бы вас обойтись без ничем не обоснованных намеков на мою офицерскую честь! — взъерепенился потомок гордых шляхтичей и композиторов.
— А я, покудова, вашей чести не касался, — возразил Афанасьев. — Да, так вот, пользуясь тем, что в середине «нулевых» появилась вполне легальная возможность использовать, приданные вам подразделения для строительства гражданской инфраструктуры, вы в ущерб заказам по линии Минобороны слишком уж увлеклись этим прибыльным делом. В то время как строительство объектов оборонного значения тормозилось вами под самыми разными, и я даже не исключаю, благовидными предлогами.
— Ваши намеки, товарищ генерал армии возмутительны! Все, чем мы занимались помимо наших прямых обязанностей, отражено в документах и государство получало с этого соответствующие налоговые отчисления. Внутриведомственные комиссии неоднократно проверяли нашу деятельность и у нас имеются их компетентные заключения, — залился красной краской, не на шутку рассвирепевший командующий инженерными войсками.
— Насчет внутриведомственных комиссий я нисколько не сомневаюсь. С этой стороны у вас все «хвосты» зачищены. Действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса Татьяна Викторовна Певцова, отвечающая за финансы Минобороны, была настолько растрогана вашим бескорыстным служением Родине, что не смогла отказать вам в строительстве и обустройстве ее трехэтажной виллы на берегу Черного моря, возле Туапсе, — с ядом проговорил Верховный. — Строительство велось вами в рекордных темпах. В полгода уложились. Это вам не наш «маркони»,[164] который уже шесть лет не может достроить свою дачу под Питером.
— Охо-хо-нюшки, — раздался тяжкий вздох того, кого сейчас назвали «маркони», а именно генерал-полковника Халила Абдухалиловича Сосланбекова.
— Однако, вы, Юрий Михайлович, не учли того обстоятельства, что кроме внутриведомственной комиссии имеется еще и такие, вполне себе гражданские организации как КРУ[165] и Счетная Палата. А там сидят отнюдь не глупые люди, знающие толк как в «двойной» бухгалтерии, так и во встречных проверках. То есть, по бумагам у вас проходила одна сумма, мимо бумаг — другая, на порядок, а иногда и два — выше. Вот эти денежки и оседали в ваших бездонных кармашках.
— Да, как вы смеете меня подозревать?! Без суда, без следствия…
— Бросьте ломать комедию, господин Стравинский. Николай Палыч, — обратился Афанасьев к Тучкову, вы ведь наверняка в курсе дел нашего Инженера. Не заглядывая далеко в бумаги, что можете сказать о нем?
— Если не заглядывать, — встал со своего места жандарм, — то по нашим сведениям Юрий Михайлович Стравинский является одним из самых богатых людей России, распихавший по родственникам и оффшорам порядка тринадцати миллиардов долларов. Это навскидку и не считая недвижимости за рубежом, в подсчетах которой мы, естественно, можем ошибаться.
Все присутствующие замерли в полном онемении, будто их по жирным загривкам огрели пыльным мешком. На лицах подавляющего числа читались, плохо скрываемое негодование и откровенное недоумение. Можно, еще как-то, понять желание, построить себе дачку, руками привлеченных срочников. Можно попробовать «толкнуть» со склада длительного хранения обмундирование старого образца. На худой конец, как Верховный — подзаработать на откатах к старости, но чтобы вот так — миллиардами, это просто не укладывалось в квадратно-дубовых генеральских головах.
— В таком случае, я позволю себе покинуть данное собрание, чтобы отстоять, свою честь и достоинство, в суде! — выпалил Стравинский и, развернувшись, направился к выходу. Его никто не задерживал.
— Я бы на его месте непременно бы сейчас сбежал, — вперив глаза в потолок меланхоличным голосом поведал «нелегал» Барышев.
— Не сбежит, — хищно оскалился Афанасьев и, включив селектор, буркнул вопросительно, — охрана?!
Дождавшись положительного ответа, продолжил:
— Сейчас мимо вас будет проходить командующий Инженерными войсками — генерал-лейтенант Юрий Михайлович Стравинский. Приказываю — разоружить и арестовать, временно поместив в одно из изолированных помещений под неусыпный надзор. Как арестуете — сразу доложите.
— Есть, арестовать, — раздалось из динамика.
Тучков поморщился:
— Он может воспользоваться любым из двенадцати выходов из здания.
Верховный вопросительно уставился на эфэсбэшника. Тот правильно понял его взгляд, а потому достал из внутреннего кармана коммуникатор, и, приложив его к уху быстро и что-то не совсем понятное затараторил в него. Окончив разговор, сунул коммуникатор на место и застыл в позе сфинкса. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем прозвучал зуммер селектора:
— Товарищ генерал армии, докладывает старший дежурный охраны. Объект арестован… Правда…
— Что?! — почти рявкнул на него Афанасьев.
— Тут люди из ФСБ. Говорят, что тоже получили на него ориентировку. Что делать?! Они не уступают.
— Отдайте его им, — голосом сытого кота ответил, мгновенно успокоившийся Верховный. А затем обратился к Тучкову. — Сколько же ваших людей в здании?! Меня не покидает ощущение, что все мы здесь у вас под колпаком.
— Ну, не без этого, конечно, — не стал отрицать Николай Павлович. Верховный на это только закряхтел. А что еще ему оставалось делать? Он поверх очков пристальным взором не спеша оглядел амфитеатр с сидящими мундирами дорогого покроя и, покусав губу, как он это всегда делал перед тем, как предстояло на что либо решиться, произнес глуховатым голосом:
— Время шуток прошло, даже не начавшись. А потому на полном серьезе говорю всем присутствующим: все те, кто желает остаться членом Высшего Военного Совета, должны знать, что у нас нет пути к отступлению и времени для топтания на месте. Мы во второй раз со времен Петра Великого пробуем совершить революцию «сверху». В прошлый раз это удалось, хоть и сопровождалось обильным народным кровотечением. В этот раз, мы попробуем обойтись без применения крайних мер, но пусть ни у кого не возникает ложных иллюзий на данный счет. Если понадобится, то мы пойдем на самые жесткие и даже жестокие меры для того, чтобы устранить препятствия на нашем пути. Все решения, которые мы с вами здесь примем, будут носить судьбоносный характер. Все наши возможные разногласия, в процессе принятия решений, будут оставаться под сводами этого зала и никуда не выйдут. Соблюдая принципы демократизма и единоначалия, мы все будем смело высказывать свои точки зрения, принимать и высказывать критику в отношении друг друга, нисколько не опасаясь за последствия. Но это будет только в том случае, если все мы будем объединены одной идеей — служения на благо нашего Отечества. Я как Глава Высшего Военного Совета сейчас объявляю всем вам внутреннюю амнистию. То есть, если вы честно заявите обо всех своих прегрешениях, теневых и коррупционных схемах, иных проступках, носящих значительный характер, которыми вас впоследствии могут шантажировать наши враги, то наказания не последует. Отдавать государству нечестно нажитое — личное дело каждого из вас. Однако, подумайте, как вы будете смотреть в глаза своим товарищам, держа такой камень за пазухой и такую фигу в кармане? Поэтому, еще раз говорю, прежде чем принять решение и