Ценци:
– Надо б и мне однажды попробовать.
Я:
– Теперь в этом нет больше никакой необходимости, у тебя ведь и спереди замечательно входит.
Ценци:
– Да, а в ту пору Рудольф только просовывал мне хвост со стороны спины.
Я:
– Мне это знакомо. Сжимаешь ноги покрепче, и он трётся хвостом между ляжками, так?
Ценци:
– Да… совершенно верно.
Я:
– И он брызгал?
Ценци:
– Да… или ещё когда я брала его в рот.
Я:
– Что? Вы это и в рот делали?
Ценци:
– Иногда… впрочем, всегда приходилось немножко сглатывать.
Я:
– А он… он ничего такого не делал?
Ценци:
– Ну, разумеется, делал. Он мог часами лежать лицом на моей плюшке, вылизывая её и посасывая мне клитор, потому что однажды сказал: «Подожди, я сделаю так, чтобы и ты кое-что от этого получила».
Я:
– Ну… и ты действительно кое-что от этого получала?
Ценци:
– Было так здорово… при умелом исполнении это пронимает достаточно глубоко.
Я:
– Да… мне это знакомо, это сладостно… я бы совершенно не возражала, чтобы сейчас здесь оказался кто-нибудь, кто организовал бы нам это.
Ценци:
– Да… и мне бы хотелось того же.
Всё это время мы в истоме поигрывали нашими раковинами. Ценци занималась моей, а я – её. Теперь мы больше не могли себя сдерживать, прилегли рядышком и ласкали друг дружку пальцами, так что источник вскоре снова забил. Потом мы опять успокоились, сели, и я предложила Ценци возобновить ее рассказ.
И она не заставила себя долго упрашивать:
– Посмотри на мои титьки, – продолжала она, – какие они… Рудольф говорит, что они стали у меня такими со временем от лизания и многочисленных совокуплений. Они начали расти ещё в девять лет, и волосы между ногами появились уже в том возрасте.
Я:
– А ты всегда сношалась только с Рудольфом?
Ценци:
– О нет… Рудольф сказал мне, что если меня кто-нибудь схватит или поманит куда-то, я должна только внимательно следить за тем, чтобы со мной ничего не случилось, и чтобы меня никто не увидел…
Я:
– Что? Он тебе это уже тогда позволял?
Ценци:
– Ну, конечно. Он предупредил только, чтобы я всегда была покорна ему, но, тем не менее, могу уже это делать и с другими мужчинами. Только не с маленькими мальчишками. Если он такое заметит, сказал он, то прикончит меня на месте.
Я:
– Но это же просто смешно. Почему же нельзя было именно с маленькими мальчишками?
Ценци:
– Ну, из-за денег.
Я:
– Я здесь чего-то не понимаю.
Ценци:
– Итак, Рудольф сказал: «Ты можешь уже отдаваться, но всегда должна что-то от этого получать. Даже если мужчина просто подержит тебя за плюшку, он должен сколько-нибудь заплатить за это. Даром только смерть достаётся».
Я:
– И остаток жизни. М-да… тогда я кучу денег могла б заработать, не будь я такой бестолковой.
Ценци:
– Ну, вот видишь… из-за этого я и предпочитаю оставаться с Рудольфом, потому что он очень рассудительный и толковый, и с ним обо всём можно посоветоваться.
Я:
– Почему же он в таком случае позволил моему отцу тебя пудрить?
Ценци:
– Да здесь ларчик открывается просто. Ведь с тех пор мы больше ни гроша за жильё не платим.
Я:
– Так, но ведь это же подло… а он, выходит, сношает меня задаром.
Ценци:
– Ну… зато он же не выдал того, что ты сношаешься со своим папашей.
Я:
– Это низость… но я больше не позволю ему на себя забираться.
Ценци:
– Делай, что хочешь, мне это совершенно по боку.
Я:
– Ладно, давай эту тему сейчас оставим, что, собственно говоря, нам с того, а? Рассказывай лучше дальше. Деньги ты в ту пору уже зарабатывала?
Ценци:
– О, да. Сперва это оказался торговец на углу улицы. Он всё время так пялился на меня и трепал по подбородку, когда я заходила в лавку купить что-нибудь. И я рассказала об этом Рудольфу.
Я:
– Ну, и что же произошло дальше?
Ценци:
– Рудольф сказал, что мне следует сделать с ним всё, чего он захочет, но за это я должна потребовать с него деньги.
Я:
– И ты что-нибудь получила?
Ценци:
– На первый раз только несколько мелких монет.
Я:
– И что же с ним было?
Ценци:
– Что ты имеешь в виду?
Я:
– Ну, ты сама понимаешь… я имею в виду, что он с тобой делал?
Ценци:
– Он стоял у входа в лавку, когда я проходила мимо.
Я:
– Ну, а ты?
Ценци:
– Я ему рассмеялась.
Я:
– А он?
Ценци:
– Он пригласил меня войти.
Я:
– Дальше… что было дальше?
Ценци:
– Ну, и тогда он провёл меня в магазин.
Я:
– Что же он сказал?
Ценци:
– Он сказал мне, что хочет подарить мне сушеных слив, или смокв, или ещё чего-то.
Я:
– Да… и?
Ценци:
– И когда мы оказались в магазине, он сказал мне, что у меня самой есть такая смоква, которая вкуснее всего.
Я:
– Он, видимо, имел в виду плюшку?
Ценци:
– Конечно.
Я:
– И что же ты на это ответила?
Ценци:
– Ничего.
Я:
– Да рассказывай ты наконец, не заставляй себя всё время спрашивать.
Ценци:
– Я и рассказываю… он сказал, что я должна показать ему свою смокву, которая у меня между ног.
Я:
– Так-так… ну и хитрый же лис.
Ценци:
– Если я это сделаю, сказал он, то он подарит мне так много смокв, сколько я захочу.
Я:
– Так ты согласилась на это?
Ценци:
– Нет.
Я:
– Нет? А я с большим удовольствием всегда ела смоквы.
Ценци:
– Я тоже.
Я:
– Ну, и тогда почему же?
Ценци:
– Я вспомнила слова Рудольфа и сказала: «Мне не нужны смоквы, я хочу получить что-нибудь другое». – «И что же именно», – спросил он. «Деньги», – ответила я.
Я:
– И он дал тебе что-нибудь?
Ценци:
– Прежде он задрал мне юбку и поиграл там внизу, а потом вынул из штанов свою маринованную селёдку и прохаживался ею у меня между ног и по животу до тех пор, пока не брызнул.
Я:
– Ну, а потом?
Ценци:
– А потом он подарил мне тридцать крейцеров и на прощание выразился в том смысле, чтобы я держала язык за зубами и никому ничего не рассказывала.
Я:
– Ты его послушалась?
Ценци:
– Нет, я рассказала Рудольфу и отдала ему деньги.
Я:
– И часто ты у этого торговца бывала?
Ценци:
– О, да, частенько наведывалась. Я покупала всё, за чем посылал меня Рудольф, и ничего не платила за это…
Я:
– То есть, ты в магазин ходила для этого.
Ценци:
– Да.
Я:
– А ещё кто-нибудь был у тебя?
Ценци:
– Мой школьный учитель.
Я:
– Учитель?
Ценци:
– Да… когда я ходила в четвёртый класс.
Я:
– Но тот, видимо, ничего не платил?
Ценци:
– Послушай только. У нас была одна девчонка, у которой уже в том возрасте были толстые сиськи, и учитель всё время трогал её за них, и она после этого страшно конфузилась.