Читать интересную книгу Гроза в Безначалье - Генри Олди

«А девка не будь дура прямиком к Раме-с-Топором: заставь ученичка на мне жениться или отправь в ад!» — хором утверждали у Прудов Рамы, где давно уже вместо крови текла обычная вода.

«Быть грозе!» — соглашались от криницы Всадников до криницы Собачьей Шерсти.

— Быть грозе!.. — эхом гуляло по всему Полю Куру, и Трехмирье гудело гонгом — видать, и впрямь быть грозе…

Но по очереди замолкала то одна криница, то другая, едва неподалеку останавливалась пышная процессия под знаменами цвета снежных шапок Гималаев. Захлопывались рты, глаза неотрывно следили за чубатым великаном с серьгой в ухе, а умные головы уже смекали, о чем можно будет посудачить, когда мы, простые люди, останемся сами, без свидетелей!

Точно так же, как обойдутся вскоре без свидетелей они — двое у обгорелого баньяна.

И прошлое шелудивой собакой станет бегать вокруг, скуля.

2

— Ты очень изменился, малыш… Совсем большой стал. Такой большой, что мне, смиренному аскету, боязно стоять рядом с тобой. Все время хочется вознести хвалу и начать просить о чем-нибудь!

— Проси, гуру. Все, что хочешь.

— А что ты мне можешь дать? Корову? Сто коров?! Табун белых коней с левым черным ухом?! Помнишь? Один ученик так достал учителя своим желанием расплатиться за учебу, что учитель запросил именно такой табун! Впрочем, и мудрецам свойственно заблуждаться: вместо того, чтобы убраться восвояси, настырный ученик добыл-таки искомое… Тебе известно, что было дальше?

— Известно. Учитель долго ломал голову: что ему делать с этой тьмой коней? Так ничего и не придумал, проклял собственную изобретательность и из мудреца стал табунщиком. Ходили слухи, что он перебрался к камбоджам. Ты звал меня, желая поговорить о выкупах и прихотях?!

— Да, ты вырос… А даже если я позвал тебя именно за этим — зная заранее, ты бы не явился?

— Гуру, у каждой священной криницы трезвонят об одном и том же! Все знают, что Рама-с-Топором твердо намерен силой урезонить зарвавшегося Грозного — один я мечусь от сплетни к сплетне и пребываю в неведении! Неужели мне надо пасть на колени и молить тебя прекратить болтать о пустяках?!

— Надо. Пади, малыш, пади на колени… Ну же!

— Гуру, хватит ерничать! У меня достаточно забот помимо твоих шуток.

— Теперь я слышу речь не мальчика, но мужа. И муж мне чем дальше, тем больше не нравится. Хотя бы тем, что разучился падать на колени — взамен привыкнув равнодушно созерцать коленопреклоненных. Хорошо, Грозный, перейдем к делу. Я, твой учитель… твой бывший учитель, требую, чтобы ты женился на опозоренной тобой царевне Амбе! Видишь, тебе больше ни к чему слушать сплетни! Итак?

— Ты знаешь, гуру, я как-то по-другому представлял нашу встречу. Почти двадцать лет тому назад я уже приезжал сюда, бродил у брошенного тобой ашрама и еле удерживался, чтобы не расплакаться на глазах у дружинников. Все последующие годы я часто беседовал с тобой: спорил, рассказывал, делился… Мне казалось, что ты рядом. Что ты — слышишь. Что Махендра, Лучшая из гор, которую я возненавидел за кражу учителя, — выдумка, злой сон! Однажды я даже всерьез поссорился с тобой, лишь через три дня вспомнив, что сам придумал твои ответы на свои вопросы. А сейчас мы встретились, и Кала-Время издевается над нами: я другой, да и ты не тот, что прежде, хотя внешне совсем не изменился! Может, мы попробуем забыть о произнесенных словах — мы с тобой, добрый Рама-с-Топором, Палач кшатры, и Гангея Грозный, регент Хастинапура! И начнем по новой?

— Начнем. Но сперва я надену на вас с Амбой свадебные гирлянды.

— Это бесполезно, гуру. Пусть ты считаешь меня виноватым, а я никогда не соглашусь с обвинением, но мой обет остается обетом Грозного.

— Согласен. И весь грех от нарушения клятвы беру на себя. Даже если после этого мне придется замаливать его в Преисподней.

— Тебе не придется его замаливать, гуру. Потому что я умру холостым.

— Это твое последнее слово?

— Да.

— Тогда ты умрешь гораздо раньше, чем предполагаешь. Дар раджи Шантану позволяет тебе самому выбрать время и место собственной смерти — но я заставлю тебя мечтать о кончине, как скряга мечтает о сокровищнице Куберы! Подумай, Грозный, ибо тебе уже приходилось умирать: сперва тихо закрыл глаза малыш, которого я знал, потом покончил с собой юный наследник престола, и многие, многие в тебе успели с тех пор завершить свой жизненный путь! Опомнись, кшатрий! Некоронованный Владыка, опомнись! Куда идешь?!

