системы счисления; на самом деле точно вычислить время, потраченное на самокопание и повторное переживание неприятного инцидента, невозможно. Даже годы спустя неприятные воспоминания могут… опять же, мы про такое говорим «наехать сзади», у вас, вероятно, это что-то вроде «всплыть из глубин». Всегда полезней и лучше разрешать любую ситуацию в приятном ключе, не тая злобы.
– Вы хотите сказать, что с валдахудами мы должны затянуть гайки? Потребовать с них вшестнадцатеро за вред, который они причинили? – Кейт кивнул. – Это имеет смысл.
– Нет, вы не уловили мою мысль – несомненно, потому, что я выразил её недостаточно ясно. Я советую забыть о том, что произошло между вами и Ягом и между Землёй и Реболло. Меня приводит в отчаяние объём мыслительных усилий и времени, которые вы, люди, собираетесь растратить, разрешая этот кризис. Неважно, как ухабист путь – разгладь его в своих мыслях. – Ромбус на секунду замолчал, давая мысли проникнуть в сознание. – Хорошо, я использовал семь минут, которые вы мне дали; теперь я должен удалиться. – И иб покатился в сторону двери.
– Люди погибли, – сказал Кейт, повышая голос. – Такое трудно разгладить.
Ромбус остановился.
– Если трудно, то лишь потому, что вы сами так решили, – сказал он. – Вы можете вообразить хоть какое-нибудь решение, которое вернуло бы погибших к жизни? Акт возмездия, который не выльется в новые смерти? – Огни гонялись друг за другом по его сенсорной сети. – Оставьте всё как есть.
Эта Дракона
Стеклянный смотрел на Кейта, а Кейт смотрел на Стеклянного. Что-то в поведении существа из будущего подсказывало Кейту, что это их последний разговор.
– В своей вступительной речи ты упомянул, что ваше Содружество состоит из трёх планет, – сказал Стеклянный.
Кейт кивнул.
– Так и есть. Земля, Реболло и Плоскон.
Стеклянный качнул головой.
– В твоё время во всей Вселенной было лишь семь тысяч планет, на которых зародилась жизнь. И эта горстка планет была разбросана по миллиардам галактик. Млечному Пути их досталось больше, чем выходило по статистике, – в твою эпоху там существовало в общей сложности тринадцать видов разумных существ.
– Я буду вести счёт, – улыбаясь, сказал Кейт. – Не успокоюсь, пока не найду их всех.
Стеклянный покачал головой.
– Конечно, рано или поздно вы найдёте их всех – когда они будут готовы к тому, чтобы их нашли. То, что стяжки облегчают межзвёздные путешествия, – это не побочный эффект системы, созданной с целью забрасывания звёзд в прошлое. Скорее, это неотъемлемая часть изначального замысла. Такая же, как и их функция предохранительного клапана, изолирующего область пространства от доступа извне до тех пор, пока зародившийся в ней разум сам не выйдет в космос. Конечно, если у тебя есть ключ наподобие моего, то ты можешь отправиться к любой стяжке, даже неактивированной. Это тоже важно, потому что мы, строители Стягивающей сети, и сами ею активно пользуемся. Но то, как она работает в отсутствие ключа, было задумано специально с целью взращивания межзвёздного сообщества, формирования будущего, основанного на мире и сотрудничестве в общих интересах. – Стеклянный замолчал; когда он заговорил вновь, в его голосе прозвучала грусть. – И всё же ты не сможешь вести счёт ещё не открытым цивилизациям. Когда я отошлю тебя назад, я сотру все воспоминания о твоём пребывании здесь.
Сердце Кейта вдруг затрепыхалось.
– Не делайте этого.
– Боюсь, мне придётся. Мы поддерживаем политику изоляции.
– Так вы… вы это делаете всё время? В смысле, выдёргиваете людей из прошлого?
– Обычно мы такого не делаем, но… в общем, ты – особый случай. Я – особый случай.
– В каком плане особый?
– Я – один из первых людей, ставших бессмертными.
– Бессмертными… – изумлённо повторил Кейт.
– Я разве не говорил? О, ну конечно. Твоя жизнь будет не просто очень-очень долгой. Ты будешь жить вечно.
– Бессмертный… – снова повторил Кейт. Он попытался придумать, что ещё сказать, но не смог, и сказал просто: – Вау!
– Однако, как я сказал, ты – я – в общем, мы – особый случай бессмертия.
– То есть?
– Видишь ли, во всей Вселенной всего трое людей старше меня. По-видимому, у меня был – как вы это называете? – у меня был «блат», благодаря которому я получил бессмертие одним из первых.
– Рисса занималась исследованиями старения. Полагаю, она стала одним из изобретателей технологии бессмертия.
– А, должно быть, так и было, – сказал Стеклянный.
– Вы не помните?
– Нет – и в этом-то как раз и проблема. Видишь ли, когда бессмертие изобрели впервые, его принцип был в том, чтобы научить клетки делиться неограниченное количество раз вместо того, чтобы умирать после определённого числа делений.
– Предел Хейфлика, – сказал Кейт, который много раз слышал об этом явлении от Риссы.
– Прошу прощения?
– Предел Хейфлика. Так называется механизм, ограничивающий число делений клетки.
– А, да, – сказал Стеклянный. – Ну, в общем, они его одолели. Одолели старое природное ограничение, вследствие которого вы рождались с определённым количеством нервных клеток в мозгу, которые потом умирают и не заменяются новыми. Одним из ключевых элементов бессмертия стало воспроизводство мозгом нервных клеток взамен отмерших, так что…
– Так что если клетки заменяются новыми, то записанные в них воспоминания пропадают.
Стеклянный кивнул своей гладкой головой.
– Именно. Конечно, сейчас старые воспоминания выгружаются в лептонные матрицы. Теперь мы можем помнить неограниченный объём информации. Я не просто имею доступ к текстам миллионов книг – я именно помню содержание всех миллионов книг, прочитанных за все эти годы. Но я стал бессмертным до появления технологии выгрузки памяти. Мои самые первые воспоминания, все, что было со мной в первые два столетия моей жизни, – оказалось потеряно.
– Один из моих лучших друзей, – сказал Кейт, – иб по имени Ромбус. Ибы умирают, когда стирается их самая ранняя память – новые воспоминания затирают их базовые поведенческие рефлексы и убивают их.
Стеклянный кивнул.
– Есть в этом определённая элегантность. Очень трудно жить, не зная, кто ты такой, не помня своего прошлого.
– Вот почему вы были разочарованы, когда узнали, что мне только сорок шесть?
– Именно. Это значило, что мне всё ещё недоступны полтора столетия моей жизни. Возможно, когда-нибудь я разыщу другую версию самого себя, из – когда это будет? – из две тысячи двести пятидесятого года по вашему календарю. – Он помолчал. – Но всё-таки ты помнишь самую важную часть. Ты помнишь моё детство, помнишь моих родителей. До встречи с тобой я даже не был уверен, что у меня вообще были родители. Ты помнишь мою первую любовь. Я был этого лишён так невообразимо долго… И всё же именно эти переживания сформировали моё поведение, соткали мою