Итоги этого боя в наградном листе заняли всего несколько строк:
«…За два дня боев ротой капитана Ивана Кустова было уничтожено 210 и захвачено в плен 25 гитлеровцев. Иван Кустов лично в этих боях уничтожил 27 фашистов. Достоин звания Героя Советского Союза».
Кроме Кустова звание Героя Советского Союза получили и двое его подчиненных: командир взвода лейтенант Герасим Киробев и пулеметчик Геннадий Ворошилов. Так в один день в роте Кустова появилось три Героя Советского Союза.
Лавина стали и огняКто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!..
Меч — это блицкриг. Фашисты получили свой блицкриг — молниеносную войну на финише. Такое им не снилось и в дурном сне. После поражения вермахта немецкий генерал Ф. В. фон Меллентин писал о Висло-Одерской стратегической операции: «Русское наступление развивалось с невиданной силой и стремительностью… Невозможно описать всего, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 года… Европа не знала ничего подобного со времени гибели Римской империи»[56].
Это сказал автор, которому незачем что-либо преувеличивать. Я готов целиком и полностью подтвердить правильность оценки этой обстановки.
В наступлении мы не отличали дня от ночи. Нас, пехотинцев, в снежной мгле обгоняли танки, конница, сутки за сутками пролетали в кошмарах безостановочного движения. Продолжая наступать, наш полк прошел сквозь селения Литчизну, Завады, Выгоду, Боровины и другие населенные пункты. Боровины остались чуточку в стороне, и здесь, на пространстве, покрытом мелколесьем, от перебежчика-поляка, служившего фельдфебелем в вермахте, мы узнали, что против нас идут сводный полк СС и батальон полевой жандармерии. Сведения эти подтвердила и наша конная разведка. Предстоял встречный бой.
Командир полка приказал выдвинуть вперед и на фланги артиллерию, бронебойщиков и пулеметы. Командиры батальонов рассредоточили стрелковые роты. Батарею Александра Буймова, его 76-миллиметровые пушки, прикрыли 8-я и 9-я роты и взвод пешей разведки. И мы сразились с эсэсовцами.
Бой длился четыре часа. Наш полк вышел победителем. Были убиты 110 вражеских солдат и офицеров, многие были ранены, девять солдат противника сдались в плен, остальные рассеялись по лесам. Когда стрельба прекратилась, появились местные мужчины и женщины с торбами. Через фельдфебеля мы им передали, чтобы они занялись ранеными фрицами. Фельдфебель начал с ними разговаривать, о чем-то спрашивать, а нам сказал, что сюда уже вызван отряд из «холопских батальонов» (что-то вроде местного ополчения. — В.С.). Фельдфебель попросил нас насовсем отпустить его к полякам. Мы его охотно отдали, охарактеризовав: «Надежный. Славянин. Наш человек».
Трофеи подобрали солидные. Взяли пять 75-миллиметровых пушек, десяток минометов, около ста повозок с боеприпасами и продовольствием, три автомашины «БМВ» и грузовик.
А совершенно редким трофеем стало еще и боевое знамя полка СС. Автоматы «шмайссер» растащили поляки. «Не зря немцы называют поляков гиенами поля боя», — ворчал Бушин.
Боем руководил, находясь в батальонах, полковник Артемов. Умело и решительно действовали начальник разведки Полтавец, командир 3-го батальона Боровков, командир разведвзвода Рогачев и другие командиры. И рядовые проявляли чудеса храбрости. Они герои? Безусловно. Докладывая об этой операции, начальник штаба полка Маноцков запросил штаб дивизии насчет возможности награждения отличившихся. Есть и те, кого надо отметить наградами посмертно. Ответ разочаровал майора, и его худое лицо с впалыми щеками помрачнело. В телефонной трубке прозвучали слова: «Не надо. Это не бой, а стычка с противником. Бои будут потом».
Мы не забыли слово «потом». Потом в наградных документах, в реляциях мы упоминали село Боровины. Оно занесено в «Журнал боевых действий» полка.
