
Потом я стоял в коридоре возле лифта и курил, пока Полина включала в квартире охранную сигнализацию. Потом мы спустились вниз, вышли на Наличную улицу и поймали такси. Сидели мы на заднем сиденье, вдвоем, но порознь – я даже ловил себя на том, что слежу, чтобы ее колено не прикоснулось вдруг к моему.
Когда такси остановилось возле Вавилонской башни, Полина несмело коснулась моей руки:
– До завтра?
– До завтра!
Честно говоря, выбравшись из машины, я испытал немалое облегчение.
44
Тем не менее, пока я поднимался на наш этаж, кошка по имени Совесть продолжала скрести у меня на душе. А когда вошел в приемную, она начала душу драть.
Катя, разумеется, поняла, что со мной неладно.
– Вадик, – сказала она, забирая у меня пакет с «майором прониным». – Макс… Ты такой чужой… Что произошло?
Черт! Опять она назвала меня тем, первым именем! Черт! Это же как серпом по одному месту. Черт! А может, меня и вправду надо серпом по этому месту? Черт! Черт! Черт!!!
Я чертыхался вовсе не на Катерину. На нее бы я и голоса сейчас не поднял. Я смотрел в ее глаза и понимал, что совсем не хочу потерять эту женщину. Черт, мы ведь не Арчи Гудвин и Лили Роуэн, которые могли месяцами жить друг без друга и сходиться только тогда, когда этого хотелось господину Стауту. Героем книги быть проще – от тебя ничего не зависит. Если автор талантлив, ты, по крайней мере, делаешь то, что и должен делать всякий нормальный человек. Но если даже талантливый автор встал утром не с той ноги, все может быть и по-иному. И герой может смеяться, когда должен плакать, и рыдать, когда должен хохотать. Или размышлять о всякой ерунде, когда должен сказать главное… Потом-то автор, разумеется, все перепишет, но до этого «потом» герою надо еще дожить…
И тут ко мне вернулась мысль, которую я упорно гнал прочь, – что потерять жену можно и в ином смысле, в прямом… И я перестал размышлять об ерунде.
– Ничего пока не произошло, – сказал я, по-прежнему глядя Кате в глаза. – Однако ты сейчас соберешься, и я отвезу тебя в гостиницу. И ты будешь сидеть там, не высовывая носа. Еду станешь заказывать прямо в номер. Возьми с собой левый паспорт.
У нас давно были куплены на черном рынке подложные паспорта – для таких вот случаев.
– Неужели ситуация стала настолько серьезной?
– Нет, – сказал я. – Но береженого, как известно, господь бережет.
– А может лучше домой? Или к сестре?
– Нет. Дома тебя будут искать в первую очередь, у сестры – во вторую.
– Значит, ты все-таки напал на след?
Тут мне в голову пришла еще одна мысль. Я отобрал у Кати пакет, достал «майор пронин», включил. Индикатор остался темным, на дисплее засветился транспарант «Излучателей не обнаружено». Я облегченно вздохнул – бывают еще в нашей жизни маленькие радости.
– Я пока не знаю точно, на какой именно след я там напал, но некоторое время тебе лучше не высовываться. Возьми с собой денег дня на три-четыре. Думаю, за это время все станет ясно.
Больше Катя никаких вопросов не задавала. Открыла сейф, сунулась в его недра, отсчитала несколько купюр от лежащей там пачки, еще несколько купюр отдала мне. Достала левый паспорт, положила в сумочку. Огляделась. Потом залезла в стол, вытащила из ящика отцовский скальпель и тоже положила в сумочку.
Я хотел было сказать пару ласковых по поводу этой выходки, но понял вдруг, что скальпель для нее – вовсе не оружие защиты. Вернее, оружие, но речь идет о защите вовсе не физической. И я промолчал.
Катя вновь огляделась, прошлась по приемной. Казалось, она прощается с офисом, но я понимал, что она просто оттягивает момент ухода, потому что страшно, и офис кажется ей тем, что в старину называли «Мой дом – моя крепость». И пока ты тут, с тобой просто ничего не может случиться. Как с ребенком, который во время пожара прячется под кровать, совершенно не думая о том, что она тоже сделана из горючих материалов…
– Идем! – Я решительно взял жену за руку.
– Идем, – обреченно сказала она.
Мы включили охранную сигнализацию и вышли из офиса.
– Уже закончили? – спросил Вовец.
– Да, – сказал я. – Самое время уикэндичать.
– Помнишь, что сегодня Кубок мира начинается? – Вовец с любопытством посмотрел на необычно молчаливую Катю, но ничего не добавил.
– Помню, – соврал я и пожал протянутую руку. – Обязательно посмотрю. Наши с финнами сегодня?
– С ними проклятыми! Боюсь я этого матча…
– Ничего, бог не выдаст – свинья не съест!
– До свиданья, Володя! – сказала Катя. – До понедельника.
Ей удалось произнести эти слова обычным тоном.
Мы спустились вниз, вышли на улицу и сели в машину.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});