— Иду своим путем, и именно поэтому не могу опомниться. Долг-Дхарма кшатрия властно говорит мне: «Грозный, ты прав!» Закон утверждает: «Обет священен, кто бы ни предлагал взять на себя грех от нарушения слова!» И все поколения моих предков заявляют в один голос: «Кшатрий не должен уклоняться от предложенной битвы!» Ты загнал меня в угол, хитроумный гуру! Я не могу принять твои требования, и Амба, как и любая другая на ее месте, не станет женой Грозного! Но и подставить шею под Топор-Подарок, позволив тебе просто так убить меня, я тоже не имею права… Опомнись, ты, брахман! Оставь силу кшатриям и увещевай словом! Или попросту прокляни меня!

— Я никогда никого не проклинал. В отличие от собственного отца, Пламенного Джамада — его примера мне хватило… Ты женишься на Амбе или мы сойдемся в бою.

— Прости меня, гуру…

— Прощаю. И сам совершу все обряды у твоего погребального костра.

— Мир устроен еще глупее, чем я предполагал. Боги, за что?! Взбалмошная и мстительная девчонка закусывает губу, пыжась от собственного упрямства, — и вот сходятся в поединке учитель и ученик, безумней двух слонов с лопнувшими висками! Да, я слыхал, что у оскорбленного всегда есть возможность прибегнуть к чьей-то защите, более того, я сам не раз защищал пострадавших — но это же совсем другое дело!

— Не бывает других дел, Грозный. Ни здесь, ни в иных мирах. И ты забыл, что, если оскорбленный, прибегнув к чужой защите, так и не добивается справедливости, у него всегда есть в запасе другая попытка. Моли злопамятную судьбу, чтобы упрямице Амбе не довелось пойти по второму кругу!

— Ты говоришь об аскезе?

— Я говорю об аскезе с целью получения дара.

— И снова я прав, гуру. Не смешно ли? Всякий может накопить достаточно Жара-тапаса, умерщвляя собственную плоть, и боги будут вынуждены склониться перед ним! Ракшасы сотрясают небеса, ничтожества торжествуют над мудрыми, рабы над господами… Жар — оружие, его нельзя раздавать кому попало!

— Когда-то я отказался отвечать тебе на вопрос: «Почему?» И добавил: ты не брахман. Сегодня я лишь повторю это. Ты не брахман, и поэтому рассуждаешь о вещах, которых не в силах постигнуть воин-кшатрий. Особенно тот великий воин, что в одиночку является на Сваямвару и бросает вызов всем…

— Но ведь и ты бросал вызов всем, мудрый гуру!

— Да. Но я только ждал — они сами приходили сюда, намереваясь убить дерзкого аскета! Приходили и умирали, допьяна напившись собственной гордыни! Я же никогда не являлся в дома кшатры завоевателем, опираясь на месть и могущество… И после меня не оставалось восторженной публики и трупов возниц, повинных лишь в том, что кинулись на помощь господину!

— О чем ты говоришь, учитель?! Какие возницы?!

— Ты ослышался, Грозный. Конечно же, дело не в возницах…

* * *

Остов гнилого ашрама маячил из-за кустов. И в душе не затеплился даже крохотный огонек — так скелет любимого существа вызывает лишь гадливость и тошноту, а память отчаянно сопротивляется насилию.

Шлюха-память.

— Наставники ко мне приходили, — бросил Рама, срывая метелку дикого овса и вертя ее между пальцев. — Словоблуд с Ушанасом. Позавчера…

— Зачем?

Гангея не подал виду, но обида накатила горячей волной: за все эти годы Наставники ни разу не откликнулись на его призыв.

— Зачем, говоришь? Да так, пустяки… Просили, чтобы я тебя убил.

Голос Рамы-с-Топором был обыденно сух. И Грозный захлебнулся болью, перед которой вся былая обида выглядела детским лепетом. Хныканьем того самого мальчишки, которого мать и Наставники привели учиться к Палачу кшатры.

3

…Ты шел за учителем через начало Безначалья.

След в след.

Мертвая тишина царила кругом, лишь изредка она взрывалась оглушительным карканьем воронья — и вот снова: молчание и шарканье шагов. Туго заплетенная коса Рамы болталась из стороны в сторону, тебе стоило большого труда отводить взгляд, вместо того чтобы зачарованно следить за пушистым кончиком, и даже Топор-Подарок, казалось, пригасил свой обычный блеск.

Если бы это было сном, полуночным кошмаром, ты хотя бы мог надеяться на пробуждение.

Долг Кшатрия шествовал рядом с тобой, изредка одобрительно похлопывая по плечу, и впервые ты подумал: «Предпочти я этого спутника другому, пусть не менее требовательному, но иному, что бы изменилось?»