В городах и крупных селениях, местечках, хуторах нас поляки встречали радостно. Если город, то на улицы выходили люди с флагами стран Объединенных Наций. Наши воины быстро разучили мелодию и слова польского гимна «Марш Домбровского»[57]. Валентин Михеев, командир роты автоматчиков, ехал с автоматом и гитарой в карете, раздобытой в богатой усадьбе, на вороных конях. При исполнении им «Марша Домбровского» поляки ликовали.
Мы, однако, чувствовали, что часы праздника продлятся недолго. Зазевавшихся порой настигали пули. Командир полка потребовал отбросить кареты, вороных и спешиться. Без дисциплины пропадем. Вскоре полк пересек линию мощных долговременных фортификационных сооружений, возведенных во время Первой мировой войны.
Холмистую местность здесь рассекли «зубы дракона» — линии противотанковых надолбов и рвов. И тут же — несокрушимые казематы, крепости с подземными пакгаузами и капонирами из железобетона. Из этих гнезд врага можно было выкурить только с помощью тяжелой артиллерии, огнеметов; и бутылки с коктейлем Молотова здесь пригодились бы.
На 1-м Белорусском фронте был 516-й отдельный огнеметный танковый полк; ожидалось, что огнеметчикам найдется работа. Эти танкисты обычно действуют вместе со штурмовыми батальонами. Но, слава богу, фашисты той линией не воспользовались. Предпочли не задерживаться.
Здесь сделали краткую остановку бронетранспортер и «виллис» командарма. По поручению Берзарина ближние доты осмотрели сведущие в фортификационном искусстве офицер Андрей Полторак и саперы. Выслушав информацию А. Ф. Полторака, генерал Берзарин заметил:
— «Зубы дракона» мертвы. Видно, зуавов-смертников в Третьем рейхе не нашлось. Вся суть дела не в бетоне, а в живом существе по имени «человек»…
Немцы ретировались поспешно, но все же чья-то рука успела (видимо, рука предателя-власовца) черной краской на серой бетонной стене вывести крупно: «Смерть разбойникам Жукова!»
Мы восприняли эту грозную фразу как комплимент.
Как же они выглядели в натуре, эти «разбойники»? Ответим вкратце. Чтобы далеко не ходить за примерами, давайте вернемся к факту, о котором рассказал в своих воспоминаниях ветеран войны Владимир Жилкин. Офицер 771-го артполка поведал нам о трагедии, о захвате в десятых числах января фашистами ефрейтора Козуры из боевого охранения.
Командир дивизиона поручил тогда офицеру Жилкину в ходе боевых действий на Магнушевском плацдарме попытаться выяснить судьбу ефрейтора. Начало письма Владимира Жилкина уже изложено. Далее офицер-фронтовик вспоминает:
«Я пошел на поиск следов Козуры не один. Со мною шел рядовой Тлегенов Муса (он казах, просил называть его русским именем Миша). Так вот Миша, помогая мне искать сборные пункты для немцев-военнопленных, охранял меня. Но, не доходя до Пилицы, Мишу ранил фашистский автоматчик. Я кое-как довел его до медпункта, как оказалось, принадлежавшего 301-й дивизии. Медики моего Мишу взяли. И теперь я мотался один, ища немцев-пленных, воевавших в окопах возле наших батарей, у селения Осемборув. Очень обрадовался, что одного такого нашел. Немец-телефонист сдался русским в плен утром 14 января, при прорыве обороны. Телефонист перед сдачей в плен присутствовал при допросе ефрейтора. Козура был окровавлен, говорить не мог, только просил воды. Просил пить, а обер-лейтенант добивался сведений о вновь прибывших на плацдарм войсках. Авиация их обнаружила. Козура повторял: “Пить, пить”. Ничего не добившись, фашистский офицер сказал другому немцу, наверное, врачу, чтобы тот умертвил ефрейтора, в блиндаж принесли медицинские инструменты, ефрейтору стали делать уколы, несчастный закрыл глаза, по его щекам потекли слезы, и он умер. Где он похоронен? Этого немец-телефонист не знал».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});